Мадам Ф., не в силах больше выносить удары, наносимые ей через занавеску, меняется местами с мужем.

Я кладу свои часы с повторением на стол. Я спрашиваю Невидимого, может ли он включить будильник. (Механизм будильника очень сложен для понимания, тонок в управлении, даже для меня, делающего это каждый день. Он образован небольшой трубкой, разрезанной надвое, одна половина которой плавно скользит по другой. На самом деле есть только выступ толщиной в одну пятидесятую дюйма трубки, на который нужно нажать ногтем и сильно подтолкнуть, чтобы включить будильник.) Через мгновение часы забирает «дух». Мы слышим, как поворачивается заводной вал. Часы возвращаются на стол, не будучи заведенными.

Подается еще одна просьба о том, чтобы будильник зазвонил. Часы снова взяты; слышно, как открывается и закрывается корпус. (Теперь я не могу открыть этот корпус руками: мне приходится поддевать его инструментом вроде рычага.) Часы возвращаются еще раз, не прозвонив.

Признаюсь, я испытал разочарование. Я чувствовал, что начинаю сомневаться в масштабах оккультной силы, которая, тем не менее, проявилась очень ясно. Почему она не могла подать сигнал тревоги этими часами? Не перешел ли я границы ее полномочий, обратившись с просьбой? Не стану ли я причиной всех хорошо доказанных явлений, о которых у нас есть свидетельства, потерявших половину своей ценности? Я сказал вслух:

«Мне показать, как работает сигнализация?»

«Нет, нет!» – тепло отвечает Эусапия, – «так и будет».

Замечу здесь, что в тот момент, когда я намеревался показать механизм, мне в голову пришла мысль о том, как надавить на маленькую трубочку. Часы тут же были возвращены на стол; и мы очень отчетливо, три раза, услышали, как они пробили без четверти одиннадцать.

Эусапия, очевидно, очень устала; ее горящие руки, казалось, сжимались или съеживались; она громко ахала с вздымающейся грудью, ее нога то и дело покидала мою, скрежеща полом и нудно терла его взад и вперед. Она издавала хриплые, задыхающиеся крики, пожимала плечами и презрительно усмехнулась; диван подался вперед, когда она посмотрела на него, затем отскочил от ее дыхания; все инструменты были беспорядочно брошены на стол; тамбурин поднялся почти до высоты потолка; подушки приняли участие в игре, опрокинув все на столе; М.М. был сброшен со своего кресла. Это кресло – тяжелое обеденное кресло из черного ореха, с мягким сиденьем – поднялось в воздух, с грохотом встало на стол, затем было отброшено.

Эусапия кажется сморщенной и очень расстроенной. Мы жалеем ее. Мы просим ее остановиться. «Нет, нет!» – кричит она. Она встает, мы вместе с ней; стол отрывается от пола, поднимается на высоту двадцати четырех дюймов, затем с грохотом падает вниз.

Эусапия падает ниц в кресло. Мы сидим там встревоженные, изумленные, в замешательстве, с напряженным и сжатым чувством в голове, как будто атмосфера заряжена электричеством.

Со многими предосторожностями М.Ф. удается успокоить волнение Эвзапии. Примерно через четверть часа она приходит в себя. Когда лампы снова зажигаются, мы видим, что она очень изменилась, ее глаза потускнели, ее лицо, по-видимому, уменьшилось вдвое по сравнению с обычным размером. В своих дрожащих руках она чувствует уколы игл, которые она просит нас вытащить. Мало-помалу она полностью приходит в себя. Она, кажется, ничего не помнит, вообще не понимает наших выражений удивления. Все это так же чуждо ей, как если бы она не присутствовала на сеансе. Она не заинтересована в этом. Что касается ее, то, по-видимому, мы говорим о вещах, о которых она не имеет ни малейшего представления.

Что мы увидели? Тайна из тайн!

Мы приняли все меры предосторожности, чтобы не стать жертвами соучастия, обмана. Сверхчеловеческие силы, действующие рядом с нами, так близко, что мы слышали само дыхание живого существа, – если это было живое существо, – вот что видели наши глаза в течение двух смертных часов.

И когда, оглядываясь назад, в наш разум начинают закрадываться сомнения, мы должны прийти к выводу, что, учитывая условия, в которых мы находились, уловки, необходимые для создания таких эффектов, были бы по меньшей мере столь же феноменальными, как и сами эффекты.

Как мы назовем эту тайну?

Вот вам отчет г-на Артура Леви. В настоящее время мне нечего комментировать по поводу этих отчетов моих коллег-экспериментаторов. Главное, как мне кажется, предоставить каждому его собственное изложение и его личное суждение. Я продолжу в том же духе с другими отчетами, которые последуют. Я воспроизведу основные из них. Несмотря на некоторые неизбежные повторения, они, несомненно, будут прочитаны с большим интересом, особенно если принять во внимание высокий интеллектуальный уровень наблюдателей.

Отчет г-на Адольфа Бриссона.

( Сеанс 10 ноября )

(На этом сеансе, помимо хозяев мероприятия, присутствовали г-н профессор Рише, г-н и г-жа ад-Дин Бриссон, г-жа Фуртон, г-н Андре Блок, г-н Жорж Матье.)

Ниже приведены события, которые я лично наблюдал с величайшим вниманием. Я ни разу не перестал держать в своей правой руке левую руку Эвзапии или не почувствовал, что мы находимся в контакте. Контакт прерывался только дважды – в тот момент, когда доктор Рише чувствовал покалывание в руке. Рука Эвзапии, совершая резкие движения, вырывалась из моей хватки; но я снова схватил ее через две или три секунды.

1. После того, как это заседание началось, то есть примерно через десять минут, стол был поднят от Эвзапии, причем две его ножки одновременно оторвались от пола.

2. Пять минут спустя занавеска раздулась, словно ее раздуло сильное дуновение ветра. Моя рука, не отпуская руки Эвзапии, мягко надавила на занавеску, и я ощутил сопротивление, как если бы я надавил на парус корабля, раздутого ветром.

3. Занавеска не только раздулась, образовав большой карман, но и перпендикулярный край занавески, касавшийся окна, автоматически отодвинулся в сторону и отдернулся назад, как будто его подталкивал невидимый держатель занавески, совершая примерно такое движение.

4. Занавес, надутый заново, принял форму носа или клюва орла, выступающего над столом примерно на восемь или десять дюймов. Эта форма была видна в течение нескольких секунд.

5. За занавеской мы услышали шум стула, катящегося по полу; первым толчком он доехал до меня; вторым толчком он перевернулся вверх дном, его ножки оказались в показанном положении. Это был тяжелый мягкий стул. Последующие толчки снова сдвинули его, подняли и заставили перевернуться; в конце концов он остановился почти на том месте, где упал.

6. Мы услышали шум двух или трех предметов, падающих на пол (я имею в виду предметы за занавеской на центральном столе). Занавеска разошлась посередине, и в тусклом свете появилась маленькая скрипка. Поддерживаемая в воздухе невидимой рукой, она мягко пронеслась над нашим столом, откуда опустилась на мою руку и на руку моего соседа слева. 25

В двух отдельных случаях скрипка поднималась со стола и тут же падала обратно, делая энергичный прыжок, как рыба, плюхнувшаяся на песок. Затем она скользила вниз на пол, где оставалась неподвижной до конца сеанса.

7. За занавеской послышался новый перекатывающийся шум. На этот раз это был центральный стол. Предварительное усилие, довольно энергичное, позволило ему подняться на полпути к вершине нашего стола. Со вторым усилием он оказался наверху и оперся на мое предплечье.

8. Несколько раз я отчетливо ощущал легкие удары по моему правому боку, как будто нанесенные острием острого инструмента. Но правда заставляет меня заявить, что эти удары больше не наносились после того, как ноги Эвзапии были зажаты под столом г-ном Блоком. Я отмечаю эту взаимосвязь вещей, не делая из нее никаких предположений против лояльности Эвзапии. У меня тем меньше оснований подозревать ее, что ее левая нога не отходила от моей правой ноги в течение всего сидения.