Глядя на вещи через эту отвратительную призму, я совсем скоро стал самым настоящим паразитом. Практически не выходя на улицу, не посещая занятий и даже не думая устраиваться на службу, чтобы хоть как-то оплачивать свои попойки, я пудрил мозги впечатлительным девушкам и тянул из них все соки. Пленяя их своими разглагольствованиями о том, насколько убого все вокруг и даже давая всем своим обвинениям какие-то причудливые и велеречивые объяснения, я и не задумывался о том, насколько отвратительные мои собственные поступки. Все справедливо, я красив и умен, – оправдывал я себя – и если они позволяют так с ними обходится, то в том моей вины нет. Впрочем, наивность с которой я совершал те неблаговидные поступки и позже анализировал их, вряд ли бы могла пагубно сказаться хоть на ком-нибудь, кроме меня самого, и то только в той мере, в какой преодоление любой жизненной ступени вредит любому человеку. Я лишь водил себя за нос, что весьма распространено среди людей, зачастую лгущих и себе и другим, до самого последнего дня своей жизни.
9
Было бы ложью сказать, что человек на всех парах мчащийся в ад, задумывается над тем куда именно он направляется. Падение стремительно, и единственная мысль, которую оно быть может допускает, скорее является предчувствием, предчувствием конца. Не сложно догадаться, что предвосхищая своё столкновение с бездной человек не может ни видеть последствий, которые за ним последуют. Когда речь идет о падении, то всякая двойственность тут же отметается в сторону, предоставляя сухой и безжалостной конкретике разрешать исход этого события, настолько величавого насколько и постыдного. Пан или пропал, либо разобьешься на смерть, либо выживешь, и вроде бы других вариантов быть не может, но случай и здесь вносит свою лепту в жизнь несчастного человека, и насмехаясь, делает из него калеку, сломавшего себе все кости. Обездвиженный, без всякой надежды на выздоровление, этот страдалец, постепенно смиряется с выпавшей на его долю участью, свыкается со зрелищем неустанных оргий и мало-помалу, за неимением иного занятия, начинает питать надежду стать их участником.
Мечтал ли я о погибели бросаясь в этот омут с головой? Как и всякий восторженный юноша, избравший себе судьбу бальзаковского Люсьена я лишь этим и грезил, нарочно выдумывая массу неправдоподобных причин держаться заданного курса. Возводя меж собой и миром высокие стены, кирпичами которой служили убеждения и можно даже сказать философские теории, впрочем, довольно таки поверхностные и даже перевернутые с ног на голову моим воспаленным от постоянного потребления вина разумом, я каждый день находил себе новые поводы для страдания. Исходной точкой, той самой ступенью оттолкнувшись от которой я оказался в притоне, был конфликт с Катериной Викторовной. И если на поле брани войска противников друг на друга взирая, знают, что лишь огнем и мечом возможно добиться победы, то война развязанная мной имела совсем другие свойства. То было противостояние интересов, и настолько противоречивых, что за неимением точек соприкосновения абсолютно во всех вопросах, сражение как таковое было просто невозможно. "Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму" – вот какими словами можно было бы описать то моё противоборство с матерью.
Разговаривая о совершенно несовместимых друг с другом вещах каждый из нас был прав по своему, а значит ошибался и я, и Катерина Викторовна. В подобных ситуациях, и в этом я убедился в последующем, единственным судьей, справедливым и беспристрастным, является время, которое решит все за сражающихся, если те конечно не будут этому противится. И устав от того, что все наши усилия бессмысленны, а слова пущены в пустую, мы сложили оружие и стали ждать наступления того самого дня, когда я наконец-то смогу понять свою мать, а она в свою очередь меня.
Но преображение это произошло там, в будущем, и можно даже сказать совершенно с другим человеком, а не с юношей, который все глубже и глубже увязал в болоте, даже не замечая этого. Говоря о падении я упоминал, что есть в нем нечто величавое, а что именно так и не указал. Причиной же по которой этот процесс был обрисован именно так, а не иначе, является одно из убеждений, коим я придерживался ранее, и даже сейчас спустя годы, если не следую, то по крайней мере отдаю должное.
Снисхождение в ад, столь же возвышено как и восхождение на небеса, если оно имеет под собой твердое намерение. Неоднократно взвесив все За и Против, пройдя испытание сомнениями и вопросами к собственным рассудку и совести, добровольный грешник во многом схож со святым, который так же отрекается от середины и видит лишь черное и белое. Так я подходил к этому вопросу, и потому падение моё было более стремительно, чем оно могло бы быть осуществляясь само по себе. Отталкиваясь от этого постулата о середине, я естественно все более и более от неё удалялся, потому как постоянно сталкивался с её представителями, которых поголовно считал глупцами. Они, эти приверженцы, моим доводам о черном и белом противопоставляли лишь теорию о том, что в жизни имеется масса цветов. И во многом я был с ними согласен, но что может дать эта синяя, зеленая и желтая мишура, беспрестанно циркулирующая в пространстве и сбивающая меня с толку? Любому художнику известно, что смешав в одно все цвета разом, получится нечто напоминающее грязь.
По юношескому легкомыслию своему, я нисколько не сомневаясь в правильности данного предприятия, отклонил любую возможность жить серединой и взялся за изучение черного и белого. Из соображений простоты самого предмета и не забывая о противоборстве с Катериной Викторовной я принялся постигать ад, в доступных для меня пределах, и притон был для этого самым подходящим местом.
Стоит отметить, что перед любым взрослым, который мог бы задаться теми же, что и я целями, у меня было некоторое преимущество, а именно отсутствие привычек. Я к примеру, не стал бы в подражание какому-нибудь заправскому хирургу расчленять тело ада, и даже бы не подумал отыскивать в его внутренностях причину того или иного заболевания, коих у него большое количество. Нет, я был убежден в том, что с легкостью проскочу через все пожары и не обожгусь, не было сомнений и в том, что сердце моё останется равнодушным ко всем тем оргиям, становившимся доступными благодаря притону. Что и говорить, но ведь именно привычки, их количество определяет уровень зрелости человека, и если строитель в силу своего ремесла и некоторого к нему предрасположения, привык ко всему подходить капитально и строго, то и по отношению к кутежу он будет занимать точно такую же позицию, а значит и шансов вырваться из лап порока у него куда меньше.
Но я ошибался, и все мои преимущества спустя время обернулись против меня. Едва начав жить, не имея даже какого-то определенного характера, я без раздумий начал выковывать его в притоне, в этой грязной и отвратительной кузнице, где грязью было и черное, и белое.
Однажды, и пожалуй этот день запомнится мне навсегда, ведь именно тогда и началось постижение ада, который в действительности не имел никакого отношения к притону, я поймал себя на мысли, что избранный мной путь никуда привести не может. Находясь в состоянии при котором иллюзия падения, с её убежденностью в том, что похоть или пьянство являются объектом изучения и не более того, развеивается и перед тобой зловещей фигурой встает осознание, что эти два демона постепенно становятся частью тебя самого.
Абсолютно голый я лежал на полу залы, сжимая в объятиях девушку, одетую не более моего и уверенную в том, что иной жизни просто не существует. Кровь наша уже давным-давно обратилась в вино и ничего не соображая мы утопали в океане сладострастия, нелепо барахтаясь и трясясь словно в припадке. Дверь, бывшая до того закрытой скрипнула и на пороге появился Андрей. Ой-ой, – проблеял он и засмеявшись вышел из залы. Спустя буквально минуту, шесть пар глаз изучали наши фигуры распластанные на полу и готовые лопнуть от напряжения страсти их обуявшей. Она такая маленькая, – услышал я раздосадованный голос моей вчерашней любовницы – я не могу смотреть на это. Послышался шаркающий звук шагов, быстро удаляющихся прочь от залы, а в след за ним, откуда-то из глубины притона до слуха всех донесся писк сдерживаемых рыданий.
