То ли так было предначертано Богом, то ли нам просто везло, но шторм постепенно затихал и слабо покачивающиеся волны выносили нас, обессиленных и ничего не понимающих, на берег, где каждый мог отдохнуть и по возможности прийти в себя. Притон на время пустел и во всех комнатах воцарялась атмосфера сонная, вязкая и отвратительно липкая от винных испарений, пропитавших обои, а с ними заодно и стены. Впрочем и само убранство квартиры в которой проводились упомянутые мной вакханалии, даже если не брать в расчет хаоса в ней царящего, производила в человеке впечатление схожее с тем, какое можно испытать глядя на огромную, жирную личинку жука-геркулеса. Все здесь было каким-то замызганным и гадким, к стенам было страшно прикоснуться, а пол который подметали и мыли не более раза в месяц, большую часть времени представлял собой нечто непроходимое из-за разбросанных повсюду пустых бутылок из под вина. Кухня, на которой готовилась пища самая скудная, являвшаяся своеобразным попурри из продуктов дешевых и даже вредных, была вся в грязи, постоянно двигающейся и стремящейся вырваться в окно, стекла которого были безнадежно желтого цвета, от жира на них осевшего. Мебели практически нигде не было, лишь в одной из комнат стояли две койки, да небольшая тумбочка, в которой владелец квартиры хранил свои скудные пожитки. Выходя из этого помещения, гордо именуемого спальней вы оказывались в коридоре, всегда темном из соображений экономии и ведущим в некоторое подобие залы, абсолютно пустой, с ободранными на стенах обоями и полом заваленным всяким тряпьем, служившим постелью для притомившихся гуляк.
Но таковым притон бывал лишь в периоды затишья, когда здесь не было горланящих и смеющихся людей которые хоть как-то сглаживали его убогость своим присутствием. Оказываясь же здесь в полном одиночестве, вы словно оставались наедине с огромным чудовищем, стремящимся поглотить все живое на своем пути. Требовалось не мало воображения, или в крайнем случае равнодушия, чтобы не утонуть мыслями в этом болоте, не впитать его в себя, не стать им. Люди по воле случая оказавшиеся участниками наших празднеств и впервые попавшие в стены этого "храма" старались как можно скорее покинуть его, и на следующее утро обыкновенно исчезали, даже не назвав нам своего имени. Исключением пожалуй была одна лишь особа, которая хоть и жила вместе с нами неделями, но так и осталась неизвестной. То была юная девушка, с черными как смоль волосами, ниспадающими до поясницы, всегда распущенными и чуть взъерошенными, что придавало ей сходство с ведьмой. Впрочем вся она была такая же как волосы, одно сплошное черное пятнышко, неизвестно по какой причине появившееся рядом с вами. На все вопросы она отвечала лишь смущенной улыбкой и недоумевающим взглядом ночного неба, сосредоточенного в двух небольших окружностях зрачков. На моей памяти она, её имени так никто и не узнал, заговаривала лишь единожды и этот голос, глухой и хриплый, более похожий на свист с коим воздух покидает простреленное легкое, поразил всех присутствующих. С тех самых пор я, и до того подозревавший, что её молчание является следствием душевного заболевания, более не сомневался в безумии этой девушки.
Второй отличительной чертой этой странной особы была какая-то чудовищная невосприимчивость к спиртному, что еще более настораживало не только меня, но и остальных.
– Представляешь, – заговорил об этом мой приятель, не стеснявшийся показаться малодушным – пошел я ночью в уборную, а она сидит одна на кухне и вино пьет. Я от удивления остановился в дверях и на неё смотрю, глаз оторвать не могу. Эта же ведьма, улыбнулась, а сама ни в одном глазу. Мне даже страшно стало, часа два уснуть не мог.
– А что это ты так струсил? – спросил я, прикидываясь беспечным.
– Как что? Она весь день наравне с нами пила и хоть бы хны, сидит себе и дальше винцо попивает, трезва как стеклышко. А кто знает, что на уме у этой молчуньи, возьмет да и перережет тебе горло. Странная она, очень странная.
– Вот лучше бы ты молчал, – усмехнувшись бросил я, пытаясь тем самым скрыть собственный испуг – она наверняка глупа как полено, но и у неё ума хватило не болтать, чтобы дурой последней перед нами не предстать. Ты бы брал пример, а то утомил уже всех своими глупостями.
Таким образом в притоне, как и во всяком богомерзком месте, появился свой демон с самым заурядным и далеко не приятным человеческим лицом. Когда опасения моего товарища стали достоянием нашей небольшой, вечно пьяной общественности, о молчунье сразу же стали ходить слухи, абсолютно на мой взгляд не соответствующие действительности, но в истинности которых на тот момент никто не сомневался. Версий о происхождении нашей странной знакомой было великое множество, но все они объединились в одно под эгидой нашей убежденности в том, что она имела самое непосредственное отношение к миру потустороннему. Все мы в один голос твердили, что молчунья – исчадие ада, что она, покидая притон прямым ходом идет на кладбище, где и отсыпается в своем гробу. Но парадокс состоял даже не в занимавшей наши умы чепухе, а в том, что мы свято в неё верили. Пожалуй единственным человеком, не видевшим в молчунье ничего таинственного и пугающего, был владелец квартиры, Андрей, в силу своего возраста часто обращающийся для нас, его постояльцев, в Андрея Павловича.
– И как вам только не стыдно, – всякий раз говаривал он, как мы начинали делиться своими предположениями – взрослые люди, а ерунду городите, почище младенцев . Если бы вы только знали, какая это благодать когда женщина постоянно молчит. Вот поживете с моё, и сами в том убедитесь.
Как правило, после этого порицания мы вынуждены были выслушать рассказ про Ольгу, женщину, с которой Андрей прожил много лет в этом самом притоне, где когда-то, в те чудесные времена, все было совсем иначе. Не жалея красок он расписывал нам, и так уже все знавшим, обои, цвета слоновой кости, пол сияющий чистотой и с тонким, изысканным вкусом подобранную мебель. Здесь висели роскошные алые шторы из чистого шелка, а тут – неугомонно тарахтел он – тут стоял такой шкаф красного дерева, что мои попытки описать его словами, не более чем плевок в лицо искусству, в лицо самой красоты!
Но как бы трактирщик, так мы за глаза называли Андрея, не изощрялся в ораторском искусстве, его толком никто не слушал, потому как байку эту все знали наизусть. Закончив описывать все минувшее великолепие своего жилища, рассказчик плавно переходил к тому моменту когда Ольга сбежала с любовников, обобрав его самого до нитки. Обманутый и покинутый, Андрей стал опускаться и кратко рассказав нам о своем падении, настаивал на том, чтобы из всего вышесказанного мы убедились насколько же прекрасны женщины, которые всегда молчат. Логики в том было не больше чем в предположении о демонической сущности молчуньи, и потому мысли наши еще больше путались, запинались на ходу и падая летели черт знает куда.
Стоит ли говорить о том, что проживание в притоне не самым лучшим образом сказывалось на нашем рассудке? Из вышесказанного понятно, что весьма часто в наших рядах поселялся страх, большей частью неоправданный, но имеющий свои основания. Чтобы более точно обрисовать ситуацию, необходимо заметить, что главной целью всех постояльцев было всеми силами избежать похмелья. Именно оно и служило основным поводом для расстройств, и не столько физических, сколько умственных, и вот почему. Если в самый разгар веселья до слуха нашего доносился дверной звонок, то мы не задумываясь отворяли дверь на распашку и даже не глядя на звонившего впускали его внутрь. Таким образом, практически всегда, рядом с нами находились люди неизвестные, и быть может даже опасные, но об этом никто и думать не хотел. Совсем иначе обстояли дела, когда после очередного гулянья под рукой не оказывалось бутылки с вином. Каждого незнакомца, лежащего на полу и спящего мертвым сном, мы обыскивали, боясь как бы при нем не было ножа или удостоверения полицейского. Не находя ничего похожего, мы тем не менее не успокаивались, и продолжая видеть в неизвестном самое настоящее чудовище, начинали шуметь, дабы поскорее разбудить этого подозрительного человека и общими силами выставить его за дверь. Страх, доведенный нервозностью столь характерной для пьянчуг, до самой настоящей паранойи распространялся абсолютно на все предметы и явления имевшиеся в мире, да и на сам этот мир в целом.
