«Разворованное разворовываю», – с печалью подметил Сапожников, вынимая из слота одну из двух воткнутых в материнку дорожек, когда дверь в помещение неожиданно распахнулась. В комнату на всех парах ворвался разъяренный какой-то важной проблемой начальник производства Розенберг Аркадий Леонидович, который был настолько увлечен своей миссией по ее разрешению, что сперва даже не заметил сидевшего под столом Сапога.

– Ну почему со мной всегда так?! Только высунешь голову из канавы – жизнь тут же кидает тебе порцию дерьма в лицо! – посмотрев на потолок, риторически воскликнул взбудораженный своим несчастьем начальник производства, которого всегда безошибочно можно было опознать издалека по его некультурной привычке постоянно шмыгать носом.

– И вам доброе утро, Аркадий Леонидович, – откликнулся из-под стола Энвидий.

– Ой. Здравствуйте. А я вас и не заметил даже, – поздоровался Розенберг, трижды (по-видимому, вместо письменных знаков препинания) хлюпнув носом, и сразу перешел к более всего интересовавшему его вопросу: – А вы не встречали Домбровского, случайно?

– Только с утра. В автобусе вместе ехали, – отрапортовал Сапожников, которому уже начинало надоедать взаимное разнюхивание руководителей отделов друг про друга.

– Вот вечно его не найдешь, когда он нужен! – сокрушался Аркадий Леонидович. – А, кстати, чем это вы таким заняты? – с подозрением пришмыгнув, осведомился он.

– Оптимизация производства. Перераспределение производственных мощностей, – коротко пояснил суть своей деятельности жулик, которого на секунду посетил страх, что бдительный начальник производства может сдать его, к примеру, тому же Домбровскому.

– Понимаю, понимаю, – якобы со знанием дела проникся инициативой Розенберг. – А эти запчасти, которые достаете, потом кому-нибудь другому поставите? Может быть, как раз к нам в кабинет тогда? А то у нас так компьютеры тормозят в последнее время…

– А кому поставить – еще посмотрим. Не мне решать, – ответил Сапог, тотчас же успокоившись после того, как наивный собеседник поверил в его версию про оптимизацию.

– А контролерам-то мало не будет? А то вы их сейчас обездолите, – обеспокоился Аркадий Леонидович судьбой подчиненных разыскивавшегося им Бориса Анатольевича.

– Да не будет, не беспокойтесь. Все просчитано, – успокоил Розенберга Энвидий. – Как говорил в свое время один мудрейший человек, 640 килобайт должно хватить всем!

– Эх, совсем как в старые добрые времена! Да, Тимофей? – загадочно ухмыльнулся начальник производства и затем покинул помещение, дважды хлюпнув носом на прощание.

«Какой еще на хрен Тимофей?» – думал Ванадий, провожая взором взбалмошного чудака, побежавшего дальше шерстить предприятие в поиске начальника службы качества.

Покончив с извлечением всех четырех плашек оперативной памяти, Сапог поставил на место боковые крышки корпусов и заново включил все компьютеры. Положив в пакет без спроса позаимствованную из комнатки контролеров оперативную память, он уверенно поскакал к своему кабинету, где ему предстояло томительное ожидание начала совещания.

Erit sicut cadaver.

Так почему же Энвидий пошел на такое преступление, как обворовывание своего работодателя? Он мог предложить миллион причин, и все лживые. А правда в том, что он ничем не отличался от так ненавидимых и презираемых им рандомэксовских казнокрадов, без каких-либо реальных на то оснований оправдывавших свое противоправное поведение тяжелой жизненной ситуацией или не менее тяжелой экономической обстановкой в стране. Но он должен был вскоре исправиться. Он дал себе обещание, что больше ничего подобного не повторится, – отныне он выбирает законопослушную жизнь. Он уже знал, как это будет.

При всем при том запланированная им операция нисколько не мешала ему занимать позицию непримиримого борца с воровством и коррупцией. Именно их Сапожников считал главным бичом российского государства, но в отношении себя самого, в целях разрешения когнитивного диссонанса, он благородно решил сделать исключение всего-то на один день. «Подумаешь, украду разок с завода то, что этому заводу давным-давно и не нужно вовсе. Ну и пускай даже на какие-то там смешные несколько сотен тысяч рублей – вон, эти-то наверху, приближенные к директору, так вообще миллионами в месяц воруют, и ничего! – оправдывал намеченное злодеяние авантюрист. – Ну а про государственных чиновников я вообще молчу! Им всем, значит, почему-то можно ежедневно вагонами тащить все, что под руку попадается, а мне всего один-единственный раз в жизни уже нельзя какие-то говенные железки компьютерные прикарманить. Чем я хуже-то, в конце концов? Это они меня хуже». Закрыв глаза на собственную противоречивую политику двойных стандартов, Энвидий со спокойной совестью отбросил в тот день всякие сомнения в праведности своих умышлений.

Сапог задумчиво сидел на офисном кресле в своем кабинете, неподвижным взглядом уставившись в одну точку перед собой. Точкой этой была противоположная стена комнаты, впритирку к которой ввысь вздымались зажатые с внешних сторон шкафами и отделенные друг от друга комодом две вертикальные башни из пустых пивных банок, водруженных в один ряд одна на другую. Поставщиком стройматериалов и непосредственным создателем данного архитектурного ансамбля являлся начальник Сапожникова, причем изготовление стройматериала путем употребления внутрь его содержимого осуществлялось сисадмином прямо в рабочее время. Почти каждый день Ручкин приносил с собой на каторжную работу баночку темного нефильтрованного, которую лениво попивал в течение рабочего дня. Весь год самые красивые образцы банок копились и аккуратно складывались в один из шкафов. Под Новый год, в качестве незаурядной авторской альтернативы скучному, тривиальному и затасканному обычаю наряжать рождественскую елку, башни разбирались и (как символ ушедшего года) выкидывались, а из шкафа с особой гордостью доставался накопленный за год свежий стройматериал, из которого по тому же архитектурному проекту возводились новые столпы. Ручкинские башни-близнецы были единственным украшением заваленного всяческого рода компьютерным хламом, оборудованием и проводами кабинета сисадмина.

Об употреблении сисадмином на рабочем месте спиртных напитков было известно всему трудовому коллективу «РандомЭкса», и даже грозная Виолетта Викторовна не могла с этим ничего поделать – что уж говорить про охранников, которым было велено оставлять без внимания беззазорно проносившийся Андреем Руслановичем на территорию алкоголь. Объяснялась такая ситуация весьма просто и прозаично: Ручкин занял свою должность не благодаря исключительным умениям и таланту или обширным знаниям и опыту, а потому, что был продвинут на нее одним из директорских заместителей, который по совершенно случайному совпадению приходился сисадмину шурином. Ввиду близкого свойства шурин оказывал своему зятьку всю необходимую протекцию, в том числе и в тех вопросах, когда ради одного только блатного свойственничка надо было сделать исключение из правил. И хоть «РандомЭкс» был рассадником в первую очередь прихвостней и стукачей-доносчиков, обыденные для отечественной практики блат, кумовство и непотизм там никто не отменял.

В противовес творившемуся в кабинете системного администратора чудовищному беспорядку, рабочее место Энвидия представляло собой островок перфекционизма посреди моря хаоса. Окруженный, но не сломленный бардаком рабочий стол его был в целом похож на его же домашний стол: точно так же ровным рядом разложены были флешки; мониторы, системный блок, клавиатура, коврик для мыши, колонки, стационарный телефон и поддоны для бумаги сохраняли по отношению к краям друг друга строго прямой угол в 90 градусов; все нужные ему для работы инструменты располагались в своих четко обозначенных зонах; поверхность стола несколько раз в день тщательно протиралась от пыли тряпочкой, никогда не захламлялась лишними вещами, а посему своей минималистичностью и аскетичностью составляла пронзительный контраст пестревшей многообразием окружающей обстановке.