Оттого моя жизнь, и без того не особо счастливая, стала еще хуже. Воргат придирался ко всему, каждый раз наказывая меня за малейшие провинности: незамеченный островок пыли, недозрелое яблоко, поданное к столу, крохотное пятнышко на выстиранной одежде. Тогда следующее, что я видела, это тянущиеся ко мне руки с зажегшейся на кончиках магией.

Я сжималась в ожидании новых мук и молча стискивала зубы, когда они приходили. Казалось, применяя ко мне ненавистную магию боли, Воргат получал особое извращенное удовольствие. Я знала порядки элькхе, но не знала их богов. Однако не сомневалась, что подобную силу мог создать лишь бог-мужчина.

Другие служанки в ожидании боли опускались на колени. Склоняли голову в смиренном жесте, признавая свою вину и принимая наказание. Воргату нравилась подобная покорность. Она тешила его самолюбие.

В неком, возможно бессмысленном, протесте я переносила боль на ногах так долго, как только могла. Но даже когда ноги переставали меня держать, и я падала на пол, голову не опускала. Знала, что наказание за непокорность, за нежелание подчиняться станет только суровее, но пересилить себя не могла.

После нескольких дней, проведенных в доме Гаена Воргата, я поняла: привыкнуть к боли невозможно. Она может лишь немного притупиться, но полностью никогда не уйдет.

Когда на меня обрушивались магические искры боли, я представляла, что это не мое тело мучительно страдает, а чье-то чужое. Представляла, будто присутствует при наказании человека, который не имеет к ней никакого отношения. Правда, трудно сказать, был ли в этом хоть какой-то толк.

Помрачнев, я окинула взглядом помещение, в котором находилась. На сегодня уборка закончена. Однако это никоим образом не означало, что теперь я могла бездельничать. Обязанностей у меня еще немало, а отдыхала я лишь тогда, когда спала. Пять драгоценных часов.

За пару недель, проведенных в плену дома Воргат, я похудела настолько, что стала почти прозрачной. Голова постоянно кружилась от нехватки еды, а кожа была бледнее, чем у народа Снежных земель. Собственное отражение в зеркале превратилось в незнакомку. Лицо осунулось и растеряло краски. Глаза потухли, утратив блеск.

Несмотря на слабость, я понимала – жаловаться Воргату бесполезно. А если поддамся бессилию и начну плохо выполнять свою работу, меня просто накажут.

Видя мое состояние, повариха порой улучала момент и подсовывала фрукт или хлеб. Иногда мне даже доставался небольшой ломоть мяса.

Такое своеволие грозило поварихе крупными неприятностями. Воргат не жалел денег на боевых магов и экономил на всем остальном. Маги по его приказу следили за тем, чтобы рабыня при готовке не положила в рот лишнего. Что уж говорить о том, что подкармливать меня было строго запрещено. Однако несмотря на это, мне время от времени доставался какой-нибудь лакомый кусочек. Я, в свою очередь, старалась по мере своих сил облегчить поварихе работу на кухне.

У них с поварихой, которая отчего-то не желала называть своего имени, и старой рабыней Альтид даже появился общий секрет. Они научились разговаривать беззвучно, не привлекая внимания стоящих на страже магов. Прибегать к чтению по губам постоянно опасно, да и невозможно. Однако даже пары фраз в день для рабынь, которые были невидимками для всего остального мира, вполне достаточно, чтобы ощутить незримую поддержку друг друга.

Причина их молчаливости крылась в хорошо вызубренных правилах. Рабыням запрещено долго разговаривать друг с другом. Выходить из комнаты по ночам – тоже. До момента, как проснется глава дома, собственная каморка становилась для невольниц тюрьмой. Если после заката стоящий на страже маг поймает рабыню за пределами комнаты – сурового наказания ей не избежать.

Кроме того, каждый вечер комнаты обыскивали в поисках вещей, способных причинить вред или убить. Женщины элькхе, в отличие от мужчин, магией не обладали, а оружие в Непримиримых Землях считалось устаревшим способом нападения – большинство здешних мужчин применяли магию боли. Потому орудием рабынь могли стать только подручные средства: кухонный нож, секатор, осколки стекла. Именно на наличие этих вещей и проверялись комнаты. А то, что судьба уберегла меня от проверки Видящего, побуждало боевых магов проверять мою комнату еще тщательнее, чем комнаты остальных рабынь.

Понимая все это, я, тем не менее, постоянно нарушала правила. Не те, что касались орудий убийства. Конечно же нет. Если бы в моей каморке нашли что-то подобное, меня, скорее всего, убили бы прямо на месте. Неудобства из-за нехватки рабынь в доме Воргат меркли перед извечным страхом элькхе – смерти от руки восставшей рабыни. Если хоть одна из них заставила бы хозяина усомниться в ее покорности, поплатилась бы за это немедленно. Если хоть одна восстала бы против своего хозяина и убила его, все рабыни Непримиримых Земель до скончания веков ходили бы закованные в цепи.

Слава Матери Истока, подобного еще не случалось – вероятно, из-за полнейшей затравленности рабынь.

Я в совершенстве овладела способностью быть тихой, как мышка. Я и прежде, до нападения на Гларингел, была стройна, а при нынешнем питании поправиться попросту невозможно. Потому научиться передвигаться тихо оказалось совсем несложно.

Ночью тени, что ложились на виллу, становились моими сообщниками. Прячась в складках темноты, я осторожно продвигалась вперед, чтобы проскользнуть в каморку старой рабыни Альтид и вволю там наговориться. Наверное, мне не хватало разговоров с отцом, и, особенно долгих – с мамой. Оттого и тянулась к чужому человеку, как мотылек – к свету.

Альтид рассказывала о своей земле, которую помнила еще девочкой – до того, как стала рабыней. Я рассказывала о Даневии – близкой, но такой недосягаемой.

Погрузившись в воспоминания минувшей ночи, я не заметила идущего навстречу боевого мага. Столкновение с ним обернулось сильным ударом по лицу. Я упала на колени, тяжело дыша. Пусть маг и не был полноправным членом дома Воргат, а только наемником, он был мужчиной. А потому имел полное право наказать рабыню за недостойное поведение.

Сидя на полу, я потрясла головой – в ухе звенело.

– Смотри, куда идешь, – процедил маг.

И ушел.

Мои ногти проскребли по полу. Пальцы сжались, воскрешая в памяти то мгновение, когда под моей ладонью была холодная земля. Часы, когда я была так беззащитна. Унижена. Даже не тем, что кто-то посягнул на мою честь, чего, слава Дочери Звезд, так и не случилось, а собственным бессилием.

К горлу подкатил колючий, полный острых лезвий, ком. Нет. Я не поддамся слабости. Я не плакала, когда умер отец. Не плакала, когда расставалась с сестрой и мамой. Не заплачу и сейчас.

Шумно выдохнув, я встала. Гордо подняла голову и продолжила путь. Ее жест не был никем замечен, но много значил для меня самой.

Каждый день, каждый час, каждую секунду, я доказывала высшим силам, всему миру и, в первую очередь, самой себе, что сломить меня невозможно.

В один из дней, пропитанных болью и ненавистью, я стояла в гостевом зале виллы. Простирая над камином озябшие руки, наблюдала за Альтид, накрывающей стол для магов Воргата. Ее руки дрожали от тяжести блюда с яблоками. Старую рабыню снедала болезнь, что с каждым днем делала ее все слабее и немощнее. я подошла к Альтид, желая помочь, пока мужчины не видят, но опоздала. Тяжелое наливное яблоко упало с блюда прямо на край стоявшей на столе хрустальной пиалы и опрокинуло ее на пол. Раздался звон стекла, разбитого на множество осколков.

Будто хищник, затаившийся в засаде, в зал влетел Воргат. Я привычно опустила глаза.

– Ты мне надоела, старая. – Во властном голосе Воргата словно застряли кусочки льда. – Я трачу на тебя еду, а ты разбиваешь посуду, которая гораздо ценнее тебя. Ронак, отправляйся на невольничий рынок и приведи мне новую рабыню.

Новую? Меня пронзила мысль, от которой тело занемело. Воргат хотел убить Альтид за разбитую посуду? В глазах старухи плескалась обреченность. Как бы ни было ужасно положение женщин в землях элькхе, каждая из них, несмотря ни на что, хотела жить.