От самообладания остались жалкие крохи. Силы тоже меня покинули. Скользнув по шесту вниз, я упала на колени.

– Поднимись, – приказал голос, по холодности сравнимый лишь с ужасающими ветрами Северных Земель.

Я продолжала сидеть на деревянных досках помоста. Внезапно стало так все равно… На смену ужасу пришло упоительное ощущение безразличия. Должно быть, мама чувствовала именно его?

«Нельзя, Гвендолин. Нельзя ему поддаваться. Поддашься – станешь одурманенной куклой и никогда не сможешь сбежать. И отыскать маму и сестру не сможешь».

– Я сказал, поднимайся!

С трудом, но я послушалась. Ноги дрожали, отказываясь меня держать. Мне пришлось подчиниться – теперь я принадлежала ему. Элькхе. Варвару. Устремив взгляд в пространство, я ждала заслуженного наказания за промедление.

И боль пришла.

Казалось, чьи-то темные руки проникают в самую душу и терзают, кромсают ее. Мучительная боль распространялась по телу, но, что хуже всего, она была внутри. Собственное биение сердца, ток крови и прерывистое дыхание – все приносило страдание и было окрашено в черный цвет.

Я закричала, снова падая на пол. Крик все не затихал, пока новому хозяину не надоело меня мучить.

Магия боли и темноты ушла, а элькхе презрительно произнес:

– Запомни: отныне ты – моя рабыня, и вести себя должна соответствующе, иначе… – Ухмылка исказила его и без того отталкивающее лицо. – Думаю, продолжать не стоит.

Он был прав – не стоило. Боль была лучшим объяснением, чем обернется для меня неповиновение. Униженная прилюдно, не имеющая возможности даже взглянуть в глаза своему мучителю, чтобы не получить новое наказание, я стиснула зубы так, что они заскрипели. Стояла, невидяще глядя перед собой. Слезы могли бы принести мне облегчение, забрать с собой частицу страданий.

Но мои глаза оставались сухи.

***

Пропасть… На месте выжженных чувств осталась лишь бездонная черная пропасть. В нее падали осколки разрушенного мира, который еще совсем недавно казался пусть и не безупречным, но все же понятным и родным. А теперь я в одночасье перестала узнавать окружающую реальность.

Кошмары прошлого раздирали меня на части. Стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором вставало лицо отца и его виноватый взгляд. Отца, понявшего, что его ждет смерть, что ему придется оставить своих девочек. Затем его сменяло отрешенное лицо матери в рабской повозке. А после – лицо Лили, которую забирали невольницей в чужие, незнакомые земли.

Потеряв контроль над собственными мыслями, я тонула в океане отчаяния. Оно обрушивалось на меня волна за волной, и рядом не было никого, кто мог бы протянуть мне руку. Я тосковала по уютному кокону своих воспоминаний, где радость не была чуждым чувством, где мое сердце не было ноющей пропастью. Но каждое воспоминание, каждая волна ностальгии были окрашены тенью боли. Все светлое осталось там, в далеком, далеком прошлом. А впереди меня ждала одна лишь голодная тьма.

Измученная, лишенная ориентира, я просто отдалась этому иссушающему чувству без остатка. Позволила ему себя поглотить. Я кричала внутри, а мир вокруг меня продолжал свое безразличное вращение.

С каждым мгновением мы с мамой и Лили становились все дальше друг от друга. Отец и вовсе мертв – оттого, что бросился защищать меня… нас.

Злость на собственную слабость была вспышкой, молнией, разогнавшей темные, дурманные мысли. Папа рисковал своей жизнью и проиграл. И все ради того, чтобы каждая из женщин, которых он любил – его дочери и его жена – стали рабынями? Так не может быть. Так не должно быть.

Если я и могу что-то сделать для папы, так это не умереть и не сдаться. Сделать все, чтобы его жертва не была напрасной.

Я понятия не имела, как выбраться из ловушки, из опутавших меня пут, но твердо пообещала и папе, и самой себе, что покорной рабой не станет. Не смирится со своей участью и будет бороться до последнего. Не только ради себя и ради того, чтобы женщины семьи Макграт снова воссоединились, пусть и безвозвратно потеряв нечто очень важное. Но и в память об отце.

Отчаяние – молчаливый хищник, но я не могла позволить себе проиграть. Поддаться собственной слабости не значит потерпеть поражение. Слабость проходит. И отчаяние однажды уйдет.

Я не знала, сколько времени мы уже провели в дороге – была настолько вымотана и подавлена, что умудрилась задремать. Кажется, даже пропустила момент, когда мы пересекли черту, разделяющую две страны – Даневию и Эль Кхара. И хотя меня мучил голод, я предпочла бы, чтобы это путешествие длилось вечно. А мой новый дом – моя новая тюрьма – всегда оставался недосягаемой целью.

Новый хозяин посадил меня на лошадь позади себя, но руки связывать не стал. Понимал, что мне никуда не деться. В пути из разговоров сопровождающих элькхе мужчин я узнала имя того, кто меня выкупил.

Гаен Воргат, глава одного из враждующих в Непримиримых Землях домов.

Я заставляла себя прислушиваться к разговорам, которые вели ее враги, и запоминать все, что услышит. Поначалу было непросто различать чужую речь, даже при том, что говорили они исключительно на кафа.

Когда элькхе, прежде обособленный народ со своим собственным языком и культурой, заключили союз с эллинес, стало очевидно, насколько велико влияние последних. Многие элькхе отныне поклонялись богам Эллас, а кафа давно уже прижилась в Непримиримых Землях и стала едва ли не первым по значимости языком. Во всяком случае, для высокородных элькхе.

Воргат и его собеседники говорили быстро, порой перебивая друг друга, а их голоса заглушали посторонние звуки – шум ветра, топот лошадиных копыт. Различить удавалось лишь отдельные слова и фразы. Чаще всего повторялись «боевые маги», «битва» и «дом Тинар». Судя по всему, сопровождающий Воргата крепко сложенный мужчина был никем иным, как боевым магом его дома.

Стало чуть полегче, когда элькхе остановились на привал. Пока они наслаждались горячей ароматной похлебкой, мне бросили сухую краюху хлеба, словно собаке – кость. Но шум, заглушающий их голоса, ослаб, и разговоры стали отчетливее.

Мало-помалу из разрозненных выражений и фраз, словно диковинная головоломка, начинала складываться цельная картина. Судя по всему, дом Тинар давно присматривался к дому Воргат и строил планы о нападении. И вот совсем недавно наслал на дом моего нынешнего хозяина четырех магов. О самом бое ни он, ни маг не говорили – наверняка оба участвовали в нем. Однако из их беседы удалось понять финал: магам Тинара, убивших или смертельно ранивших охранников дома Воргат, в конце концов все же пришлось отступить.

У Воргата в распоряжении осталось лишь несколько магов, довольно молодых и не слишком опытных – вероятно, не считая того, что сидел сейчас рядом с ним. Нанимать новых было непозволительной роскошью – Воргат сетовал, что боевые маги в служении стоили в разы больше почти бесполезных рабынь.

Выходит, его дом сейчас уязвим, как никогда.

Поводом для радости это не назвать. Если на дом Воргат нападут и убьют его главу, меня заберут как трофей. Законы элькхе жестоки. Не зря даневийцы прозвали их варварами.

Оставшаяся часть пути показалась мне вечностью. Отчасти оттого, что впервые в жизни мне пришлось ночевать под открытым небом, на голой земле. Но не камни, впивающиеся в нежную кожу, стали причиной моей бессонницы. Не звуки дикой природы, непривычные для той, что всю жизнь прожила в не слишком большом, но городе. И даже не голод – сухая краюха едва смогла его утолить.

Мне казалось, что, стоит только уснуть – нет, даже закрыть глаза на мгновение, – и сам Воргат или служащий ему маг решит… скрасить ее одиночество. От подобных мыслей к горлу подкатывала желчь, а желудок сводило спазмом. Я никому не позволю к себе прикоснуться… вот так, против моей воли. Лучше уж умереть.

Хотя Воргат уже прикасался ко мне против моей воли – когда ударял меня по лицу.

Мои пальцы скребли остывшую за ночь землю. Этого я никогда не забуду. И никогда не прощу.

***