Оставался последний, решающий шаг.

Открыв дверь, я прислушалась. До меня донеслись негромкие голоса мужчин, обсуждающих предстоящее нападение Воргата на один из домов Эль Кхары. Я легко различила голоса магов и самого Воргата, а вот молодого гостя и его пугающей спутницы слышно не было.

Некстати появившиеся мысли мешали сосредоточиться на плане. Мешал, конечно, и страх. Страх, что меня поймают и шанс на спасение из клетки исчезнет. А с ним из этого мира исчезну и я сама.

Я прикрыла глаза в попытке успокоиться. Собравшись с духом, открыла дверь шире и выскользнула в коридор. Призывая на помощь все свое новообретенное умение оставаться незаметной, я добралась до лестницы и бесшумно поднялась на третий этаж.

Остановилась, лишь оказавшись перед дверью в комнату Знающего. Стояла так несколько мгновений, пока не поняла – выжидать, пока успокоится сердце и разыгравшееся воображение, рисующее самые жуткие картины, бессмысленно и даже опасно. Я могу никогда не решиться на то, чтобы открыть эту дверь.

И тогда все мои страхи станут явью.

Не раздумывая больше ни мгновения, я легонько толкнула дверь. Та без усилий отворилась, являя лежащего на кровати человека. Не услышав ничего подозрительного, я вошла и прикрыла за собой дверь. Хотела сделать все как можно быстрее, но не смогла удержаться от того, чтобы не взглянуть на Знающего. Черная маска, как и вся одежда, лежала на табурете и больше не скрывала его лица. Людская молва не обманула – Знающий действительно был уродлив.

С трудом оторвав взгляд от лица, словно изъеденного рытвинами, я взяла с табурета облачение мага – и отрез ткани, служивший ему маской, и балахон. Осталось самое важное. Я достала из лифа грубого серого платья мешочек, отданный мне Альтид. Развязала его, вынула кресало, кремень и небольшой кусочек льняного трута – обычные атрибуты для розжига огня. Трут положила на принесенную с собой ткань, теперь лежащую на табурете вместо одежды Знающего.

Держа в руках кремень, я поднесла к нему кресало и резко ударила. Руки тряслись, и зажечь пламя удалось не сразу. С очередной попытки платье наконец загорелось. Не став дожидаться, пока пламя перекинется дальше, я выскочила из комнаты. Бросилась вниз по лестнице, звонко, отчаянно зовя на помощь.

Не было нужды притворяться напуганной – страх завладел моим телом и мыслями.

Началась паника. Привычка оказалась столь сильна, что даже сейчас я не могла смотреть в глаза магам. Они же, не обращая на меня никакого внимания, бросились наверх. Конечно, они боялись за жизнь Знающего, оставшегося в охваченной огнем комнате.

Мне нужно покинуть дом прежде, чем у кого-нибудь возникнет вопрос: а как, собственно, начался пожар?

Я бросилась на кухню, где меня уже ждала Альтид. Не теряя времени, сбросила рабское платье, оставшись в исподнем. Лоскутами ткани туго утянула грудь и облачилась в одеяние Знающего – черный балахон с закрывающей лицо повязкой. Благословленный Метис маг не был так худ, как я, но просторный, бесформенный балахон эту разницу скроет.

Я пыталась уговорить Альтид бежать со мной, но та лишь качнула головой.

– Кости у меня старые, не убегу далеко, а тебя задержу. И тогда ты потеряешь последний шанс обрести свободу.

– Но что, если Воргат поймет, что вы мне помогали?

– Тогда я с достоинством приму наказание. Да и недолго мне осталось. – Альтид выдавила улыбку. – Беги, дитя. Беги и думай только о том, чтобы выжить и вернуться домой. Живи и наслаждайся жизнью и свободой… за нас обеих.

Рабыня накинула мне на плечо сумку с едой и водой.

– Все, дитя. А теперь беги.

Усилием воли я сдержала слезы, закипающие в уголках глаз, и порывисто обняла Альтид. В благодарность и… на прощание.

Я вышла из кухни, намеренно замедляя шаг. Подавляя желание бежать со всех ног, как и завещала Альтид. Мой взгляд был прикован к входной двери – последнему препятствию на пути к свободе. А потому я не сразу обнаружила гостя дома Воргат.

Как ни в чем ни бывало, Парис сидел в кресле в гостиной. Сидел вальяжно, поигрывая ножом. И конечно, рядом с ним была странная старуха.

Я сглотнула. Казалось бы, что может быть легче – просто сделать дюжину шагов вперед. Просто преодолеть небольшое расстояние от кухни до входной двери. Но время словно замерло, а тело заиндевело.

«Иди, – приказала я самой себе. – Докажи, что ты не слабая, не безвольная, не покорная, какими принято считать рабынь».

Я сделала первый шаг – самый первый, самый сложный. Остальные дались чуть легче.

Все эти несколько дней, что Знающий находился в доме, я пристально наблюдала за ним. Отмечала малейшие детали: походку, осанку, широту шага. И сейчас, направляясь к двери, старательно копировала увиденное.

Расправить плечи и выпрямить спину – надменные Немые никогда не ходят с согбенной спиной. Делать шаг шире, подобно мужскому, стараясь только, чтобы наружу не показывались ботиночки – грубые, но узкие, исключительно женские ботиночки, которые мгновенно меня выдадут. Обуть сапоги Знающего я не могла – они просто слетели бы с меня при первом же шаге. Да и скрываться от преследователей в такой обуви будет нелегко.

Я контролировала каждое движение, стараясь идти ровно, без манерности и покачивания бедрами. Длинный, рубленный мужской шаг. Только бы не выдать истинную сущность того, кто скрывался под черным балахоном и повязкой, натянутой до самых глаз. К счастью, сами глаза – миндалевидные, окруженные ореолом пушистых ресниц – рассмотреть на расстоянии Парис не мог. Разглядеть могла лишь старуха, сидящая ближе к ней. Но ее взгляд был, как обычно, словно одурманен и обращен на молодого спутника.

Я видела, как тот поморщился при моем появлении. Едва ли не каждый человек в этом мире ненавидел и боялся Немых. Или, как в случае Париса, презирал, особенно этого не скрывая. Непросто смириться с мыслью, что твои мысли для кого-то – открытая книга.

Он же смотрит прямо на меня!

Я никогда прежде не испытывала такого сильного, сковывающего ужаса. Даже когда захватчики ворвались в наш дом. Тогда мои чувства оказались будто заморожены после столь жестокой и неожиданной утраты отца. Сейчас же страх был почти осязаем. Каждая клеточка моего тела словно онемела, хотя я продолжала идти. В голове звенело, мысли лихорадочно метались в ней, словно рой разбуженных пчел. Сама не знаю, как умудрилась не потерять сознание.

Я продвигалась вперед на ватных ногах, чувствуя бегущий по спине холодок. В опустевшей разом голове осталась одна-единственная мысль: какое препятствие ни встанет на моем пути, сколько лишений ни придется пережить в моем странствии, назад, в дом Воргата я больше не вернусь. И это знание меня окрыляло.

Я уже ощущала вкус свободы на языке. Ветер в волосах, сладковатый свежий воздух, до отказа наполнивший легкие…

Когда до двери оставалась лишь пара шагов, страшная старуха повела носом, словно голодная бродячая псина у пекарни.

– Какая сладкая кровь…

Вздрогнув, я повернула голову в ее сторону.

– Ты проголодалась, моя милая старушка? – насмешливо спросил Парис.

– Кровь… Ее запах – в воздухе. Сладкий, вкусный запах.

«Богини…Она чует мою кровь. Мой запах».

Палец. Проклятый палец, который я порезала сегодня за обедом…

Мне хотелось бежать. Но все, что я могла – это отвернуться и так же степенно, ничем не выдавая свой страх, продолжать движение.

– Ты получишь свою кровь, старуха, – лениво проговорил Парис. – Когда вернемся во дворец.

– Это особая кровь. Одаренная. Но не такая мерзкая, как у того урода.

Первой моей мыслью было: «Кто бы говорил об уродстве…» Вторая, будто с ног до головы окатившая меня ледяной водой: «Она говорит о Знающем. О том, кто горит там, наверху. В чьей одежде я сейчас нахожусь».

Дверь, ведущая на свободу, была так близко! И одновременно невозможно далеко…

– А ну стой! – скомандовал Парис.

Обмирая, я медленно развернулась. Парис, отложив нож в сторону, подался вперед. Из его позы исчезла вальяжность, из глаз – ленца. Сейчас они жадно, голодно горели.