– Пожалуй, у меня всё.

– Тогда дадим слово следующему.

И понеслась! Мои одноклассники стали называть фильмы, о которых я ни сном ни духом. Одно я понимала: все они иностранные, все они для взрослых и сняты недавно, и там любовь и криминал. Мне вот такое папа смотреть не разрешает. А если мне говорят: «Ты это пока не смотри», – я и не смотрю. У нас в семье это как-то нормально. Дело не только в послушании. Мне действительно нравятся фильмы для детей.

Немного ясности вносила учительница, которая говорила одноклассникам: «Это не фильм, а сериал!», «Твой фильм для аудитории 18+. Почему тебе родители разрешают его смотреть?». Но они всё равно обсуждали хорроры, триллеры, фэнтези, а я сидела как оплёванная на первой парте, боясь обернуться. Я чувствовала вину перед «Мэри Поппинс»: я начала её стесняться.

Потом на перемене одноклассники направились гурьбой в столовую, и я тоже, на некотором расстоянии. Одна из девочек поманила меня пальцем: ты, иди к нам! Ну вот, возможно, налаживается контакт.

– Напомни, как тебя зовут? – спросила она.

Шедший рядом мальчик опередил меня.

– Мэри Поппинс её зовут! – подсказал он, гыкая.

Я только хотела возразить, что меня зовут Саша, как девочка заговорщицки спросила меня:

– А знаешь что?..

– Что? – спросила я, склонившись к ней.

– А ничего, Мэри Поппинс. До свиданья! – И она оттолкнула меня. Не чтобы уронить, а чтобы обидеть.

Как же они смеялись! В столовой я села, конечно, отдельно.

Я помню всех сосновоборских одноклассников по именам, но не хочу их произносить. Я переименовала их в буквы. Так вот, эта девочка была – Икс (Х).

Я нащупала в кармане кофты открытку, которую принесли Катя и Юля. Это я сперва бухтела: «Зачем вы её подписали?» – а потом стала держать поближе к телу. Поглаживая скользкие, едва различимые выпуклости на бумаге, я испытывала невероятную радость и одновременно жгучий стыд за то, что вспылила.

Я вдруг осознала, что прежде, ну, в прошлой жизни, ни разу не получила открытки. Только от бабушек и тётушек, но не от одноклассников! И, что примечательно, тогда мне и в голову бы не пришло такого ждать.

В прошлом году я заболела в те же даты, только не ковидом, а простудой. Неделю не появлялась в школе – лёжа в кровати, изнывала от соплей. И не то чтобы о визитах с шариками, а даже о простой эсэмэске не мечтала. И когда вернулась после недельного отсутствия, меня не приветствовали ни радостными возгласами, ни даже заинтересованными взглядами. Да попросту никто и не заметил. Только Х., белокурая злыдня, обернулась со своей парты и сказала:

– А, ты вернулась. Я думала, твоего папу-прапора опять куда-то перевели.

– Он не прапорщик, он капитан… – стала я объяснять, но она уже отвернулась.

Так что эта открытка, на самом деле, огромное достижение. Точнее, для Шуры это было бы чем-то из области фантастики, а для Алексы – будет норма. Ну подумаешь, с Вовой К. вышла осечка! Мне зато шарики принесли. Ша-ри-ки. Милые, милые девчонки.

Ковид этот поганый… Сижу тут, беспомощная, куксюсь. А ведь всё так хорошо, меня ждут в школе. У меня всё теперь по-новому. А всё равно себя жалко. Господи, что у меня в голове? Это даже не каша. И хорошо, и плохо. Слёзы всё-таки потекли. Приехали! Надеюсь, никто меня сейчас не видит. Я стала тереть глаза. В кармане, как назло, кроме открытки, ничего.

И вдруг голос прямо над ухом сказал:

– Что-то случилось?

Вот чёрт! Это, значит, он рядом сидит и любуется, как я хлюпаю? Давно ли он подошёл, интересно? Да что там слёзы, у меня уже и сопли пошли. Вообще прелестно!

– Нет. Ничего. Это… спасибо.

– А тебе врача не надо?

– Не надо.

– А то смотри!..

Голос мальчишеский. Участливый. Не басистый, не писклявый. Не знаю, как правильно сказать. Может, бархатистый. Приятный, в общем, голос. А у меня сопли в кулаке. Шёл бы он уже, не хочу позориться.

– На́ вот салфетку. – Мне в руку ткнулась мягкая бумажка. Я схватила её, стала отирать глаза. Потом скомкала и сунула в карман, но не нашла его с первой попытки. Так и продолжала сжимать салфетку в руке.

– Глаза лечишь, да? Видишь плохо?

– Почти совсем не вижу. – Тут я спохватилась: – Но это пока. Из-за ковида. Скоро, сказали, всё нормально будет.

– Зачем же тогда плакать?

– Я и не плачу.

– Вот и хорошо. – Он сказал это без иронии.

Хватит уже о моих слезах. Я сменила тему:

– А как ты понял, что я не вижу?

– Это как бы глазное отделение. – Он помолчал и добавил: – И ещё у тебя кофта наизнанку.

Я поняла, что он улыбается. И тут я засмеялась. Нервы совсем никакие. И он тоже засмеялся. Потом сказал:

– У тебя ещё тут осталось.

К щеке прикоснулась салфетка. Он осторожно провёл ею под глазом. Я почувствовала на коже и салфетку, и его палец. Незнакомый мальчик, которого я не вижу, потрогал меня за лицо. Меня это поразило. Он прикоснулся совсем легонько, но при этом, не знаю, как сказать, уверенно. И сразу же щека отозвалась, потеплела. Может быть, если бы я видела его, такого эффекта не вышло бы, но тут я растерялась. Было неожиданно. Неловко. И очень приятно. Только покраснеть мне не хватает!

– А ты тоже глаза лечишь? – спросила я как можно непринуждённее.

– Нет. Я в травматологии. У вас тут просто тихо, народу мало. Я здесь иногда тусуюсь.

– Поранился?

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Колено разбил.

– Упал?

И снова пауза. Ой, может, я лишнего хватанула?

– Ага, играл в футбол.

– Извини.

Может, мне не надо было спрашивать?

Я изнывала от того, что кофта моя наизнанку, что лицо заплаканное и наверняка красное. Ещё и пургу несу. Наверное, решил, что я дура.

– Не, это ты извини. Я затупил. Знаю, что ты не видишь, но при этом думаю: неужели непонятно, что у меня колено забинтовано?

Я слегка сощурилась, надеясь, что это незаметно, и вгляделась. Но каких-то определённых очертаний не уловила. Понятно, что человек, но внешность не разглядеть, даже цвет волос и глаз. Смутная фигура без особых примет и даже черт. Волосы, кажется, светлые.

– Не вижу. Но сочувствую. Поправляйся.

– Да ничего страшного. Меня тоже вылечат.

Мне хотелось поговорить с ним ещё, пусть даже я в таком виде. Он какой-то очень… уравновешенный. Говорит спокойно, не спеша. Солидно даже. И тут меня ожгло: может, он вообще взрослый? С чего я взяла, что мальчик? Он будто прочёл мои мысли и сказал нарочитым басом:

– Позвольте представиться: Макс. Повреждение передней крестообразной связки и смещение мениска. Учусь в девятом «Б».

Я почувствовала, как его ладонь прикоснулась к моей. Это он мне руку хочет шутливо пожать. Рука под стать хозяину – твёрдая, уверенная. И снова его прикосновение отозвалось во мне неловкостью и теплом.

И я потрясла его кисть и ответила в тон:

– Рада познакомиться. Алекса. Кровоизлияние в стекловидном теле. Тоже учусь в девятом «Б».

– А школа?

– Четыреста двенадцать.

– А у меня четыреста восемнадцать, это рядом совсем.

К нам приближалась, позвякивая, каталка. Бодрый и строгий женский голос сказал:

– Стрепетов, шуруй в своё отделение!

– Ладно, меня гонят, – вздохнул он и добавил шёпотом: – Давай тут снова вечером затусим?

– Окей.

Он ушёл. Его зовут Максим Стрепетов, у него мелодичный голос. Он играет в футбол и прикосновением осушает слёзы. И он учится в соседней школе. О… мой… бог!..

Памятным в прошлой жизни был и день 22 декабря. Накануне в школе сделали объявление: в спортзале пройдёт новогодняя вечеринка для восьмых классов. Программа такая: 1) конкурс сказочных костюмов; 2) дискотека. Когда классная сказала об этом, по рядам сразу же покатился восхищённый девчачий шепоток.

– Вопросы? – спросила учитель.

– А музыку можно самим выбирать? А медленные танцы будут? – загалдели одноклассницы.