Я так и жил с этой тщеславной гордостью, продолжая свое правое дело. Пока за мной не приехали грозные люди на черном автомобиле с тонированными стеклами. Меня встретили у подъезда. Один взял меня под руку, другой открыл передо мной дверь машины.

Мне никто ничего не объяснял. Просто сказали:

– Садитесь.

Я не спорил. Сел и смотрел в окно, пока ехал. Путь был долгий. Не меньше двух часов промучился в тревоге, ожидая самого худшего. Меня увезли далеко от города. И доставили к небольшому кирпичному зданию, где висела табличка с надписью «Крематорий». Велели идти внутрь.

Я терялся в догадках, что все это значит. За дверью тянулся плохо освещенный коридор. Всюду стояли венки из живых цветов. В самом конце мне открылся зал с массивной промышленной печью. На подставке лежал открытый гроб.

Мне на встречу вышел сгорбленный, до крайней степени истощенный старик. Он опирался на костыль. В нем едва теплилась жизнь. Я невольно поискал глазами: где же мрачная фигура в темной одежде, но рядом с ним не было смерти.

Старик поднял лицо, показал слепые глаза и тихо спросил, едва шевеля языком:

– Помнишь меня?

– Нет, не помню, – ответил я с дрожью в голосе.

Бедняга трясущимися пальцами расстегнул две пуговицы белой рубашки. Это стоило ему больших усилий. Вся его худая грудь была в шрамах.

– А теперь? – спросил он.

– Это вы!

Я бы никогда его не узнал. Дмитрий Анатольевич. Тот высокий и статный мужчина. В кого он превратился за эти сорок лет, что мы не виделись! Почему он до сих пор жив?

– Я должен был умереть еще тогда, – сказал старик. – Ты прогнал мою смерть. Теперь я не могу уйти на тот свет. И только мучался все это время. Пытался…

Я посмотрел на пустой гроб и спросил:

– Зачем я здесь?

– Исполнишь мою просьбу, – ответил Тиль повелительным тоном. – Тебе дадут документы. Поставишь подпись. Этот крематорий оформлен на тебя.

– Зачем? – мои мысли рассыпались.

– А многих ты за эти года успел лишить смерти, как меня? – тощий старик застучал костылем по полу, подходя к гробу.

Я заметил глубокий круглый шрам на его виске и подумал, что это от пули. Неужели бедняга и это пережил?

– Смерть – это дар! – Дмитрий бросил костыль, нащупал гроб и стал пытаться туда залезть. – Исправь все, что наделал.

– Как? – не понимал я.

– А вот так… Подсади меня сюда и отправь в печь.

– Нет!

– Делай! Исправляй, что натворил!

– Это вы меня попросили!

– Знаю! Нельзя было этого делать! Нельзя! Я уже понес наказание, устроив себе ад на земле!

– Почему? – недоумевая, спросил я.

– Смерть не забирает меня, чтобы я не делал. Но боль… Посмотри на меня. Мне больше ста! В теле уже не осталось здоровых органов. Я едва дышу, едва хожу и слышу ночами, как перестает биться сердце. А затем запускается вновь. Моя жизнь – постоянная предсмертная агония!

Старик закашлялся от крика и чуть не упал. Я подхватил его и, сам не ведая, что творю, помог лечь в гроб. Дмитрий Анатольевич был совсем легкий и холодный, как покойник.

Я ужаснулся от мысли: сколько подобных живых мертвецов теперь ходят по земле из-за меня! Никогда и подумать не мог, что прогонял от них смерть навсегда.

Теперь я понимал, что так будет правильно. И закрыл старика в гробу. Зеленая кнопка на стене привела в действие механизм. Квадратная заслонка медленно поднялась. Гроб поехал в печь.

Я смотрел и оттягивал воротник свитера. От жара пламени было нечем дышать. Деревянный ящик скрылся под заслонкой и внутри печи раздался крик боли.

Я видел, как на мгновенье у входа в зал появилась и исчезла фигура уродливой женщины в черном платье. Смерть все же пришла за стариком.

Этот крематорий теперь мой. И мне не уйти от своих грехов. Я должен исправить то, что натворил.

Передо мной стоял трудный выбор. Попытаться насильно засунуть в печь спасенных, пока они молоды, а я еще жив. Или прогнать свою личную смерть и иссыхать, мучаясь от боли десятки лет в ожидании их старости.

Некоторых выживших я даже не знал. Они были случайными прохожими. Как и где мне их найти?

Я сел на пол. Утер рукавом слезы. Мои игры в Бога обернулись проклятием. И, похоже, теперь для всех избежавших гибели, я – личная смерть.

Я открыл глаза. Все было размыто, словно сквозь запотевшее стекло. В теле чувствовалась жуткая тяжесть, как будто на меня взвалили груз. Я лежал на чем-то твердом и гладком. Все тело пронизывало холодом.

В глаза бил яркий свет. Я сощурился. Зрение стало четче.

У моего лица горела круглая белая лампа. На потолке висели металлические вентиляционные трубы, на стенах – кафель небесно-голубого оттенка. Все вокруг сверкало чистотой.

Надо мной склонились две фигуры в синих комбинезонах и шапочках. На их глазах были защитные очки, нижние части лиц закрывали медицинские респираторы.

– Очнулся, – прозвучал спокойный женский голос, чуть приглушенный маской.

Я сфокусировал взгляд на фигурах, а они внимательно смотрели мне в лицо.

– Вижу, – ответил мужской голос.

– Пульс, дыхание есть, – добавила женщина.

– Сколько прошло с начала процедуры? – поинтересовался мужчина.

– Сорок две минуты.

– Отлично!

Хотелось спросить, где я и что происходит, но язык не слушался. В горле стоял ледяной ком, и все тело сковало холодом. Я попытался пошевелиться, но не смог даже поднять руку.

Я не чувствовал боли, да и другие ощущения были притуплены, словно меня до отказа накачали анестезией. Только страх пронимал до мозга костей. Я не понимал, кто эти люди?

Меня тревожили вопросы: что произошло? Где я? Что означает «процедура»?

Привстать бы и посмотреть, что там с моим телом, но ни одна мышца не шевелится. Меня что, парализовало? Я снова попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип.

Мое имя? Как меня зовут? Мозг пронзила резкая вспышка памяти. Павел! Павел Братов. Мне двадцать лет.

Последнее воспоминание: я был с друзьями – Лехой и Толей. Мы катались на велосипедах за городом и случайно нашли заброшенную базу отдыха или, может быть, летний лагерь… Мы пристегнули велосипеды к воротам из сетки и влезли на территорию. Просто хотели поглазеть, что там.

Я перемахнул через забор, спрыгнул в густую высокую траву и заглянул в будку охраны. Пыль да куча паутины вместо окошка, в которой жужжали пойманные мухи. Больше ничего в ней не было. Тропы поросли бурьяном, лишь кое-где сохранились старые бетонные дорожки. Мы увидели ветхое деревянное здание и направились к нему.

И все. Дальше пустота. Ничего не помню!

– Что случилось?! – мой голос прорвался сквозь замороженное горло.

Это должен был быть крик, но получился только слабый шепот.

Люди в комбинезонах быстро посмотрели друг на друга.

– Он сейчас что-то сказал? – уточнила женщина.

– Похоже! – ответил мужчина.

– Где это мы? – хрипел я, стараясь пошевелить пальцами.

Они не обращали внимания на мои вопросы, словно меня тут нет. И разговаривали только друг с другом.

– Что нам делать? – спросила женщина.

Ее коллега пожал плечами:

– Может, поговорить с ним, как с обычным человеком?

Я подумал: «Да что это вообще значит? А кто я, если не просто человек?». Мне хотелось спросить об этом, но не хватало сил даже шевелить языком.

– Ладно, я попробую, – сказала женщина и слегка наклонилась ко мне. – Как вы себя чувствуете?

Ее серые глаза за прозрачными очками выражали крайнее любопытство.

Мужчина усмехнулся:

– Нашла, что спросить!

Мне это не понравилось. Как можно смеяться в присутствии человека, которому так плохо? Хотелось высказать все это вслух, но для этого нужны силы, а я был так слаб, что смог проговорить лишь:

– Очень холодно! Дайте мне одеяло!

Женщина посмотрела на своего коллегу и неуверенно произнесла:

– Может, нам и правда укрыть его?

– Зачем?.. – голос мужчины звучал так, будто ему сказали какую-то нелепость. – Ты боишься, что он умрет от переохлаждения?.. Хватит этой самодеятельности! Мы с таким еще не работали. Пошли спросим у руководства, что дальше делать.