Ярослав Федорцов

Кап-кап…

Лето, но сегодня пасмурно и прохладно. Я в джинсах и футболке стою спиной к выходу из вокзала и смотрю на пасмурное небо, опираясь локтем о дверцу своей машины. Начинается дождь. Но внутрь не сажусь, нервничаю что-то и курю уже вторую сигарету подряд. Нужно проветрить мозги и привести свои чувства в равновесие. Я устал. И волнуюсь, честно признаться, от предстоящей встречи с НЕЙ.

— Вон и она, — улыбаясь произносит Гор, глядя мне за спину, кивая головой. Дёргаюсь. Друг напрягается немного, глядя на меня. — Что, опять? Ты чё, блядь, прикалываешься? Ч-чёрт, Яр! Только держи себя в руках!

— По хуй! — сплёвываю у ног и цежу сквозь зубы, даже не оборачиваясь. Тщетно пытаюсь убедить друга и себя, что мне и правда всё равно. Яростно тушу сигарету прямо о свою ладонь, надеясь, что боль немного остудит мой пыл.

Клянусь, что после его слов меня непроизвольно затрясло. То ли злость, то ли чёрти знает что ещё прёт со всех щелей. Не знаю, что чувствую, аж горит всё внутри!

***

Анюта…

Нравилась она мне просто раньше. Сильно нравилась! Да что там, мне долгие годы казалось, что я влюблён по-настоящему! Да и как её можно не любить?! Маленькая, красивая, со светлыми длинными волосами и голубыми глазами. Вся такая невинная, нежная и невесомая, словно ангелок. Впервые я её увидел, когда припёрся к своему другу в гости после тренировки по тайскому боксу. Мы ходили в одну секцию и как-то сдружились с этим лопоухим. Мне было двенадцать, а ей семнадцать. Она Лёхина старшая сестра. Увидел и потерялся в её улыбке и бездонном небесном взгляде. Она всегда мне улыбалась, обнимала при встрече, целуя в щеку, а я млел и отворачивался, неловко отводя взгляд. Я прямо таял возле её ног, безумно злясь на себя за это. С тех пор про себя я давно называю её сладкой. И это не только из-за фамилии Сладкова. Она такая и есть.

Семья у них хорошая, не то, что у меня, и это неимоверно бесило и раздражало. Всегда. Все такие добрые, любящие всех и вся кругом, особенно их мать. Про себя я назвал её блаженной. Но в хорошем смысле. Лариса Михайловна всегда привечала меня и кормила до коликов в животе. Даже если я отказывался, волокла за стол, утверждая, что растущему и молодому организму нужно много кушать. И я был безмерно рад и счастлив её настойчивости, потому что вкуснее стряпни никогда не пробовал! Скорее всего она прекрасно знала, что её еда была чуть ли не единственным приёмом пищи мной за целый день.

Я практически каждый раз оставался ночевать в их квартире. Она довольно большая, четырёхкомнатная. Места всем хватало. И эти дни, проведенные вместе с ними, были самыми замечательными в моей жизни и с ними же связаны мои лучшие воспоминания. И это тоже бесит. Потому что это — не моя семья и не мой дом. А связано всё, блядь, только с ними!

Лариса Михайловна, между прочим, до сих пор называет меня «сынок». И это выводит из себя ещё больше, потому что мне это нравится. Нравится чувствовать себя членом настоящей и любящей семьи.

К этой женщине у меня до сих пор такие же нежные и крепкие чувства, как и пятнадцать лет назад. Она вырастила меня, покупала вещи, готовила к школе и даже ходила на родительские собрания, благо, мы с Лёхой в одной школе учились, и она не считала накладным принять участие в моей жизни, в отличие от моей родной матери. Лариса Михайловна даже репетиторов мне нанимала, чтобы я хорошо закончил школу и поступил в технологический институт. «Спорт — это хорошо, Ярочка, но востребованная и редкая профессия ещё лучше!» — это её слова, въевшиеся мне под корку сознания. И я не мог подвести свою вторую маму. Она и правда моя мать, пусть и не рожавшая меня. И я ей очень благодарен за всё, что она сделала для меня! И я стараюсь платить ей тем же. Всегда приношу продукты и подарки, правда, когда она одна дома или со своим мужем. В последние годы в этой большой квартире они остались одни. Анька с Лёхой живут отдельно. Нет, они, конечно же, тоже часто бывают у родителей, но я стараюсь в эти дни не стыковаться с ними… с ней.

Отец Лехи, Сан Саныч, тоже стал мне почти что батей. Я его так и называю уже давно — «бать». Он и не против, только хлопает меня по плечу каждый раз и широко улыбается мне, пряча вдруг заслезившиеся глаза. Он чуткий, но резкий, строгий мужик. Странно, как эти качества уживаются в нём. Но Саныч всегда относился ко мне по-отечески. И меня, опять же, это безумно бесило. Бесило, потому что я понимал, что они все меня жалеют. Я искренне не хотел этого! Не хотел, чтобы меня считали бродячим и бездомным псом! Но всё равно шёл чуть ли не каждый день в эту семью, а иногда и жил там целыми неделями, проводя с ними самые лучшие деньки. Здесь я был среди своих. По крайней мере, мне никогда не давали почувствовать обратное.

А Леха — брат мне! Самый настоящий братан, пусть и не по крови.

Все они моя родня!

Все, кроме неё! Никогда не мог относится к Аньке, как к сестре.

Ну какая она мне сестра, когда я дрочил на неё впервые? Это было в ванной и мне было четырнадцать. Она тогда приехала на каникулы после сессии из столицы, и я снова приперся к ним, потому что знал, что будет Анюта. Я целый день не сводил с неё глаз, а она не обращала на меня никакого внимания. И это бесило! Точнее, как… Обращала, конечно, улыбалась, спрашивала, как мои дела, интересовалась учёбой или завёл ли я себе девушку. В общем, обычные бытовые вопросы старшей сестры и всего-то. И было видно, что считала она меня таким же сосунком, как и Лёху, несмотря на то, что я уже тогда был выше её на голову. Всё, что мне оставалось делать — злиться. От бешенства и возбуждения я целый день ходил с таким стояком, что яйца потом неделю ныли. Помню, что в этот вечер я спер её нижнее бельё и пошёл заниматься делом под тёплыми струями душа. Тогда я стёр своего одноглазого чуть ли не до дыр.

Да уж, за эти годы я обляпал не одни её труселя и лифчики, представляя, что спускаю всё своё добро прямо в неё, а она стонет и извивается подо мной, громко выкрикивая моё имя. И почему-то так четко представала перед глазами эта картинка, что иногда казалось, что это воспоминания прошлых дней, а не моё бурное и разыгравшееся воображение озабоченного пацана. Все свои действия становления меня, как мужчины, в принципе, всё, что я делал впервые, я посвятил ей: первая дрочка — на неё, в смысле, из-за неё; первый поцелуй — тоже её, хоть и был с такой же малолеткой, как и я сам, а посвятил Аньке, потому что представлял тогда её; первый секс — тоже её, всё по той же причине, хоть и была подо мной не она! Но я всегда сравнивал всех тёлок только с ней. И каждая проигрывала в этом сравнении с огромным отставанием, хотя Аньку и пальцем не трогал в сексуальном плане.

Не знаю даже, отчего заселилось томящее чувство в мозгу, что она моя?! Должна быть моей! Не счесть, сколько раз я пытался с ней заговорить, но каждый раз стоял истуканом не в силах вымолвить и слова, как дебил, бля! Не знал, как привлечь её внимание к себе, чтобы зацепилась взглядом, заговорила о чем-то другом, а не об учебе или обычных бытовых вопросах. Наверное, не судьба. Думал, похоронил всё давно. Долго так думал.

А потом Анька уехала, и через полгода я узнал, что она выходит замуж! Замуж, блядь! Это был удар ниже пояса. Не, не так… Мне будто нож в сердце вставили, прокрутив его с десяток раз в разные стороны, оставив огромную рваную дыру, изнывающую от боли. Я выл белугой в своей комнате в общаге, пока мать с отчимом пили у знакомых забултыг. Так больно мне ещё никогда не было! Хотя вру, было. Когда я был у Лехи перед выпускным, а она приехала вместе со своим, сука, супругом к родителям, чтобы поздравить нас.

Поздравила, блядь! Спасибо!

Я тогда впервые решил сделать ей больно. Ну, какое там. Ей же было по хер на меня! Она же считала меня своим ещё одним младшим братиком, сраным малолеткой! А какой я малолетка, когда мне было уже восемнадцать! В общем, за углом школы я припечатался губами и прямо в такой хороший засос с девкой, что бегала за мной последнюю четверть, да так, чтобы Анька видела. Тогда всего на миг мне показалось, что в её глазах помимо удивления промелькнула боль. Но, к большому сожалению, всего лишь показалось. Она тогда вместе с Ларисой Михайловной подозвала меня и Леху к себе, чтобы надеть ленточки с надписью «Выпускник» и пожелать нам всего наилучшего, пуская слёзы, сопли и слюни от причитаний, как же сильно мы повзрослели. Надевая мне красную ленту с витиеватыми золотыми буквами, Анюта искренне улыбалась мне, часто смаргивая слёзы, что скопились в уголках её глаз. Чёрт! Чувствовал себя последним козлом! Разве можно обижать её?! Маленькая такая даже на каблуках, по грудь мне. Или это я уже так успел вырасти?! Сладкая, сил нет держаться, что хотелось зарыться ей в длинные светлые волосы и вдыхать такой родной аромат, который будоражит все мои рецепторы. Она потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, а я резко повернулся. Наши губы встретились всего на миг, но этого хватило, чтобы обжечься, а члену зашевелиться и стать колом. Анька отпрянула от меня, чуть смутившись.