Но введение в научный оборот понятия "искусственной толпы" имеет некоторые последствия, в том числе и политического порядка. Здесь существует разногласие между Ле Боном и Тардом, о чем следует сказать несколько слов, чтобы лучше понять их позиции. Мы согласны в главном, говорит Тард Ле Бону: народные классы, революция представляют собой опасность, которой демократия во Франции не может противостоять. Однако наши позиции начинают расходиться, когда вы утверждаете, что наибольшая угроза исходит от действий неугомонных пролетарских толп. По моему мнению, здесь больше страха, чем беды. Массы эти переходные и временные, они приходят и уходят, поднимаются и опадают, как тесто. В конечном итоге они остаются бессильными. Спонтанные ассоциации людей, подчиненные капризам физической среды, колеблющиеся между приступами гнева и энтузиазма, бесспорно производят сильное впечатление. Но как восхитительны они в моменты сплочения, коллективного возбуждения и как ничтожны в час распада, депрессии, когда недостает стабильной структуры, чтобы собрать части в целое, сберечь опыт и обеспечить преемственность. Это ясно видно на следующий же день после мятежей, жестоких и героических манифестаций; каждый возвращается к себе домой, грустный и одинокий, как после праздника.

Толпы становятся по-настоящему опасными лишь тогда, когда они возрождаются через все более определенные интервалы времени и превращаются в искусственные толпы, секты или партии. Предшествующая эволюция меняет свое направление. Секты или партии суть ростки толпы, которой они руководят и которую вдохновляют на будущую осмысленную деятельность:

"Когда группа забастовщиков бьет в точку, именно туда, куда нужно бить. разрушает именно то, что нужно было разрушить, например, инструменты рабочих, остающихся на заводе, чтобы достигнуть своей цели. — это значит, что за ними уже стоит профсоюз, объединение, некоторая ассоциация. Толпы манифестантов, процессии, торжественные погребения поддерживаются товариществами или политическими кружками. Крестовые походы, эти колоссальные воинственные толпы, породили монашеские ордена имени Петра Отшельника или Сея того Бернара. Волнения 1792 г. вдохновлялись клубами, возглавляемыми и направляемыми осколками бывших военных корпусов".

Вы понимаете почему? Потому, что секты и партии, будучи организованными, обладают дисциплиной, накапливают опыт и объединяют вокруг одной идеи людей, которые различаются по своим талантам и по своей отваге. В этих сектах и партиях доминирующая воля может легко утвердиться и распространиться до последних уголков общества, причем наиболее короткими и надежными путями. Перемещения и приказы, исходящие из центра, выполняются с большей обязательностью, если организация построена более рационально, а мимикрия гарантирована в большей мере.

"В том и состоит опасность сект, что, предоставленные самим себе, они (толпы) никогда не являются очень злонамеренными: но достаточно бывает слабой закваски озлобленности, чтобы поднять тесто глупости. Часто оказывалось, что секты и толпа, будучи отделенными друг от друга, были неспособны на преступления, но, соединенные вместе, они легко становились преступными".

Замените слово «революционер» на слово «преступник», и вы немедленно поймете, что именно хочет сказать Тард. До определенного момента решительное меньшинство и беспокойное большинство, социалистическая партия и рабочая масса, например, по отдельности не представляли опасности для общественного порядка. Но, объединившись, они получают серьезные шансы преуспеть в этом. Сделаем еще один шаг вперед. Даже если события развиваются таким образом, то лидер, пусть и авторитетный, являющийся объектом стольких надежд, все же не сумел бы один избежать опасности. Недостаточно обольстить естественную спорадическую толпу. Несмотря на то, что толпа собрана и приведена в состояние волнения, еще нужно ее организовать, преобразовать, хотя бы частично, в корпорацию (партию, армию, церковь) последователей, которые подражают вождю и следуют за ним. Только при этом условии общественный порядок может быть либо упрочен, либо опрокинут.

Теперь ясно видно, какова в этом смысле главенствующая роль организации. Она состоит в том, чтобы умножить возможности лидеров, распространяя более упорядоченным способом их идеи и указания. Она облегчает внушение на расстоянии. В принципе заблуждаются те, кто утверждает, что организация позволяет достичь наилучшего размещения индивидов, что она необходима для их кооперации, помогает избежать беспорядков или исправляет ошибки внутри сообщества. Эти следствия существуют, но они второстепенны. Нет, превосходство организации состоит, прежде всего и преимущественно, в существовании хорошо налаженного механизма подражания низших высшим, в точном воспроизведении изобретений верхушки низшими слоями, в соответствии всех одной модели:

"Особенно действенно, — пишет Тард, — распространение примеров для подражания, которое использует социальная иерархия; аристократия строит водокачку, необходимую для последовательного извержения каскада подражательных действий, причем такие каскады неуклонно расширяются".

Когда утверждают, что организация более действенна, потому что она обеспечивает лучшую согласованность между людьми или помогает избежать ошибок в процессе работы, то тем самым пытаются скрыть истину. Организация потому более действенна, что регулирует процесс подражания и позволяет лидеру вылепить массу по своему подобию. В конечном счете, организация будет "иметь ту же ценность, что и ее лидер".

Важное замечание. Если основная часть толпы, организованной и дисциплинированной, подражает природе своего лидера, то теперь важно понять именно его.

I

Постараемся выразиться яснее. Согласно психологии толп, массы не способны к истинному духовному созиданию и общественной инициативе. Любые важные изобретения, все значительные изменения в истории являются индивидуальным творением. За каждым коллективным проявлением прячется индивидуальность, а не наоборот. Что же касается культа масс, прославления их роли в обществе, все это лишь трескучие декларации, исходящие от демагогов, которые пытаются скрыть свои безмерные амбиции, если не лицемерие. Так разумны ли толпы? Почему же тогда они позволяют обманывать себя людям, которым они доверились и от которых больше ничего не требуют? Богаты ли они талантами и добродетелью? Тогда почему же они так плохо справляются с властью, когда им доводится заполучить ее, с властью, которая иногда приводит их к лучшим, но куда более часто к худшим крайностям? Па самом деле друзья толп — это ложные друзья. В действительности они Друзья только самим себе.

Тард прямо говорит об этом:

"Надо заметить, что все эти поклонники масс и только масс. хулители людей особенных, проявляли лишь чудеса гордости. Никто больше чем Вагнер, если не Виктор Гюго, после Шатобриана, может быть, и Руссо нс проповедовал теорию, согласно которой "народ является действующей силой произведения искусства", а "отдельно взятый человек не может ничего изобрести, а способен только присвоить общее изобретение". Существуют такие коллективные восторги, которые ничего не стоят самолюбию личности, как безличная сатира, никого не задевающая, поскольку она обращена ко всем без разбора".

И в наше время эти замечания не стали менее актуальными. Кто не знает, сколько людей, обладающих хоть крупицей власти, выдают себя за творцов истории, именно благодаря которым все совершается, хотя их речи доказывают обратное? Чтобы сохранить власть, они убеждают толпы думать так, как они. Им это удается, если судить по политическому долголетию партийных лидеров, даже самых демократических. Поразительный спектакль, несмотря на его банальность: наверху вождь, щедро изливающий свои обещания на толпу, находящуюся внизу, она же дружным хором возвращает ему потоки похвал и клятв, уверяя его, что он уникален и что давно уже земля не рождала деятеля такого масштаба. И с той, и с другой стороны все понимают, почему другой это говорит, но не осмеливаются в этом признаться, потому что ни тот, ни другой не занимают своего истинного места: наверху тот, кто должен был бы быть внизу, а внизу те, которые должны были бы быть наверху. Со всей определенностью нужно отбросить мнение о том, что человеческие сообщества лишены креативности. История и этнология прекрасно доказали это на материале религии, языка и экономики. Существует ли открытие более фантастическое, чем земледелие, более замечательное, чем поэзия и музыка, обязанные своим появлением гению народов? В моем "Эссе о человеческой истории природы" я показал народные корни искусств, техники и науки. При условии, что группа или социальное окружение дали по меньшей мере начальный толчок, человек же берется за дело и завершает общий труд. Но это условие необходимо.