– Попрятались и спят.

– Машина едет, – прислушался Мак. – Может, это наши возвращаются?

Лондон насторожился.

– Нет. Слишком большая. Это из ихних, тяжелых.

Они поспешили наружу. По дороге из Торгаса катил огромный самосвал со стальным днищем и бортами, поддерживаемыми двойными рядами шин. Машина подъехала к лагерю и встала. Со стального днища поднялся человек. В руках он держал автомат с большим цилиндрическим патронником за передней рукояткой. Над бортами грузовика виднелись еще головы. Забастовщики повыскакивали из палаток.

Стоявший в полный рост мужчина крикнул:

– Я местный шериф. Если у вас есть облеченный ответственностью главный, я хочу его видеть!

Толпа, приблизившись, с любопытством оглядывала грузовик.

– Осторожно, Лондон, – тихонько проговорил Мак. – Они могут нас убрать. Прямо сейчас, если захотят.

Они вышли на обочину и остановились. Люди тоже выстроились по краю дороги.

– Я здесь главный, мистер, – отозвался Лондон.

– У меня имеется жалоба на то, что вы вторглись в частное владение. Мы терпели ваших людей и обращались с ними по справедливости. Мы просили вас вернуться к работе или же, если вы желаете бастовать, делать это мирно. Вы же портите имущество и совершаете убийства. Сегодня утром вы послали своих людей крушить чужое добро. Нам пришлось застрелить некоторых из ваших посланцев, а остальных задержать. – Он бросил взгляд вниз на людей в самосвале и вновь поднял его. – Мы не хотим кровопролития и позволим вам уйти. Вам дается целая ночь, чтобы убраться. Если вы прямиком направитесь к границе округа, никто вас не тронет. Но если к рассвету мы увидим, что лагерь еще здесь, то сровняем его с землей.

Люди стояли молча и глядели на него. Мак шепнул что-то Лондону, и тот сказал:

– Вторжение в частное владение не дает вам права стрелять.

– Может быть, и так, но сопротивление полиции – дает. Я говорю с вами откровенно, и вы теперь знаете, чего следует ожидать. Завтра, как только рассветет, сотня людей в десяти грузовиках, таких, как этот, прибудут сюда. Каждый из них будет при оружии. А еще у нас имеется три ящика гранат Миллса. Те из вас, кто знает, что такое граната Миллса, пусть объяснит остальным. Это все. Хватит валять дурака. До утра вы должны покинуть округ. Все. – Он повернулся к водителю: – Можешь ехать, Гас.

И шериф скрылся за стальным бортом грузовика. Колеса медленно прокрутились и стали набирать скорость.

Один из забастовщиков прыгнул в мелкую канаву на обочине, схватил камень да так и стоял, разглядывая камень в руке, пока грузовик, удаляясь, не скрылся из глаз. Люди проводили грузовик глазами и вернулись в лагерь.

Лондон вздохнул.

– Что ж, звучит как приказ. Он настроен серьезно.

– Я есть хочу! – нетерпеливо бросил Мак. – Пойду фасоли поем.

Вслед за ним они вернулись в палатку. Мак глотал фасоль – быстро и жадно.

– Надеюсь, ты успел подкрепиться, Лондон?

– Я? Да, конечно. Что мы будем теперь делать, Мак?

– Драться, – отвечал Мак.

– Да, но если он сделает все, что обещал, приедет с гранатами и прочее, то это будет уже не драка, а бойня.

– Ерунда, – отрезал Мак, и изо рта у него брызнула жеваная фасоль. – Если бы у него все это было, зачем бы он стал нам об этом сообщать? Он лишь надеется, что мы разбредемся кто куда и затеять драку не сможем. Если мы снимемся с места ночью, нас схватят. Они никогда не держат слова.

Лондон посмотрел в лицо Маку, задержал взгляд на его глазах.

– Это правда, Мак? Ты говорил, что я с вами заодно. Ты не хитришь со мной?

Мак отвел глаза.

– Сопротивление необходимо, – сказал он. – Если мы уйдем, даже не пустив в ход кулаки, то все наши испытания будут напрасны.

– Да, но если мы затеем драку, то много наших ребят, которые никому не сделали ничего дурного, получат пулю.

Мак поставил на ящик недоеденную фасоль.

– Послушай, – сказал он, – во время войны каждый генерал знает, что среди его солдат будут потери, и готов к этому. Сейчас мы тоже на войне. Если мы убежим и не примем бой, то потеряем плацдарм. – На мгновение он прикрыл рукой глаза, а затем продолжил: – Лондон, это зверская ответственность. Я знаю, как мы должны поступить, но главный тут – ты и, ради Христа, делай как хочешь. Не заставляй меня брать всю вину на себя.

– Да, – невесело согласился Лондон, – но ты в таких вещах разбираешься. Думаешь, мы должны вступить в бой? Ты правда так считаешь?

– Да, считаю, что должны.

– Ну и к черту тогда, бой так бой! Это если мы сумеем поднять на него ребят.

– Понимаю, – кивнул Мак. – Они могут ополчиться на нас. Каждый из них может. Те, кто слышал шерифа, расскажут все остальным. Они накинутся на нас, станут кричать, что из-за нас все несчастья.

– В каком-то смысле, – сказал Лондон, – я даже надеюсь, что они смоются. Бедные они, бедные! Ни черта не смыслят! Но даже если, как ты говоришь, все равно этим дело кончится, то сейчас пусть будет драка. А как быть с ранеными? – продолжал он. – С Берке, со стариком Дэном, тем парнем, что сломал лодыжку?

– Оставим их, – решил Мак. – Что тут другое придумаешь! Пусть округ теперь о них заботится.

– Пойду гляну, что делается вокруг, – сказал Лондон. – Беспокоюсь я что-то. Места себе не нахожу. Как кот бесприютный.

– Не ты один беспокоишься, – заметил Мак.

Лондон ушел, а Джим и Мак, переглянувшись, принялись за холодную фасоль с волоконцами говядины.

– Интересно, будет ли драка? – спросил Джим. – Думаешь, они и вправду пропустят ребят, если те вздумают уйти?

– О, шериф-то пропустит! Он только рад будет избавиться от такой напасти, а вот «бдительным» я не доверяю.

– Вечером еды не будет, Мак. Если ребята к этому времени уже со страху в штаны наложили, шанса взбодрить их едой не предвидится.

Мак выскреб дочиста котелок, поставил его.

– Джим, – сказал он, – если я попрошу тебя кое о чем, ты это выполнишь?

– Не знаю. А о чем?

– Видишь ли, солнце вот-вот сядет, наступит темнота. Они устроят засаду на нас, Джим. На тебя и меня. Не сомневайся и не тешь себя иллюзиями. Они хотят нас сцапать. Очень хотят. Мне надо, чтобы ты выбрался отсюда, как только стемнеет, ушел и вернулся в город.

– Это еще зачем, черт возьми?

Глаза Мака скользнули по лицу Джима и опять уперлись в землю.

– Когда я прибыл сюда, Джим, то был на коне. Но ты стоишь десятерых таких, как я, Джим. Теперь я это понял. Если что-то случится со мной, найдутся сотни парней на мое место. Но ты для нашей работы – истинная находка. Мы не вправе терять тебя, Джим. Если тебя шлепнут в какой-то не слишком значимой акции, то это просто не по-хозяйски!

– Я не согласен с тобой, – возразил Джим. – Наших ребят надо не оберегать, а использовать. Я не могу вдруг взять и сбежать! Ты сам говорил, что наша забастовка – это маленькая часть большого целого! Маленькая, но важная часть!

– Но я хочу, чтобы ты ушел, Джим. Драться с такой рукой ты не сможешь. Какая от тебя здесь польза, черт возьми! Какой помощи можно от тебя ждать?

Лицо у Джима стало жестким и неуступчивым.

– Я не уйду, – заявил он. – И могу здесь оказаться полезным. Ты все время оберегаешь меня, Мак, защищаешь, и у меня даже возникает чувство, что делаешь ты это не ради партии, а ради себя!

Мак покраснел от гнева.

– Ну если так – ладно! Пусть тебе башку оторвут! Я сказал тебе, что, по моему мнению, было бы самым лучшим. Пожалуйста, лезь на рожон, если хочешь, веди себя как последний дурак! Не могу я здесь с тобой! Я ухожу, а ты делай что хочешь! Пожалуйста! – И он в сердцах выскочил из палатки.

Джим поднял глаза и стал разглядывать заднюю стенку палатки. На полотне обозначился неясный красный отблеск – след заходящего солнца. Рука Джима поползла вверх, тронула больное плечо, слегка надавила и начала осторожно массировать его кругами, все более узкими, приближаясь к ране. Потом пальцы случайно коснулись больного места, и он вздрогнул и поморщился. И долго сидел не двигаясь.