Альберт свернул на дорогу, что вела к ферме Андерсона.

– Отличная работа, – похвалил Мак. – Ты к городу даже не приблизился! Черт-те что могло выйти, если бы нас задержали и груз наш пропал!

– Глянь-ка на дым, Мак, – показал Джим. – Там костер что надо развели!

Синий дым клубился и стлался между стволами, почти не поднимаясь над кронами.

– Поезжай в конец лагеря, туда, где деревья, – посоветовал Мак. – Надо будет рубить мясо, а подвесить коров, кроме как на яблони, некуда.

На дороге стояли, поджидая их, люди. Сидевшие на мешках с фасолью парни вставали и, сняв шапки, раскланивались. Альберт, включив малую скорость, провел машину через толпу в дальний конец лагеря, к яблоням.

Лондон, а за ним и Сэм протиснулись через толпу истерически вопивших мужчин и женщин.

– Подвесьте туши! – крикнул Мак. – И слушай, Лондон, вели поварам рубить мясо потоньше, чтобы варилось быстрее. Проголодались парни-то!

Глаза у Лондона горели, как и у мужчин вокруг.

– Господи, неужто я поем наконец, – пробормотал он. – Мы уж отчаялись вас увидеть.

Через толпу пробрались повара. Животных подвесили на нижних ветвях деревьев, выпотрошили, содрали с них шкуры.

– Лондон! – кричал Мак. – Не давай им ничего выбрасывать! Пусть и кости сохранят, и головы, и ноги – они для супа пригодятся!

Таз с нарубленными кусками мяса потащили к яме. Толпа переместилась туда же, предоставив мясникам больше места для продолжения работы. Стоя на подножке грузовика, Мак наблюдал за происходящим, но Джим все еще оставался в кабине – сидел, согнувшись и расставив ноги, как бы оседлав переключатель скоростей. Мак с тревогой обернулся к нему:

– Ты что, Джим? У тебя все в порядке?

– Конечно. Порядок. Плечо только онемело совсем. Прямо пошевельнуться не могу.

– Застудил, наверно. Может, док тебе как-нибудь плечо разотрет?

Он помог Джиму вылезти из кабины и, поддерживая его под локоть, прошел вместе с ним туда, где готовилось мясо. Аромат стряпни, поднимаясь от костра, вился над лагерем, мясной жир брызгал на угли, и те, вспыхивая синими огоньками, яростно поглощали его. Люди окружили яму столь плотным кольцом, что поварам, чтоб помешать в котле длинными палками, ворочая мясо, приходилось расталкивать толпу. Мак повел Джима к палатке Лондона.

– Схожу, попрошу дока зайти. А ты посиди здесь. Я принесу тебе мяса, когда готово будет.

В палатке царила полутьма. Слабый свет, пробивавшийся сквозь грубое полотно стенок, был серым. Когда глаза Джима привыкли к тусклому свету, он увидел Лайзу на ее тюфяке, сидевшую с укрытым платком ребенком. Она взглянула на него темными глазами без всякого удивления.

Джим сказал:

– Привет! Как поживаешь?

– Хорошо.

– Можно к тебе на тюфяк присесть? Я ослабел малость.

Лайза поджала ноги, подвинулась. Джим сел рядом с ней.

– Чем это пахнет так вкусно? – спросила она.

– Мясом. У нас теперь будет много мяса.

– Мясо я люблю, – сказала она. – Только его бы и ела.

В щели палатки показался темноволосый и худенький паренек, сын Лондона. Остановившись, он во все глаза глядел на пару.

– Болеет он, – поспешно проговорила Лайза. – Он ничего не делает, у него плечо болит.

– Да я что, – пробормотал парень, – я ничего такого и не думал. – И, обращаясь к Джиму, пояснил: – Вечно она думает, что я бог весть чем ее считаю, а это вовсе и не так. – И с важностью добавил: – Я всегда говорил: если не веришь девчонке, то какой уж толк блюсти ее. Сука она сука и есть, но Лайза-то не такая. И нет у меня желания относиться к ней как к суке. – Он помолчал. – Там у них мясо. Много мяса. И фасоль привезли. Но ее на потом.

– Я и фасоль люблю, – сказала Лайза.

Парень продолжал:

– Ребята ждать не хотят, пока мясо готово будет. Едят, когда еще розовое внутри. Заболеют от такой неосторожности.

Полотнища входа широко раздвинулись, впустив доктора Бертона. В руках у него был горшок кипятка.

– На вид прямо святое семейство, – заметил доктор. – Мак сказал мне, что у тебя плечо онемело.

– И болит довольно-таки сильно, – признался Джим.

Док опустил взгляд, бросив его на девушку:

– Не могла бы ты выпустить ребенка из рук на некоторое время, чтобы сделать ему на плечо горячие припарки?

– Я?

– Да. Мне очень некогда. Стяни с него куртку и прикладывай смоченные горячей водой тряпки к его плечу. Рану водой постарайся не заливать.

– Думаете, у меня получится?

– Да почему же нет! И ведь он кое-что сделал для тебя. Давай сними с него куртку, спусти рубашку, а я занят. Приду перевязку ему сделаю, когда ты закончишь. – И он вышел.

– Хочешь, чтобы я это сделала? – спросила девушка.

– Конечно. Почему бы нет? Ты сможешь.

Девушка передала ребенка мужу и помогла Джиму снять синюю джинсовую куртку и спустить рубашку.

– Ты что, белья не носишь?

– Не ношу.

После этого она молча стала прикладывать мокрые горячие тряпки к его плечу, пока боль и онемение не ослабли. Пальцы девушки двигались, смачивая тряпку, потом ласково прижимали ее к плечу. Опять опускали в воду, опять прижимали, снова и снова, а молодой ее муж глядел на эту сцену. Вскоре доктор Бертон вернулся, пришел и Мак, неся на палочке большой кусок говядины.

– Лучше тебе теперь?

– Лучше. Гораздо лучше. Она прекрасно все делает.

Девушка отстранилась, застенчиво опустив взгляд. Бертон ловко перебинтовал Джиму рану, и Мак передал ему большой кусок мяса.

– Я уже посолил его, – предупредил он. – Бертон говорит, что лучше тебе сегодня никуда больше не бегать.

Бертон кивнул.

– Ты можешь простудиться, – сказал он. – Лихорадить начнешь. Тогда вообще никуда не годен будешь.

Джим рвал зубами и жевал жесткое мясо.

– Ребятам мясо понравилось? – осведомился он.

– Распетушились бог знает как. Думают теперь, что им сам черт не брат. Готовы выйти и поквитаться с кем-нибудь. Я знал, что так и будет.

– Они сегодня пикетировать будут?

Мак ответил не сразу.

– Ты уж точно нет. Будешь здесь сидеть, в тепле.

Джоуи передал жене ребенка.

– Там мяса много, мистер?

– Конечно.

– Ну, я тогда схожу принесу для Лайзы. И для себя тоже.

– Давай принеси. Послушай, Джим. Не страдай ты так. Сегодня ничего важного не предвидится. Ведь дело уже к вечеру идет. Лондон собирается послать парней на машинах разведать, много ли скэбов к работе приступило. Посмотрят, сколько их и где работают, а уж завтра утром мы начнем принимать меры. Прокормить парней пару-другую дней мы теперь сможем. Тучи рассеиваются. Погода будет ясная и холодная, ради разнообразия.

– А про скэбов ты чего-нибудь слышал? – спросил Джим.

– Нет, считай, ничего. Кто-то говорил, что их грузовиками свозят и под охраной. Но верить слухам в лагере – дело последнее. Для слухов лагерь – место самое подходящее.

– Сейчас тишина гробовая. Притихли ребята.

– Еще бы! Как же иначе. Сейчас у них рты едой заняты. А вот завтра мы начнем бучу. Долго бастовать мы не можем, значит, надо бастовать громко.

С дороги послышался гул приближающейся машины. Вскоре он замер. Возле палатки раздались громкие голоса. Затем голоса смолкли. В палатку просунулась голова Сэма.

– Лондон здесь? – спросил он.

– Нет. А что такое?

– Там какой-то сукин сын расфуфыренный на сверкающем авто хочет главаря забастовщиков повидать.

– Зачем?

– Не знаю. Сказал, что хочет видеть главаря.

– Лондон там, у ямы, – сказал Мак. – Передай ему, пусть подойдет. Возможно, парень этот переговорщик.

– Ладно. Передам.

Не прошло и минуты, как в палатку вошел Лондон, – а следом за ним и полный, благообразного вида мужчина в строгом сером костюме. Розовощекий, чисто выбритый, волосы почти бесцветные. Добродушные гусиные лапки морщин возле глаз. Каждое слово сопровождает улыбка – открытая, дружеская. К Лондону он обратился словами:

– Вы в этом лагере председатель?