{с. 34}

6) Дары вспоможения (ἀντιλήψεις) и управления (κυβερνήσεις), принадлежавшие постоянной и местной церковной иерархии (первый диаконам с их заботами о бедных, больных, второй — пресвитерам и епископам. Это служение не уступало перечисленным вообще, но за богослужением те чрезвычайные дары и их носители выдвигались на первый план. Еще и во II в. пророку за литургией позволялось импровизировать евхаристийную молитву [80], тогда как епископ и пресвитер должен был придерживаться установленного образца. «Учение 12 апостолов», где даются эти правила, вообще дает заметить, что в его эпоху (нач. II в.) служение пастырское начало заменять служения чрезвычайные — апостольское, пророческое и учителей. «Поставляйте [81] (χειροτονήσατε) себе, — увещевает памятник, — епископов и диаконов; ибо они также исполняют для вас служение (λειτουργοῦσι καὶ αὐτοὶ τὴν λειτουργίαν) пророков и учителей. Посему не пренебрегайте ими; ибо они должны почитаться вместе с пророками и учителями» [82] Место, свидетельствующее впрочем и о том, какое широкое и почетное положение в совершении богослужения (λειτουργίαν) [83] занимали пророки и учители.

7) и 8) Самыми необычайными для нашего времени, но частыми в апостольское время были дары языков и истолкования их.

Дар языков (глоссолалия) впервые сообщен был апостолам, а может быть и другим верующим, в день Пятидесятницы при сошествии на них Духа Святого. Этот дар проявился в какой-то особенно воодушевленной (чем-то напоминавшей речь человека в состоянии опьянения) речи (λαλεὶν, αποφθεγγεσθαι) «о величиях Божиих» «на иных языках» (ἑτέραις γλώταις), так что слушатели до 15 национальностей слышали из уст апостолов свое родное наречие (διάλεκτος) [84]. Дух Господень, обнимающий собою человечество в его народах и языках и носящий в себе силу объединения их, произвел во внутреннейших основах души мгновенное устранение наиболее разделяющих человечество национальных границ языка, символически предуказывая этим будущее благодатное единение человечества.

Подобный дар сообщался в апостольской церкви неоднократно после крещения. Так дар языков получили Корнилий и домашние его после крещения, ученики Иоанна Крестителя чрез руковозложение на них ап. Павла [85]. Не незнаменательно, что наиболее сильный отзвук великого чуда Пятидесятницы мы находим в столь центральной и значительной языко-христианской церкви, как Коринфская [86]. В Коринфской церкви этот чудесный дар {с. 35} получил самое широкое применение за богослужением. Он и обнаруживался, по-видимому, только за богослужебными собраниями, «в церквах» [87].

Содержанием речи коринфских глоссолалов была молитва [88] и преимущественно хвалебного и какого-то таинственного характера [89]. Язык, на котором говорил глоссолал, был непонятен присутствующим [90] и, по-видимому, не вполне понятен и самому глоссолалу (хотя «дух» его «молился» в то время, но «ум» оставался без плода) [91], почему речь глоссолала нуждалась в истолковании [92], но истолкование его речи требовало тоже особого дара Духа Святого [93], которым далеко не всегда обладал глоссолал [94]. Языкоговорение было вожделенным даром (желаю, чтобы вы все говорили языками), назидавшим глоссолала [95], степень этого дара зависела от нравственной высоты обладателя, почему, например, ап. Павел обладал им более всех коринфян [96].

Различные понимания дара языков

Вот библейские данные о даре языков. Ими не решается вопрос, был ли дар языков всегда одинаков, и в чем состояла коринфская глоссолалия, получившая такое широкое применение за богослужением. Св. отцы склонялись к тому мнению, что дар языков в Коринфе и вообще во всех случаях, где рассказывается о его проявлении (т. е. еще в 2 упомянутых случаях), был тождественным с глоссолалией Пятидесятницы, т. е. что все глоссолалы получали способность говорить на существовавших тогда иностранных языках. Так думали св. Иустин, Тертуллиан, Ириней, Ориген, Кирилл Иерусалимский, Златоуст, Григорий Богослов, Августин [97]. Против такого понимания возражают, что для коринфских христиан не было надобности в говорении на иностранных языках, какая была в день первой христианской Пятидесятницы, что языки здесь не названы другими, что слово часто стоит в ед. ч. и не поясняется как в Деян чрез διάλεκτος, что и спаситель обещал верующим говорение «новыми» {с. 36} языками, а не иностранными. — Другие [98] в языке глоссолалов видят первоязык, смешанный язык, заключавший элементы или рудименты различных исторических языков (рудиментарный язык) и ставший образом для всеобщности христианства; основание для этого понимания — употребление γλώσσα в описаниях дара языков иногда в ед. ч. Но ед. ч. может означать какой-либо один из существующих языков, — смысл, подтверждаемый и отсутствием члена при нем. — На том основании, что γλώσσα или γλώσσημα означает у классиков слово провинциальное или устарелое, необычное (идиотизм), нуждающееся в объяснении (глоссе) [99], думали, что язык глоссолалов состоял именно из таких слов [100]: то архаизмов, то неологизмов, то иностранных. Но Новый Завет не знает такого употребления слова γλώσσα; такая речь не выше обыкновенной и во всяком случае не представляет необыкновенного чудесного явления. — Думают далее, что речь глоссолалов состояла из нечленораздельных звуков (сравнивается у ап. Павла с звуками трубы) [101] или едва слышного, молитвенного шепота [102] (1 Кор 14, 2: глаголяй бо языки не человеком глаголет, но Богу, никтоже бо слышит) или, наоборот, из экстатических восклицаний, отрывочных славословий (речь глоссолала называется большей частью не λόγος, слово, орудие мысли, а только γλώσσα, языком, звуком самим по себе) [103]. Но апостол прямо говорит, что глоссолалы произносили «слова», хотя и «невразумительные»; он сравнивает их с громогласными кимвалами и трубами.

Это последнее сравнение, неоднократно употребленное апостолом, дало повод понимать глоссолалию в смысле какого-либо особого пения. Все термины, употребленные ап. Павлом о глоссолалии, могут иметь и музыкальный смысл. Γλώσσα назывался корпус флейты [104]; родами (γένη) (роды языков) обозначались у классиков [105] мелодии диатоническая, хроматическая и энгармоническая и в таком приложении слово это естественнее, чем к языкам, которых древние не умели классифицировать; ἑρμηνεύειν, объяснять, у классиков употребляется и о музыкальной интерпретации [106]; в выражении и еще по превосхождению путь вам показую [107] путь, ἑδὸς и по превосхождению, καθ ’ὑπερβολὴν — тоже служили музыкальными терминами: первое означало переход от одних тонов к другим, а гиперболеон назы{с. 37}вался тетрахорд на пятой самой высокой струне гитары [108]. Конечно, все эти термины кроме музыкального смысла могут иметь и обычный. Но настойчивое сравнение глоссолалии с музыкой и целый ряд терминов, могущих иметь приложение и к последней, заставляют задуматься. Знаменательно, также, выражение ἀποφθέγγεσθαι, звучать о глоссолалии в Пятидесятницу [109]; по мнению св. Иринея, апостолы в день Пятидесятницы «воспели на всех языках гимн Богу» [110]. Надо принять по внимание также и широкое применение пения в древности. До изобретения букв законы пелись, чтобы их не забыть [111]. Все это дало повод некоторым видеть в глоссолалии пение [112]. Против такого понимания дара языков — в смысле пения (гимнологическом) — говорит, по-видимому, то, что об этом даре настойчиво употребляется глагол говорить (λαλεῖν). Но, не говоря о том, что этот глагол употребляется у ап. Павла об исполнении за богослужением псалмов, гимнов и песней [113], это возражение исчезнет, если пение было речитативным [114], каковым и естественно могло быть пение в его простейшей форме в первобытной церкви с ее неразвитыми еще формами богослужения. Еще блж. Августин о пении своего времени говорит, что голос певцов походил более на акцентированную речь, чем на пение [115].