– Ладно, мы сейчас в этой грязи ничего не поймем, ждите бригаду, они откачают воду и обсудят все с Верой Михайловной. Стоило вообще меня дергать из-за такого пустяка? Идите вперед, терпеть не могу, когда на пятки наступают, – Аделина пропустила всех и, постояв какое-то время у вольера со страшным псом, чертыхаясь, поплыла к выходу.

Она несколько раз оглянулась, чувствуя какую-то невидимую связь с этим дьявольским созданием. Аделине показалось, будто пес смотрел на нее не так, как на остальных. Он проводил ее взглядом, пока та не скрылась из виду, и, словно раненый, неожиданно надрывно завыл.

Аделина, стряхнув, насколько это было возможно, грязь с замшевых сапог, залезла в машину и зареклась больше никогда ни под каким предлогом сюда не приезжать. Ей на три жизни вперед хватало своих проблем и страданий, и, при всей напускной холодности, смотреть на мучения других она оказалась морально не готова. Толстые стены, которыми Аделина оградила себя от мира, не пропускали ни единого лучика света в ее душу, вернее, в то, что от нее осталось. Сам сатана, пожалуй, дал бы в обмен на эти жалкие крохи не больше мешка яблок.

От некогда живой и улыбчивой, готовой всегда прилететь на помощь Аделины давно не осталось и следа. Приходящие к ней за советом теперь, к своему удивлению, нарывались лишь на грубость. Все чужие проблемы представлялись ей мелкими и не стоящими ни грамма внимания.

Удивительно удобным казалось Аделине засунуть себя в кокон равнодушия к другим и вариться внутри него лишь в своей печали, став в абсолютной степени невосприимчивой ко всему, что происходит вокруг.

Если бы она продолжала пропускать через себя и принимать близко к сердцу чужие проблемы, горести и страдания, как делала это всю свою жизнь, если бы она осталась открытой к этому миру с его болью и несправедливостями, вероятнее всего, внутри нее, слившись с собственными переживаниями, смешался бы настолько взрывоопасный коктейль, что она давно бы сошла с ума.

Аделина понимала тщетность попыток объяснить другим, что это лишь ее способ самозащиты, способ сберечь рассудок, что нужно дать немного времени и маленькую каплю тепла и она снова будет в порядке. Увы, все требовали быть в порядке здесь и сейчас, требовали натянуть улыбку и быть удобной для них, все глубже загоняя так нуждающуюся в поддержке Аделину в болезненную пустоту, растущую внутри.

Алкоголь стал спасением от реальности, верным спутником и лучшим другом. Другом, который всегда был рядом, который не упрекал, не осуждал и не перетягивал одеяло на себя, когда нужно выговориться. Другом, которого никому не пожелаешь, который медленно убивал в красивой и молодой женщине остатки ее самой.

День выдался непростым: куча разъездов, пробки, тяжелый осадок после посещения приюта. Аделина подъехала к дому уже заполночь. Открыв винный шкаф, она разозлилась, не обнаружив внутри ни одной бутылки. Наспех накинув куртку, она вернулась в машину и отправилась в местный, единственный на несколько коттеджных поселков круглосуточный магазин, где Аделину прекрасно знали.

Соврав что-то в тысячный раз продавцу про неожиданно нагрянувших очень важных гостей, она выпросила бутылку виски, оставив наличные с неплохими “чаевыми”. Отъехав от магазина на несколько метров, она открыла бутылку и сделала пару больших глотков. На подъезде к дому в бутылке оставалось уже чуть меньше половины.

Аделина притормозила у шлагбаума. Неожиданно в глазах потемнело и сильно сдавило грудь, сердце заколотилось, вероятно, пытаясь сбежать из некомфортного для него организма. Стало невыносимо страшно. Она пыталась закричать, позвать на помощь, но голос и тело не слушались. Пришлось смириться и принять неизбежное. Случилось то, чего она так долго пыталась добиться, – мир выключился, освободив Аделину от бесконечно мучающих мыслей, терзаний, воспоминаний…

Отсканировав номер машины, шлагбаум поднялся. На какое-то время он завис в верхнем положении, затем равнодушно опустился обратно. Охранник лениво поднял глаза от сканворда и посмотрел на дорожку, ведущую к домам. Пусто.

“Во гоняют, – подумал он, – даже не заметил, как проскочили”.

Но тут шлагбаум вновь повторил свой маневр, то ли пропуская призрака, то ли… Охранник всматривался в монитор, пока не увидел, что машина, не заехав на территорию, остановилась в нескольких метрах от шлагбаума. Дверь автомобиля была открыта, и из нее, касаясь рукой асфальта, свисало безжизненное тело хозяйки.

В ужасе мужчина выбежал на улицу, набирая на ходу телефон скорой помощи.

Губы Аделины были неестественного фиолетового цвета, дыхание еле заметным.

– Аделина, что с вами, очнитесь, пожалуйста, вы меня слышите? Алло, скорая, коттеджный поселок “Графское Наследие”, прямо у въезда, девушка 29 лет, без сознания, слабый пульс, сильный запах алкоголя, вроде дышит, спасибо… Владимир… Владимир Селиванов, да, да, жду.

Охранник сбегал в свою каморку, взял плед и бутылку воды. Укрыв Аделину, он наклонился и убрал ее волосы назад.

– Что же ты с собой делаешь, девочка. Давай, милая, надо, чтобы тебя стошнило.

– Где она? В какой больнице? Я сейчас приеду! – прокричал в трубку Андрей, на ходу натягивая штаны.

– Мне надоело, что ты по любому поводу готов срываться и лететь к своей бывшей жене! – Ольга с недовольным, впрочем, как и всегда, видом села в кровати.

– Во-первых, она, все еще моя жена, – он осекся под осуждающим взглядом Ольги, – формально. А во-вторых, Аделина – все-таки живой человек. Не будь эгоисткой.

– Еще раз произнесешь ее имя, и меня вырвет. Знаешь же, что кое-кого тошнит по утрам. Когда ты вообще собираешься ей сказать? – Ольга раздраженно указала обеими руками на свой не маленьких размеров живот.

– Если планируешь ехать со мной, то, будь добра, вылезай из кровати.

– Часом больше, часом меньше, не умрет! Я вообще считаю, что не стоит тратить на это утро выходного дня, – она демонстративно сжала губы и процедила: – Какой это раз? Четвертый? Пятый? Либо научи ее, наконец, выбирать алкоголь, либо пристрели. Лучше второе. Сил моих нет смотреть, как ты с ней носишься.

– Хорошо, поеду один.

– Еще чего! – Ольга откинула одеяло, нецензурно выругалась, встала и побрела в ванну.

Через пару часов оба стояли в палате Аделины.

Она то приходила в себя, то снова проваливалась в вязкое забытье, отрывочно слыша, что происходит в палате. Обеспокоенный голос Андрея и мерзкий бубнеж Ольги не явились достаточным мотиватором, чтобы открывать глаза.

Пока Андрей договаривался о чем-то с врачом, Ольга нетерпеливо топталась рядом.

– Все, Андрей, я тут не могу больше находиться и смотреть на это опухшее лицо. Все с ней в порядке, не хуже, чем обычно. Поехали уже! Ты чувствуешь этот запах? Теперь меня точно стошнит, – Ольга демонстративно прикрыла рот рукой и вышла в коридор.

Андрей сел рядом с кроватью и нежно взяв за руку, наклонился и поцеловал Аделину. В дверях появилась голова Ольги. Он резко отдернул руку. Повисла неловкая пауза.

– Андрей, как, ты говорил, фирма называется, в которой она работает?

– Росстрой Коммерческие Инновации. Зачем тебе?

– Так, просто. Ты туалет здесь не видел?

– Налево и до конца, – не отводя глаз от Аделины, отмахнулся Андрей.

Ольга поджала губы и снова исчезла в коридоре. Достав телефон, она вбила в поисковике название организации, злобно тыкая пальцем в экран с такой силой, как будто телефон был с кнопками.

– Здравствуйте, я звоню вам из третьей городской больницы, – приторно-мурлыкающим голосом, оглядываясь, не выходит ли кто из палаты, защебетала Ольга, – к нам поступила ваша сотрудница Аделина Дмитриева. Я могу поговорить с кем-то из руководства? Да-да, понимаю, выходной день. Вы не могли бы в таком случае передать сообщение? Аделина уже не первый раз поступает к нам с сильным алкогольным отравлением. В состоянии алкогольного опьянения она управляла автомобилем и чудом не причинила себе или кому-либо другому вред. Она пробудет у нас минимум три дня, и мы настоятельно рекомендуем ей в дальнейшем обратиться к специалистам. Боюсь, мы вынуждены констатировать у нее очень серьезную зависимость, которая в скором времени скажется на общем состоянии и неизбежно приведет к изменению личности, если срочно не принять меры. Уже сейчас она представляет опасность для себя и окружающих, – подытожила доносчица с наигранным сочувствием.