***

Как ни странно, скорбная весть не вызвала у Таши особого потрясения, хотя и бесследно не прошла.

Когда Мина Осиповна, тщательно подбирая слова, чтобы смягчить удар, вдруг расплакалась сама, хотя Варвара Ивановна не была ей близким человеком, напротив ― между ними сразу возникло напряжение, но, видимо, смерть примиряет, сглаживает все противоречия, девочка успокаивающе ей сказала:

– Нянюшка не велела об ней плакать. Ни в коем случае. Она меня ещё позавчера предупредила, что скоро отправится отдыхать от земной жизни и что ей там будет гораздо лучше.

Оторопев от неожиданности, Мина не нашла ничего иного как вытереть слёзы и уточнить:

– Предупредила?! Позавчера?! Что отдыхать отправится?!

– Ну да, ― кивнула Таша, ― когда меня спать укладывала. Только вот куда отправится, я не очень поняла. Вроде к праотцам каким-то. У них там, сказала нянюшка, мир иной: небо голубое, чистое, ни облачка, а солнце никогда не заходит, поэтому тепло, значит ― руки-ноги гудеть не будут и сердцу спокойней. Ей там дадут волшебное зеркальце, чтобы за мной приглядывать, и горсть драгоценных зёрнышек. Если вдруг какая беда приключится, она ко мне пару зёрнышек бросит и все неприятности-болезни мигом отступят.

«Стало быть, чувствовала что-то, ― с удивлением подумала Мина, – догадывалась. Вот девочку и подготовила…»

Похоронили Варвару Ивановну в том самом посёлке, где приключилась «серебряная» история, рядом с отцом и матерью, да и другие родственники неподалёку. Разумеется, Ташу на кладбище не пустили: зима, ехать далеко ― чуть ли не полдня трястись по заснеженной дороге.

Ни к чему такое испытание ребёнку.

Однако разрешили взять на память что-нибудь из нянькиных вещей. Таша, не раздумывая, выбрала конус, раскрашенный под ёлку, которым нянька иногда тушила свечи, и смешную монетницу в виде свинки, тут же прицепила её за хвостик (там имелось специальное колечко) к поясу платья. С одного нажатия свинка раскрылась на две половинки, в одной из них ― гнёзда с пружинками, а под ними десятка два монет.

– О, сколько тут богатства! ― воскликнула Таша и вопросительно посмотрела на Мину Осиповну ― что мне с ним теперь делать?

Та совет дала:

– Вот пойдём в церковь, там и раздадите эти пятачки бедным людям, пусть помянут вашу нянюшку добрым словом.

Девочка согласно кивнула и отвернулась, чтобы не выдать нахлынувшей вдруг печали. Чтобы привыкнуть к тому, что няни с её ласковыми, не всегда правда ловкими руками, больше не будет, что в соседней тёмной комнатке спит теперь Мина Осиповна ― чужая, скучная (но хоть не злая), которая ворчать-то толком не умеет, чтобы с паузами и смешными словечками, как нянюшка, требовалось время.

Одну Ташу не оставляли. Ни днём, ни ночью. Если гувернантке нужно было отлучиться, за ней чаще всего приглядывал кто-нибудь из прислуги или экономка, реже Евгения Дмитриевна, ей, как обычно в это время года, нездоровилось. В эти дни девочка ещё больше к кукле привязалась, проводя подле неё всё свободное время.

– Какая глупость, право, с утра до вечера с игрушкой болтать, будто та живая, может, наша барышня не в себе? ― сказала как-то раз горничная Мине Осиповне, надеясь найти взаимопонимание или просто посплетничать, но этого не случилось: гувернантка, выразив вздёрнутым подбородок неодобрение, разговор не поддержала, сообщив, что ничьи привязанности обсуждать не собирается. Потом, правда, о резкости своей пожалела ― мягче надо быть, мягче, терпимей что ли, люди, они ведь разные. Но исправлять ничего не стала (хотя и корила себя за это), установив между собой и девицей вежливую дистанцию, чем вызвала в той, слишком просто устроенной в духовном плане, откровенный протест, что вылилось в бесконечное противостояние, мелочное по своей сути и страшно утомительное.

***

Переселение в новые комнаты всё откладывалось ― никак не везли из другого города специально заказанный Дареевым мебельный гарнитур. Всё какие-то мелкие недоделки обнаруживались.

Но Мина с Ташей всё равно к новоселью готовились.

Однажды, когда они разбирали игрушки, чтобы избавиться от совсем уж детских и сломанных, в комнату вдруг заглянула Раечка, как всегда, весёлая и энергичная.

– Бросайте, бросайте всё, едем кататься! С маменькой твоей, Тушканчик, я уже договорилась. Погода сегодня ― прелесть! Чуть морозно, но солнце просто ослепительное и на деревьях иней ещё не растаял! Так что одевайтесь, только потеплее, жду вас внизу.

Действительно, пейзаж за окном оказался сказочным: городок, не слишком опрятный в другие дни, просто утопал в сияющем белом, а по синему небу катился нестерпимо-яркий солнечный шар, щедро рассыпающий золотые искры, что отражались в каждой снежинке, в каждой крупинке инея, что плотно укутал деревья и кусты.

Таша, завёрнутая в тёплую меховую накидку и усаженная между дамами, повизгивала от удовольствия, когда на поворотах сани чуть заносило, а кучер, не оглядываясь, спрашивал:

– Боязно, барышня? Или ещё не очень?

– Ой, дяденька, совсем не боязно. Потешно!

Редко бывающая на улице, Мина с интересом посматривала по сторонам, удивляясь в который раз смешению в архитектуре разных стилей: тут и дома белокаменные, двухэтажные, чаще всего приспособленные под городские нужды, и жилые особняки, богато украшенные затейливой деревянной резьбой, и так себе домишки, косые, неухоженные, того гляди завалятся. Повернув возле мусульманской мечети, что стояла на углу Базарной площади, проехали Торговые ряды, часовенку в честь святого благоверного князя Александра Невского, миновали Нижний базар и опять оказались возле того красивого здания, что отделено от проезжей части ажурной решёткой кованной ограды.

Или всё было не так: сначала часовня, потом базар, ограда…

Ох! Совсем закружила голову Раечкина быстрая тройка!

Накатавшись вволю, вылезли из саней ноги размять, а рядом с аптекой новую кофейню увидели, оказывается, это купчиха Семыгина постаралась, чтобы было где горожанам отдохнуть, модного напитка попробовать, ну и самой прибыль, хоть и не великую, а получить.

– А не позволить ли нам, мои хорошие, немного баловства? ― лукаво поинтересовалась Раечка.

Смешно наморщив нос, Таша понюхала морозный воздух, в который сложным узором вплетались самые разные ароматы ― от кофейного до ванили с корицей, и радостно закивала головой:

– Позволить, позволить!

Небольшое, всего на пять столиков, помещение, выглядело чистенько и уютно. Раечка заказала себе и Мине по чашечке кофе, Таше ― её любимый цветочный чай, и кучу пирожных с разными вкусами.

Конечно, без разговоров не обошлось. Правда, всё больше Раечка беседу вела, словно игривый ветерок, легко перескакивая с темы на тему, стараясь, чтобы и Таша не скучала, и гувернантке было интересно, с которой она без всяких церемоний на «ты» перешла.

Поначалу странно-разные чувства от неловкой скованности до радостного осознания того, что она кому-то интересна, ввергли Мину в некоторый ступор, но боязнь упустить возможность столь редкого общения избавила от излишней стеснительности ― она разговорилась. Да с Раей иначе и быть не могло. Её искренний интерес к другим людям растапливал и не такой лёд.

– Так, так, милая моя дворяночка, ― узнав некоторые подробности из жизни гувернантки, Рая и о себе немного рассказала, ― а знаешь ли ты, что моя матушка тоже дворянского рода? Не сильно богатого, но и не бедного. Когда она замуж вышла за отца, единственного сына крупного хлебопромышленника, скандал был страшный. Потому что так не принято. Ладно бы бесприданница, тут бы посудачили и забыли. Так нет, кое-что за душой имела. А вот влюбилась в папеньку ― статный, красивый, с усами, наперекор всем пошла, но своего добилась. Ну и я, как видишь, по её стопам пошла, купчихой Дареевой заделалась, о чём ни на минутку не жалею. Кстати, а твоё сердечко уже занято?

– Пока нет, ― призналась Мина, ― может, мне и не дано…

Раечка с ней не согласилась:

– Нет, дорогая, тут только от тебя зависит. Ты ведь девушка привлекательная, хотя и скрываешь это, зачем?! Понимаю, понимаю, так для работы лучше. Но о себе тоже забывать не надо. Кстати, у меня в санях свёрток с книгами лежит, и письмецо. От Антон Марковича, ― она многозначительно улыбнулась, ― насколько я знаю, мужчина он холостой…