– Крёстная, крёстная, ― позвала Таша, ― а когда с котятами поиграть можно будет?
– Да вот как глазки откроют и бегать начнут.
– А это скоро будет? На следующее лето? ― Таша ещё не очень ориентировалась во времени, поэтому иногда веселила окружающих своими смешными предположениями.
Анна Юрьевна, с трудом сохраняя серьёзный вид, заметила, что гораздо раньше. Ещё даже листья пожелтеть не успеют.
– Давай я тебе на пальчиках покажу, сколько дней пройдёт. Один, два… ну, дальше ты считай.
Таша не растерялась и бойко продолжила:
– Семь, одиннадцать, четыре.
– Ой, Тушканчик ты мой ненаглядный, пора, видать, маменьке твоей задуматься насчёт обучения. Особо голову премудростями забивать, конечно, не стоит, а вот читать да считать тебе, купеческой дочке, очень даже пригодится.
– Я буду купеческой дочкой? ― удивилась Таша.
– Не будешь, ― смеясь, ответила крёстная и пояснила, ― ты уже и так дочь купца, причём купца первой гильдии, так что давай не подводи отца, учи науку-то. Пойдём-ка в дом, я тебе кубики поищу. С буквами и цифрами. По ним девицы мои грамоте да счёту в своё время обучались. И ты не отставай.
***
Особняк купца-бакалейщика Ивана Дмитриевича Дареева, выкупленный несколько лет назад у наследников разорившегося дворянина Хомутова, первый этаж имел каменный, второй ― деревянный, украшенный мезонином с резными деталями, маленькой башенкой с часами и ажурным балконом, что очень нравилось его супруге Любови Гавриловне, большой любительнице архитектурного кокетства. По её же просьбе во дворе среди цветников, отделённых друг от друга краснокирпичными дорожками, была выстроена замысловатая восьмиугольная беседка из белого камня, второй этаж которой облюбовали дети, превратив его в летнюю площадку для игр.
Несмотря на то что Иван Дмитриевич придерживался патриархальных традиций, как и положено потомственному купцу с безупречной репутацией, он всё-таки позволял жене не только платья по европейским лекалам заказывать, но и собственное мнение по некоторым вопросам иметь, а также распоряжаться некоторой суммой так, как она сама сочтёт нужным.
Времена нынче не те, чтобы домострой учинять.
Так что пусть родные и близкие имеют чуть больше свободы и удовольствий от жизни, чем в стародавние времена его родителей, со множеством запретов и условностей.
Сам же вечно занятый делами и разъездами, Дареев модой не увлекался, не мужицкое это дело, носил одного и того же фасона сюртук, лишь летом меняя его на светлый парусиновый костюм, носил не по одному году, благо что не толстел ― род у них такой, за редким исключением, тощий и прогонистый. Иногда жена всё ж настаивала на кое-каких изменениях в его гардеробе, не отказывал ― пусть себе тешится, ему без разницы в полоску жилет или в клеточку.
Однако к некоторым новшествам в укладе жизни относился с подозрением, хотя одним из первых в городе приобрёл динамо-машину с паровым двигателем, что давало возможность пользоваться электрическим освещением во всём доме, но сохранил при этом и керосиновые лампы, как более экономичные; а также усовершенствовал водопровод, оставшийся от прежних хозяев, что позволило устроить быт с ещё большим комфортом.
Недёшево, конечно, так ведь для себя и домочадцев ― чего жадничать.
А вот, скажем, покупку велосипеда не одобрял. Баловство. И цена за бегомашину кусачая ― до четырёхсот рубликов доходит. К тому же придётся экзамен по вождению сдавать. Слыхал, что для того, чтобы права получить, надо перед комиссией из трёх полицейских поплясать: тронуться с места, сделать «восьмёрку», резко затормозить и ловко спрыгнуть на землю. Не получилось, приходи через неделю. Кое-кто из неуёмных прогрессистов за разрешением и номерным знаком по месяцу ходит, пока нужного умения не покажет.
Смешно, право!
Хотя, может быть, и современно. Даже батюшка царь с семейством чуть ли не каждый день кости трясёт на этой перекладине о двух колёсах. Для моциона.
Нет, Ивану Дмитриевичу такое пустое занятие не по нраву, уж лучше в дело средства пустить или детям какую радость устроить.
Первенца, названного в честь деда Дмитрием, он воспитывал в строгости, даже повесил на стенку в его комнате плётку ― больше, конечно, для острастки, потому что никогда ею не пользовался. Игрушки покупал исключительно для пользы ума ― деревянные строительные наборы, головоломки, книги с картинками и энциклопедии. Разумеется, без оловянных солдатиков да пушек не обошлось. Целая корзина до сих пор в Митиной комнате стоит. Там и пехота, и всадники, и генералы с солдатами в разных мундирах, и крепости с мостами, всего не перечесть, но сделано искусно: всадники с лошадей снимаются, а палатки, из полотна пошитые, разбираются как настоящие.
С шести лет приставил к сыну гувернёра-немца и нанял двух учителей, собираясь отдать Митю по технической части, заметив его склонность к механизмам. Ребёнок поначалу игрушки разбирал-раскурочивал, всё хотел подсмотреть, как там внутри устроено, потом освоил и обратный процесс. Недавно волшебный фонарь на керосиновой лампе сам сломал, сам и починил, но одну картинку на стеклянной пластине всё же грохнул. Супруга, скорая на расправу, наказать хотела, но Иван Дмитриевич не дал. Ошибки, они с каждым случиться могут. Чего уж тут. Сына, правда, отчитал, чтоб не забывал, что каждая вещь денег стоит, а они с неба не падают. Однако втайне наследником гордился, ведь к десяти годам стал Митенька одним из лучших учеников городской гимназии.
«Пусть себе учится, ― размышлял Дареев, ― ума да опыта набирается. Наберётся ― поедет в Москву или даже за рубеж учёбу продолжать, а нет ― так и в родных пенатах есть чем заняться, хозяйство большое. Одних складов четыре штуки, чаеразвесочная фабрика, пассаж с магазинами в два этажа, не считая павильона на Нижегородской ярмарке, доходного дома в удачном месте, и прочего имущества чуть помельче. Да и задумок хватает. На будущее, на перспективу».
Конечно, Иван Дмитриевич понимал, что век двадцатый уже на подходе ― что там до него осталось, всего несколько месяцев, ― и прежние правила, когда младшие беспрекословно слушаются старших, а жёны во всём подчиняются мужьям, исчезают безвозвратно, поэтому многие молодые люди, получив хорошее образование, уходят из семейного дела. Переменив сословие, становятся чиновниками, врачами, адвокатами, у кого к чему душа лежит.
Какой путь выберет Митя, он пока не знал, но на всякий случай, тяжело вздыхая и прося у Бога милости, готовил себя к любому повороту, утешаясь тем, что сам он мужик пока не старый (подумаешь, тридцать четыре), запросто ещё наследников настрогает, занятие-то нехитрое. Главное, чтоб получился человечек со способностями, ведь к торговле не каждый склонность имеет, тут особый дар нужен ― предпринимательский, а это и чутьё, и расчёт, и даже азарт, и работа с утра до поздней ночи.
Сам Иван Дмитриевич и младший его брат Григорий, когда порешили вести торговые дела обособленно, каждый за себя, смогли отцовские капиталы, оставленные в наследство, не только сохранить, но и преумножить. Старались. Да и деловой смекалкой обделены не были. А вот Лаврентию, старшему брату, из мелких лавочников в первую гильдию выбиться до сих пор не удалось.
Фартовости что ли не хватило?
***
Иван Дмитриевич, заложив руки в карманы, в нетерпении прошёлся по кабинету и выглянул в окно ― ему показалось, что скрипнули въездные ворота, но нет, никакой суеты во дворе не обнаружил. Неохотно вернулся за стол, снова пододвинул счета за прошлый месяц, однако не работалось. Зато на глаза попалась прошлогодняя карточка в серебряной рамке, где они всем семейством снялись в новом фотографическом салоне. Митя серьёзный такой, строгий, словно на экзамене, а Таша, ангелочек кудрявый, едва улыбку сдерживает.
Вот о ком ему надо больше заботы проявить.
Митя, к примеру, выучится и вперёд, к вершинам, парень ведь не девчонка, не пропадёт. А за дочку душа как-то болит. Тут и приданым хочется обеспечить, капиталец на её имя положить, чтобы шансов на ярмарке невест добавить, да и чтоб потом, когда всё сладится, совсем уж зависимой от мужних средств не была.
