Наверное разберут скоро.

Зима, не заметив перехода в век двадцатый ― что ей смена эпох, так, небольшой эпизод в бесконечном течении времени, ― вдохновенно создавала льдисто-холодные пейзажи, не жалея ни снега, ни ветра, ни искрящихся брызг морозного солнца, замешивая их в таких дивных сочетаниях, чтобы люди, временные гости на земле, хорошенько запомнили и ослепительно-синее небо в редких перьях нежных облаков, и мощную круговерть ночной метели, и разновеликие сугробы, аккуратно собранные снежинка к снежинке…

Таша томилась возле окна, наблюдая как огромная туча с тёмно-серыми подпалинами, засыпав густым снегом все дорожки ― теперь не выйти, пока дворники не расчистят, ― медленно уползла в поля.

– Нянюшка, ску-у-у-чно! Поиграй со мной. Или расскажи что-нибудь. Ну пожалуйста!

– Скушно ей! ― возмутилась Варвара Ивановна, чувствуя с самого утра какую-то непонятную маету в сердце, ― с тобой тут вожусь, пока твоя учителка где-то шастает, да всё мало. Нет бы сама чем занялась, так нет ― стоит, канючит. Поиграла б для прилику. Ну, ладно, ладно, не хнычь, будет тебе история.

– Страшная? ― с надеждой спросила девочка.

– Да нет, обычная. Ужастей не велено сказывать.

– Нянюшка, но хоть чуточку, а?! Я никому не скажу. И дрожать не буду. Правда, правда.

– Хорошо. Только языком-то потом не трепи…

Нянька завозилась на стуле, устраиваясь удобнее, а Таша послушно в кресло перебралась, рядом Веточку посадила. Слушает.

– Давным-давно, когда я девчонкой в родительском доме жила, была в нашем поселке семья одна…, ― начала свой рассказ Варвара Ивановна.

– Богатая? ― поинтересовалась Таша, любившая во всём конкретность.

– Не бедствовали, в дому своём жили. Сам хозяин, как щас помню, не злой был, бывалыча, что и карамельками нас, робятню, одаривал. А мы и рады-радёшеньки. Но я не об этом. Пожалился как-то Василий мужикам, с кем любил чарку-другую принять, что клопы по ночам одолели. Никакого с ними сладу нету. А один-то, из друзей-приятелей, пустобай известный, и дал совет, как от них избавиться единожды и навсегда: брось, грит, на уголья только что истопленной закрытой печи немного ртути и уйди с семейством на некоторое время. Вернёшься, ни одной этой клещевидной твари не встретишь. Так Василий и сделал. Протопил печь, закрыть не забыл, вот только ртути не пожалел ― щедро на уголья кинул, и ушёл с домочадцами к снохе. Ночевать. Поутру вернулся и обомлел, глаза трёт. Потолок, стены, шкапы все и лавки ― серебром покрылись, сверкат-переливаются, аж смотреть больно. В сундуки полез и там всё до последней ниточки серебряное. А в спальной комнате лежит на серебряной софе дочь его, вся будто в инее, даже волосы. Но не дышит ужо…, от паров ртутных задохнулась, бедная. Он-то, хозяин, когда с вечера уходил, думал, что дочка, как и собиралась, уже к подружке ночевать ушла. И не проверил. А она возьми да и уснула. Вон оно как повернулось. Была дочка-невеста и нету… Уснула на веки вечные. Эх, золотые вы песочки и серебряна река…

– А принц? ― деловито уточнила Таша.

В её жизни ещё не было смертей, поэтому девочка, взяв за основу сказочный опыт, наивно полагала, что всё поправимо ― приедет принц, поцелует барышню, она тут же оживёт и все будут счастливы. Или водицей живой кто побрызгает, что тоже хорошо.

– Прынц, говоришь, ― спохватилась нянька, как бы дитё не травмировать печальным концом, а то не дай бог опять по ночам бродить начнёт, ― а как же, не прошло и часу, как прынц, самый что ни на есть настояшший, появился в доме Василия, увидал серебряную красавицу и тут же влюбился, пал пред ней на колени, уста свои к ея приложил, целует, не оторвать. Та и очнулась. И жили они долго и в радости.

Закончив по-быстрому историю ― вот-вот гувернантка вернётся, Варвара Ивановна девочке напомнила:

– Ты это, учителке своей иль маманьке, смотри, не сказывай, что я тебе тут наплела, а то погонят меня со двора за вредные разговоры-то.

– А почему вредные?

– По кочану, ― рассердилась нянька, ― помалкивай ужо, ― и добавила, ― ты это, слышь, посиди одна чуток, я вниз спущусь, травы лечебной заварю, у меня от тебя голова шибко разболелась. И кружится, нет сил. А ты тут не балуй.

Пообещав вести себя тихо-тихо, Таша слезла с кресла, взяла альбом с карандашами и напротив куклы устроилась на маленьком стульчике. Портрет собралась писать. Калякает с превеликим старанием и одновременно беседу с Иветтой ведёт, на манер как Раечка с ней разговаривала:

– Душечка моя бисквитная, как тебе нянюшкина история, понравилась? Мне ― так очень. Ведь красиво же: всё-всё сверкает. А хочешь, когда пойдём с нянькой на толкучий рынок, упрошу её краски серебряной купить, и тебя покрашу. Хотя нет, ― засомневалась она, ― заругать могут, ― и вернулась к «светским» обязанностям, ― не хочешь ли ты, красавица моя, чаю?

Таша плеснула в кукольную чашку воды из кувшина, замешала её с коричневой краской, сверху белым мелом присыпала, потерев его о карандаш.

– Прошу, вот тебе чай со сливками, ― она поставила перед куклой крошечный поднос, сервированный с фантазией: помимо чайной пары и сахарницы там отдельное блюдце стояло с глиняными крошками, отдалённо печенье напоминающими.

Иветта угощенье «приняла» великодушно, даже головой «кивнула» и Ташиным голосом, изменённым для достоверности до писклявого (все куклы пищат), поблагодарила:

– Спасибо, ты очень добра ко мне.

– Вообрази, моя милая, ― продолжила Таша игру, ― сегодня у нас будут гости. Один важный господин. Будет о душе рассказывать. Ты знаешь, что такое душа? Нет, глупенькая, это не бабочка, а…, ― тут она задумалась, слова выбирая, ― это лучик света, который в сердце живёт. Вот здесь. И в твоём тоже. За душой ухаживать надо. Мыть под дождиком, чтоб росла чистая-пречистая, пыль сметать, ― не очень уверенно продолжила она, не в силах вспомнить те мудрёные речи, что дяденька Антон говорил, когда она с другими детьми на медвежьей шкуре сидела.

Чтобы избежать неловкости, она передала слово Иветте и заодно поправила на ней платье. Но кукла тоже «не знала», чтобы такого умного сказать.

Заигравшись, Таша не обратила внимания, что Варвара Ивановна, ушедшая за отваром «от головы», так и не появилась, а внизу отчего-то стало шумно, словно кто-то генеральную уборку затеял, входная дверь без конца грохает, слуги туда-сюда бегают.

В комнату вошла Мина Осиповна.

– Ташенька, давайте перейдём на время в мою комнату. Я вам книжку почитаю. А то горничной надо тут прибраться.

– А нянюшка к нам придёт?

– Нет, милая, нет. Она… немного приболела.

Говорить, что Варвара Ивановна, не дойдя до кухни, вдруг вскрикнула, хватаясь за сердце. зашаталась и сползла по стеночке, испустив дух, она не стала. Наверное, надо сначала девочку как-то подготовить, ведь не чужой человек ушёл, а любимая нянюшка, что рядом была с самого её рождения.

Лучше бы это сделал бы кто-нибудь из родных.

Но Иван Дмитриевич в отъезде ― по коммерческим делам отправился, будет дня через два, а Любовь Гавриловна, хоть и чувствовала себя для восьми месяцев беременности довольно сносно, из спальни показывалась редко из-за отёчности в ногах и неповоротливости в движениях. Узнав, что Варвара Ивановна умерла, хозяйка, стараясь не слишком печалиться, чтобы плоду не навредить, тотчас вызвала к себе экономку, чтобы распорядиться о похоронах, отпевании и прочих необходимых в такой ситуации действиях, а также Мину Осиповну ― обсудить некоторые деликатные вопросы, связанные с Ташей.

– Так всё неожиданно случилось, так не кстати, хотя, когда оно кстати. Одно хорошо, хоть не мучилась, легко ушла, каждому бы так, ― вздохнув, расстроено сказала гувернантке Любовь Гавриловна, ― я-то думала, что нянька, царство ей небесное, с младенчиком будет заниматься, мне в облегчение. Теперь вот новую надо искать… Но я не об этом, мысли что-то путаются, мне б полежать, а тут… Короче, Мина, прошу вас, поспите с недельку в комнатке Варвары Ивановны, пока для вас с Ташей подготовят новое помещение, побольше. Я уже распорядилась открыть в правом крыле три комнаты, между собой соединённые. Две спальни и зала, хоть для игр, хоть для занятий. Вам удобно будет и дитю просторнее. А сейчас пока в каморке, ладно? Боязно мне Ташку одну-то оставлять, мала ещё, да и сами знаете, какая с ней неприятность по ночам бывает. И ещё просьба, скажите ей сами как-нибудь поделикатнее, что няньки больше нет…