Взгляд отца
Но, заявившись в отцовское имение, он не решился рассказать о своем романе. Понял: родители не благословят такой брак. У нее и род был не слишком впечатляющий, и возраст, и «прошлое». Актрису можно сделать любовницей, но не женой – такой принцип исповедовал отец корнета. По косвенным признакам он понял: отец только рассвирепеет и откажет ему от денежного содержания о наследства. Он просто потеряет всё. Вернувшись в Варшаву, он схитрил. Грустно поведал Марии, что родители пока на женитьбу не согласны, но потом, когда-нибудь…
«Теперь поздно»
Висновская хорошо знала мужчин. Она поняла, что разговоры о браке – это лишь фантазия. Они встречались, проводили вместе ночи. Нередко она изводила его, оказывая внимание другим поклонникам. Как-то сказала ему: «Вы похожи на щенка». Он пил. Взял себе за правило ежедневно напиваться, а утро начинать с кружки пива. «Я первый пьяница в Варшаве», писал Александр другу. В конце концов Висновская заявила Бартеневу, что его ночные посещения компрометируют ее, и попросила офицера, если он по-прежнему желает встречаться с ней наедине, снять квартиру в глухой части города. Он спорить не стал. Нанял комнату на окраинной улочке, даже устроил там ремонт. Но, когда Бартенев впервые пригласил туда Висновскую, она многозначительно сказала: «Теперь поздно». И уехала – как сказала, к родителям. Его мучила ревность. Он сам-то себе не верил, не то что своей любимой. Тем более, в последнее время ей уделял внимание генерал Палицын. Бартенев пылал, вспоминая об этом старом селадоне… У него – и власть, и деньги, и опыт, а у Бартенева – только деньги и молодость.
Он все-таки уговорил ее посетить их новое пристанище на Новгородской улице. Висновская заявила, что это будет последнее свидание, потому что после этого она уедет аж в Америку. Это привело корнета в ужас… «Без тебя я не смогу». Она улыбнулась.
Последнее свидание
А их свидание в той самой комнатке превратилось в странный спектакль. Она была настоящей роковой дамой Серебряного века. Любила играть с любовью и со смертью. В жизни, как на сцене. «Если бы ты меня любил, то не грозил бы мне своей смертью, а убил бы меня». Красиво сказано! Как в какой-нибудь пьесе! Бартенев кричал, что он может лишить жизни себя, но убить любимую у него не хватит сил. Нет, нет, никогда! Он прикладывал к виску пистолет со взведенным курком. Мария патетически просила его не убивать себя здесь, у нее на глазах… У нее возникла своя идея – в стиле Шекспира или Валерия Брюсова. Мария достала из сумочки две банки, одну с опиумом, а другую с хлороформом. Она предложила ему вместе принять вместе этот яд, а затем, когда она будет в забытье, убить ее из револьвера, после чего покончить с собой. Дальнейшее адвокат на процессе объяснил так. «Она была его жизнью, его волей, его законом. Вели она, он пожертвует жизнью, лишь бы она своими хорошими и ласкающими глазами смотрела на него в минуту его самопожертвования», – Плевако был красноречив, как никогда.
Выстрел в тумане
Бартенев согласился. Они стали дрожащими руками писать предсмертные записки. Несколько раз Мария рвала свою записку, писала заново… Наконец, дело было завершено. Они приняли опий вместе с темным пивом и легли на диван. Висновская промочила платок хлороформом и положила себе на лицо. Бартенев, как в тумане, сел на край дивана, поцеловал ее, потом приложил пистолет к ее груди и выстрелил. Было это, как потом установили следователи, после трех часов ночи.
Бартенев потом говорил на суде: «После выстрела мной овладел ужас, и в первый момент у меня не только не появилось мысли застрелить тут же себя, но у меня никаких мыслей не было или, вернее, они все перепутались в моей голове, и я не знал, что делать. Мне помнится слабо, что я схватил сифон с сельтерской водой и стал ее лить на голову Висновской; для чего я это делал, не знаю». Хотел ли он себя выгородить? Вероятно. В любом случае, он обманул свою Марию.
«Смерть эта не по моей воле»
Записки, которые оставила Висновская, звучали для Бартенева обвинением: «Итак, последний мой час настал: человек этот не выпустит меня живой. Боже, не оставь меня! Последняя моя мысль – мать и искусство. Смерть эта не по моей воле». Он галантно не стал читать этого до убийства… Сам Бартенев адресовал свою записку родителям: «Вы не хотели моего счастья».
Совершив убийство, расслабленный опием Бартенев еще часа два пробыл в этой комнате. Плакал над убитой, а может быть, хохотал. Пытался ли он себя убить? Скорее всего – да. Но не решился. Ведь был он, по большому счету, еще мальчишкой. Потеряв любовь, жить не хотел, но и на самоубийство не решился. Руки его ослабели. Голова поплыла. Стало не до выстрела. Под утро он запер комнату и уехал. На это Бартеневу сил хватило.
«Мною была застрелена…»
В то же утро он явился к командиру, снял с себя погоны и отрапортовал: «Этой ночью в доме номер 14 по Новгородской улице мною была застрелена моя любовница – артистка театра Мария Висновская». Полицейские нашли ее тело. По клочкам разорванных писем ситуация для Бартенева складывалась самая неблагоприятная. Его судили за умышленное убийство. Тут-то на сцену и явился адвокат Плевако, вскрывший все тайные пружины их романа и просивший снисхождения к этому нелепому корнету. Благодаря Плевако все поверили, что Висновская действительно предложила им «дуэтное» самоубийство, на которое он не пошел только по нерешительности. Другую версию – что Бартенев угрожал актрисе из ревности – отбросили.
Помилованный и неразгаданный
Вся страна зачитывалась речью Плевако – как психологическим этюдом о пылкой любви, о любви как о наваждении. Молодые дамы грезили о такой любви – даже с кровавой развязкой. Присяжные признали Бартенева виновным – а как иначе? Но осудили только на восемь лет каторги. Для убийц – немного. А тут еще и император, недолюбливавший поляков, заменил приговор разжалованием в рядовые. А потом ему даже вернули дворянское звание. Бартенев женился. Тихо жил, стараясь не вспоминать о своей варшавской страсти.
Через несколько лет Иван Бунин написал об этом деле повесть, изменив имена героев, – «Дело корнета Елагина». Но этот старинный детектив никогда не будет раскрыт. Степень вины Бартенева навсегда останется для нас загадкой.
Был ли Бартенев преступником? Безусловно. И по психологии, и по воспитанию. Он переступил рубеж, через который нельзя – никогда – переступать честному человеку.
Первый советский прокурор
Дмитрий Курский – из тех революционеров, которые принадлежали к немногочисленной элите российского общества. Он родился в Киеве, в семье инженера и малороссийской помещицы. Правда, его отец рано скончался, и матери было непросто одной управляться с тремя детьми.
Золотой медалист
Он с золотой медалью окончил привилегированную киевскую Коллегию (фактически – частную гимназию) Павла Галагана, и сумел поступить на юридический факультет московского университета. Там он в первую очередь сошелся с земляками – выходцами с Украины, которые образовали в университете нечто вроде землячества. Самые добрые отношения сложились у него с профессором Николаем Ильичом Стороженко – знатоком Шекспира и европейской истории.
В доме Стороженко он познакомился с великим Львом Николаевичем Толстым. Но главным его увлечением к тому времени стал марксизм. Курский мечтал о социальной революции и собирался принять в ней участие. После участия в студенческой сходке Дмитрий почти месяц провел в Бутырской тюрьме, но сумел вернуться к занятиям.
Адвокат и революционер
В 1900 году Курский окончил университет, получив диплом юриста и свою вторую золотую медаль, что давало ему право остаться на кафедре для подготовки к профессорскому званию. Но эти двери закрылись перед «политическим». Курскому пришлось устроиться на службу в так называемый «контроль» – одно из учреждений министерства путей сообщения, затем в московскую адвокатуру – помощником присяжного поверенного. Это было и престижное место службы, и отличная школа. В России хотя и со скрипом, но развивался суд присяжных, адвокаты считались лучшими ораторами. Им разрешалось даже защищать революционеров – не первого ряда, но все-таки.