Вовремя службы в армии мне пришлось однажды сидеть за драку в карцере. Там железная дверь, бетонный пол и стены. На улице температура плюс сорок градусов, в армейском карцере, почти, минусовая температура.

Чтобы наказанный не мог спать. На пол льют холодную воду. Так что всю отсидку в армейском карцере физзарядкой приходилось заниматься. Иначе бы совсем замёрз. Тогда, в армейском карцере, мне пришлось отсидеть десять суток.

В этом карцере в психушке был просто рай, по сравнению с армейским карцером. Но мне в нем задерживаться в этом раю никак не хотелось. Стучать в дверь и звать на помощь, тоже бесполезно.

Тогда точно меня признают психом и дорога домой будет закрыта на всегда. Ведь никто из милиции или из психушки не сообщили домой о моей пропаже. Буду всю жизнь сидеть в психушки. Мама, наверно, ищет меня всюду?

В двери что-то зашуршало. Очевидно, про меня вспомнили? Вошла какая-то странная санитарка в белом халате.

Сразу подумал, что это мужчина, по волосатым рукам, торчащим ниже колен из-под рукава халата.

Но вскоре обратил внимание, что у неё нет волос на лице. Под халатом торчат не большие женские груди.

– Одевай больничную одежду. – сказала она. – Только по быстрее. Тебя профессор давно ждёт на осмотр.

Санитарка сказала так, словно задержался где-то в дороге и опоздал на приём к профессору к лечащему меня профессору. Только после сказанных санитаркой слов, заметил отсутствие своей одежды.

На месте моих кованых ботинок лежала стопка чистого белого белья. стал внимательно разглядывать стопку белья.

Тут пара белых тапочек, тёплый белый халат, белая рубашка и белые шаровары на резинке.

В такой одежде только в гроб ложиться. Можно подумать, что в морге и меня скоро живьём отправят в морозилку для умерших.

Ведь не зря в народе говорят – "В гробу в белых тапочках.". Вот и мне белые тапочки достались. Только ещё не собираюсь отправляться к своим предкам. Мне и на этом свете хочется пожить.

– Пошли быстрее! – грубо, скомандовала санитарка. – Мне надоело тебя ждать. Скоро обед у нас будет.

Теперь точно можно было определить, что проспал не меньше двенадцати часов. Стал выходить впереди санитарки и вновь удивился её виду. Вроде это была женщина, на первый взгляд, у неё широкие бедра, узкая талия, в прорезе халата выделяются небольшие женские груди, но плечи широкие, как у мужчины.

Что-то в ней было ещё мужское. Из-под халата торчали волосатые мужские ноги. Лицо тоже, как бы бритое. Руки до локтей волосатые. Даже между грудей растут волосы.

Только причёска на голове у неё женская. Не обычный человек, а какой-то гибрид между мужчиной и женщиной. Впрочем, что тут удивительного. Многие горянки Кавказа бывают такие волосатые, как мужчины.

У моего друга Абдуллазизова Абдулла, мама была до такой степени волосатая, что ей приходилось делать из ниток и пуговицы вертушку, которую она сильно раскручивала и вертушкой выщипывала волосы на поверхности своего тела и лица.

Отчего её лицо и ноги блестели, как стекло. Однажды, муж за провинность замкнул её на целую неделю в пустой комнате. Через неделю мама Абдулла была обросшая, словно обезьяна.

Возможно, эта санитарка в психушке, тоже такая волосатая? Всё-таки, у неё есть большие сходства с обычным мужчиной. Какая-то она странная на вид.

– Так, молодой человек! – потирая привычно руки, сказал профессор в очках. – Куда нам вас определить? Наполеонов у нас с десяток, туда тебя нельзя. Ты слишком мощный для наполеонов. Они с тобой с голоду помрут.

Ты их объедать будешь. К математикам и физикам тебя тоже нельзя. На бандита ты тоже не похож. Нет ни одной наколки. До политиков тебе далеко. Возрастом малый. Что вы мне за материал привели?

– Братья Жлобины сказали, что он им нужен. – виновато, ответила санитарка. – Пускай малость, подумает.

– Что вы мне, Мамочка, сразу не сказали? – возмутился профессор. – Отправьте его пока в общую палату.

Санитарка открыла дверь. Пригласила меня выйти из кабинета профессора в длинный коридор здания.

– Тебя за что сюда привезли санитары. – тихо, спросила меня санитарка. – Ты что, побил кого-то на улице?

– Работаю на "ФЭУ". – тоже тихо, ответил. – Возвращался ночью домой на поезде в Беслан. На меня напали с ножом сразу шестеро парней. Парней сильно побил. Милиция вызвала ваших санитаров.

– Постараюсь помочь тебе выбраться отсюда. – подала мне надежду на спасение эта странная санитарка.

Мы прошли в конец коридора и вошли в большую палату, окна которой с железными решётками выходили во двор психушки. В палате было больше десятка человек.

В углу стоит большой телевизор, который был отгорожен толстыми прутьями железной решётки между стенами, потолком и полом. Больные все с огромной радостью встретили приход этой странной санитарки. Стали улыбаться ей и потянулись к ней руками.

– Наша Мамочка пришла. Молочка нам принесла. – тут дружно запели больные, встречая санитарку у двери.

– Молочко будет чуть позже! – повелительно, сказала санитарка. – Сейчас вы с ним познакомьтесь. Его обижать нельзя. Он мой друг. Если кто его тронет, тот сразу получит в задницу большущую порцию аминозина.

При слове "аминозин", больные шарахнулись в сторону и замолчали. Она ушла, погрозив больным большим, не женским, кулаком. Остался один в окружении психов, некоторые с удивление разглядывали меня, на безопасном расстоянии.

Другие, почти сразу забыли о моём присутствии, каждый стал заниматься свои делом. Тощий парень изображал змею и ползал по полу. Рядом с ним мужчина был орлом и клевал эту шипящую змею.

Седой старик, с видом профессора, что-то вычислял на листке исписанной бумаги. Другой играл сам с собой в шахматы. Кто-то на полу плакал. Трое "артистов" играли в свой театр драмы.

Это действительно был "общаг", как только что сказал профессор. Тут были учёные разных наук, артисты театра и кино, спортсмены, поэты и писатели, музыканты и животные.

Все действия у них выглядели настолько талантливо и правдоподобно, что даже засомневался, называть этих профессионалов в кавычках или принять их, как они есть в действительности.

Возможно, это действительно талантливые люди, которые сошли с ума по той причине, что не вписались в общество, в котором жили? Опережали в своём умственном развитии то время, в котором мы живём. Вот тогда их изолировали за это от себя люди прошедшего времени, считая умных людей глупыми существами.

Куда теперь определят меня в психушке, в ранг умных или глупых? Но лучше бы меня никуда не определяли, а отпустили домой. Меня и так сейчас ищут.

– Пойдём со мной. – сказала мне, Мамочка, когда она опять появилась в палате. – Поможешь мне с обедом.

Мы вышли опять в коридор. Пошли в противоположную сторону к выходу во двор. Спускаясь по ступеням, услышал жуткий крик женщины, которая плакала и звала людей на помощь. Над ней кто-то издевался.

– Вот кабели! Опять женщину насилуют. – зло, сказала Мамочка. – Будь моя воля, то бы их замочила.

Она осеклась, так как в это время из палаты женщины вышли два санитара, которые привезли меня.

– Привет, братан! Уже осваиваешься? – сказал один из них. – Может быть, ты зайдёшь в палату? Трахнешь одну телку, пока она ещё свежая. Ты смотри с Мамочкой осторожно. Сегодня ты её трахаешь, а завтра она тебя может трахать. Все зависит лишь от неё, а так она у нас только с виду смирная всегда. Остерегайся!

– Хватит, Жлобины, порезвились и баста. – со злостью, осекла она, обеих санитаров. – Сейчас обед!

– Ну, ладно, уж, пошутить нельзя. – стали оправдываться братья. – Братан! Ты с нами или нет? Подумай!

– Только привыкаю. – как бы оправдываясь, ответил. – Пару дней посмотрю, возможно, соглашусь с вами?

Мамочка вышла во двор. Последовал за ней. Большой двор окружён огромным кирпичным забором, утыканный толстыми кусками острых стёкол. Забор окутан колючей проволокой сверху и по бокам.