В России прогрессивные круги обосновывали освободительные цели войны, консерваторы говорили о захвате Константинополя, проливов и создание славянской федерации во главе с монархической Россией (идеи мессианства и панславизма). На этот спор наложился традиционный русский спор между славянофилами и западниками. Славянофилы, в лице писателя Ф. М. Достоевского, видели в войне выполнение особой исторической миссии русского народа, заключавшейся в сплочении вокруг России славянских народов на основе православия. Достоевский в своём дневнике в 1876 году писал: «Да, Золотой Рог и Константинополь – всё это будет наше… это случится само собою, именно потому, что время пришло, а если не пришло ещё и теперь, то действительно время уже близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело ещё время».
В 1877 году великий русский писатель подтвердил своё мнение: «Константинополь должен быть наш, рано ли, поздно ли… Не один только великолепный порт, не одна только дорога в моря и океаны связывают Россию столь тесно с решением судеб рокового вопроса, и даже не объединение и возрождение славян… Задача наша глубже, безмерно глубже. Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его… Одним словом, этот страшный Восточный вопрос – это чуть не вся судьба наша в будущем. В нём заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории. В нём и окончательное столкновение наше с Европой, и окончательное единение с нею, но уже на новых, могучих, плодотворных началах. О, где понять теперь Европе всю ту роковую жизненную важность для нас самих в решении этого вопроса! Одним словом, чем бы ни кончились теперешние, столь необходимые, может быть, дипломатические соглашения и переговоры в Европе, но рано ли, поздно ли, а Константинополь должен быть наш, и хотя бы лишь в будущем только столетии! Это нам, русским, надо всегда иметь в виду, всем неуклонно».
Западники, в лице И. С. Тургенева, отрицали значение мессианского, религиозного аспекта и считали, что целью войны является не защита православия, а освобождение болгар. Тургенев писал: «Болгарские безобразия оскорбили во мне гуманные чувства: они только и живут во мне – и коли этому нельзя помочь иначе как войною, – ну, так война!» Таким образом, в целом общественное мнение России выступало за освободительную войну против Турции.
Русско-турецкая война 1877–1878 гг. стала одним из важнейших событий второй половины XIX столетия. Она оказала большое влияние на исторические судьбы многих народов, на внешнюю политику великих держав, на будущее Турции, балканских стран, Австро-Венгрии и России. Во многом эта война стала прологом будущей мировой войны. Незавершённость войны превратила Балканы в «пороховой погреб» Европы. Россия не смогла решить исторические задачи по получению проливов и Царьграда-Константинополя, что показало слабость политики России Романовых. С другой стороны, в результате победы русского оружия освободилась от многовекового османского ига Болгария, получили полную национальную независимость Румыния, Сербия и Черногория. Россия вернула южную часть Бессарабии, потерянную после Крымской войны, присоединила Карсскую область, населённую армянами и грузинами, и заняла стратегически важную Батумскую область.
27 июня 1865 года (по новому стилю) – войска генерала Черняева начали решающий штурм Ташкента. Спустя два дня город был окончательно взят, что во многом определило дальнейшую судьбу всего региона и ускорило завоевание Средней Азии.
Примечательно, что на тот момент руководство Российской империи вовсе не ставило перед собой задачу дальнейшей экспансии на юг, а в общем-то, даже наоборот. Буквально только что – в феврале 1865 года – путём соединения Сырдарьинской и Новококандской оборонительных линий в составе Оренбургского генерал-губернаторства была образована Туркестанская область. Её первым военным губернатором стал генерал-майор Михаил Черняев.
Главной задачей было укрепление новой внешней границы. Министерство иностранных дел считало, что по возможности следует избегать конфронтации с Кокандским ханством (а Ташкент тогда входил в его состав): «вооружённое вмешательство может быть допущено только с целью предупредить нарушение наших границ и торговых интересов, но и тогда мы не должны делать новых поземельных приобретений». Наиболее предпочтительным вариантом считалось объявление Ташкентом независимости от ханства, и в то же время нельзя было допустить его захват Бухарским эмиратом, пишет в «Истории завоевания Средней Азии» генерал-лейтенант Михаил Терентьев, один из участников тех военных походов.
В то же время Оренбургский генерал-губернатор Николай Крыжановский дал Черняеву немного другие инструкции: дескать, укреплять границу надо, однако не стоит забывать, что «прочная оборона нередко достигается смелым наступлением». Впрочем, что касается Ташкента, то Крыжановский просил ничего не предпринимать до осени, пока он сам не прибудет в недавно образованную область.
Весной межу Бухарой и Кокандским ханством возобновились столкновения, и Черняев решил воспользоваться этим предлогом, чтобы ускорить события. Делиться славой с Крыжановским он, видимо, не хотел, и в конце апреля отряд под его командованием двинулся в направлении Ташкента «для наблюдения за действиями бухарского эмира».
Первым делом была взята крепость Ниязбек, где располагались гидравлические сооружения ташкентского водопровода. В начале мая отряд Черняева встал лагерем в восьми верстах от Ташкента.
Спустя несколько дней произошло крупное сражение с главными силами Кокандского ханства во главе с муллой Алимкулом. Несмотря на численный перевес противника, русское войско уверенно обратило его в бегство, сам Алимкул был смертельно ранен, а среди защитников Ташкента начались брожения. В итоге верх взяли сторонники союза с Бухарским эмиратом (в основном – духовенство и военные), к эмиру отправили гонца с предложением верноподданства. Узнав об этом, Черняев решил усилить блокаду города, перекрыв основные подходы к нему.
Однако вскоре стало известно, что эмир двинул войско к Ташкенту, и русский отряд мог быть зажат меж двух огней. Чтобы избежать этого, Черняев решился на штурм города. При этом в его распоряжении было чуть менее двух тысяч солдат и 12 орудий, а в городе, по оценкам Терентьева, было до 80 тысяч вооружённых жителей и 63 орудия, которых защищала крепостная стена длиною 24 версты. В то же время протяжённость укреплений была и минусом для защитников, ведь гарнизон был рассредоточен. В итоге решено было ударить с юго-запада – по Камеланским воротам. К слову, именно в этой части города жили в основном сторонники союза с Бухарой, поэтому овладение ею могло быстро склонить остальное население, среди которого была сильна и русская партия, к сдаче Ташкента.
Расчёт в целом оказался верным. Камеланские ворота благодаря фактору внезапности были быстро взяты под покровом ночи, после чего русские войска двинулись вдоль крепостной стены, опрокидывая неприятеля. Завязались упорные городские бои, только что вроде бы очищенные улицы немедленно вновь занимались защитниками города, как только русские солдаты уходили дальше.
Ближе к утру Черняев принял решение оградить свой отряд у Камеланских ворот от остальной части города сплошной стеной огня. Нужна была передышка и хотя бы краткий сон – взять весь Ташкент одним приступом было невозможно из-за малочисленности отряда. Этот приём также сработал – контрнаступление противника было сорвано, пытавшийся прорваться сквозь огонь неприятель был хорошо виден в ночи, из-за чего попадал под прицельный огонь.
Наутро бои развернулись с новой силой, но вместе с тем к Черняеву стали являться делегации аксакалов и торговцев, заявлявшие о лояльности российскому императору и просившие прекратить огонь. Окончательно всё успокоилось на вторые сутки боёв – город сдался на милость победителя.
