Достоверным считается, что прах Вергилия доставили из Брундизия в Неаполь морским путем. Однажды Олег читал в Хорватии, на пляже, «Смерть Вергилия» Германа Броха и вдруг увидел на другой стороне Адриатики плывущий корабль с мертвым Вергилием.
Олег Юрьев
Смерть Вергилия; запоздавшие новости
1
От Италии холерной
до Далмации-чумы
слышен мерный шлеп галерный —
– Это мы или не мы?
2
Всё алмазней, всё лазурней,
всё тесней к себе самой
под небесною глазуньей,
подпузыренною тьмой,
с вёсел звездами стекая,
уносящая с ума
ночь деньская, персть морская —
Адриатика сама.
3
По искрóй прошитой слизи
распускается мазут —
из заморского Бриндизи
вздох Вергилия везут —
– Это мы на веслах плачем,
вести ветхие везем,
и в мехах облысых прячем
чернозем и глинозем.
4
От Апульи суховейной
к Адрианову столбу
прорезает плеск хорейный
Адриатику-скобу —
Бог не охнет, гром не грохнет,
не просыпется Гомер,
пусть луна на веслах сохнет
и меняется размер.
5
– Мы гекзаметру враги ли?
– Это мы, а не они!
– Умер, кажется, Вергилий?
– Умер, Бог оборони!
Поскольку Олег незадолго до смерти сказал, что хочет быть похороненным в их семейной могиле на еврейском кладбище в Петербурге («я хочу к дедушке»), у нас не оставалось другой возможности, кроме как кремировать его (о чем он знал) и доставить в Петербург по небу. У нас возникло в связи с этим много неприятностей, поскольку это противоречит законам иудаизма. Но такова была его последняя воля, единственная, и я не сомневалась, что сделаю то, чего хотел Олег (сама же я думаю, что если кремация была достаточно хороша для Будды и Вергилия, то и Олег, и я можем позволить, чтобы это сделали с нами). Когда Клаус Райхерт прочитал это стихотворение о Вергилии на памятном вечере во Франкфурте (в тот момент прах Олега ждал своего последнего путешествия), я подумала, что Олег написал о посмертной судьбе Вергилия, чтобы дать указание нам (типичная сбивчивая мысль человека, переживающего шок траура, но она и сейчас кажется мне вполне логичной). Примерно через год после смерти Олега я прочитала, что в земле Гессен введен запрет на выдачу праха родственникам: прах должен прямиком доставляться на место погребения. Это делает акции, подобные моей, невозможными, поскольку бюрократические барьеры, которые и прежде едва ли можно было одолеть, теперь становятся непреодолимыми.
Весна 2022-го. Война в Украине. Я не могу поехать в Россию. Не могу – к его могиле. И если я сейчас умру, мой прах должен будет ждать где-то, пока его смогут доставить к праху Олега. Большие катастрофы влекут за собой много незримых для мира последствий.
12 ноября
Parco Vergiliano, гора поэтов. Здесь мог бы быть похоронен еще один поэт: Евгений Баратынский (1800–1844), который умер в Неаполе. Незадолго до своей внезапной смерти он написал великолепное стихотворение, где говорит о радости оказаться наконец на корабле, который направляется в Италию, и знать, что судьба вытянула для него благой жребий: «Завтра увижу Элизий земной!» Не будь он перевезен в кипарисовом гробу в Петербург, он бы оказался третьим в союзе монте-вергилианских поэтов. Впрочем, его спокойно можно причислить к этому союзу, ведь и присутствие здесь двух других тоже ничем не подтверждено.
16 ноября
Снова в Германии. Во время одного выступления – внезапное желание спросить, как это возможно, что люди не видят мою открытую рану, не видят, что я истекаю кровью. (Я много раз вычеркивала и опять записывала этот абзац. Бесстыдство траура.)
25 ноября
В исламе считается, что самоубийца будет на протяжении всей вечности снова и снова умирать той смертью, которую он избрал. Кто заколол себя кинжалом, будет повторять это вновь и вновь: станет Сизифом самоубийства.
Джулиан Барнс: «…начни мои яркие воспоминания меркнуть, а вода [в ванне] – окрашиваться красным». «Вода в ванне» – потому что самоубийство было бы ванной, бокалом вина и острым японским ножом. Заманчивое описание, особенно для любителей вина. Проводить Сизифову вечность с хорошим вином и кинематографично краснеющей водой. Но без человека, ради которого… – это была бы рафинированная пытка.
«Откуда мне знать, что я не буду страдать после того, как умру?» – пишет Ролан Барт, не верящий в бессмертную душу. И в самом деле – откуда?
Я отклонила опцию самоубийства по той же причине, по какой воздерживаюсь от алкоголя, успокоительных средств и т. п. Я хочу проживать мой траур.
И да, траур – это хоть какая-то связь с умершим. Может, самая последняя – именно поэтому…
26 ноября
В первые дни (даже часы) после смерти Олега люди, которые были возле меня, спрашивали, есть ли у меня вино; они исходили из того, что мне нужно чего-нибудь выпить. Абсурдное предложение. В состоянии остро переживаемого траура человек находится как бы под воздействием наркотиков, в каком-то другом измерении, где контуры привычного для него мира расплываются и без алкоголя.
«Отсутствие настоящего. Одновременное протекание прошлого и будущего. Между ними вакуум. Временнáя аномалия, связанная с неким пограничным опытом».
Nunc stans, застывшее «сейчас», – возможно, умершие в такие моменты разделяют с нами свою вечность или настолько приближают ее, что мы можем ее почувствовать: без соприкосновения, бесконтактным прозрением.
«Пока не придет утешение, еще мерцает надежда».
27 ноября 2022
…те, кто вместе живет в памяти… (2)
Траур уродлив, не эстетичен и не имеет ничего общего с кроткой элегантностью кладбищенских ангелов.
Да и любовь менее красива, чем молва о ней. Любящие толком не знают, чего они друг от друга хотят. Физическое удовлетворение не решает этой проблемы. Они, вероятно, хотят взаимоуничтожения, как если бы их живые и вожделеющие тела были только препятствием на пути друг к другу. Любовь враждебна по отношению к жизни. Лукреций в поэме «О природе вещей» описывает ее как нечто отвратительное и нездоровое. В отличие от того, что происходит при нормальном физическом влечении, любящие всегда остаются неудовлетворенными:
«Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюною,
Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе.
Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут,
Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть,
Хоть и стремятся порой они этого, видно, добиться:
Так вожделенно они застревают в тенётах Венеры…»
