22 августа
Адриан Ла Сальвиа планирует в своей переводческой мастерской (в рамках Эрлангенского поэтического фестиваля) провести вечер памяти Олега.
25 августа, Эрланген
Однажды Олег, Эльке Эрб и я беседовали здесь о переводе русских стихов. Как будто я лишь где-то об этом читала. Воспоминания не проходят сквозь «паралич чувствительности».
26 августа
Новалис хотел умереть вслед за своей Софи и умер вслед за ней. Он хотел этого много лет, даже несмотря на другую помолвку. Он думал о самоубийстве, но осуществить это ему помешала естественная смерть. Счастливое стечение обстоятельств. (Брехт: «Счастливый случай. Прибегает ребенок. Мама, повяжи мне фартук! Она повязывает ему фартук».)
27 августа
Потребность узнать, как другие пребывающие в трауре справляются с тем, с чем справиться нельзя.
Одна из причин, почему я решила все это записывать.
Аугуста Лаар пишет мне с мужественной откровенностью о своей потере, случившейся двадцать лет назад.
29 августа
30 августа
Любое действие, которое требует определенных навыков – к примеру, сегодня, написать анонс для вечеров памяти Олега в Петербурге, – и которое, как любая сделанная работа, должно было бы принести удовлетворение, приводит в пустоту, где боль, в радостном ожидании, на тебя взглядывает (я хотела бы избежать этого слова, но другого не нахожу).
6 сентября, Нови-Сад
Первое новое – куда-то, где мы не побывали вдвоем – путешествие. Бывают кошмарные сны, которые кажутся такими не из-за их содержания, а из-за того, как ты потом просыпаешься: сновидение было совершенно будничным, да только просыпаешься ты в мокрой от пота ночной рубашке и волосы у тебя на голове шевелятся, как морские водоросли.
7 сентября, Нови-Сад
Прямо сейчас начнется выступление. Верица Тричкович и я договорились, что откроем его одним стихотворением Олега (на русском и на сербском).
10 сентября, Белград
Я всякий раз, когда есть возможность воспользоваться вай-фаем, поддаюсь навязчивой потребности проверить свои имейлы, как если бы верила, что Олег может написать мне сообщение. А я – ответить ему.
Через вай-фай – в Ничто:
Кошава. Здешний ветер называется кошава.
Повсюду попкорн. Сербы, похоже, полагают, что они живут в кино. В каком-то фильме и одновременно – как кинозрители.
Книжные магазины («Иво Андрич») и рестораны («Вук Караджич») здесь называют в честь писателей.
Здесь, на востоке Европы, пожилые господа все еще чувствуют себя вправе патерналистски дотронуться до плеча женщины или ее обнаженной руки – самоуверенно и самовлюбленно.
14 сентября, опять Франкфурт
Строчка из стихотворения Олега: «Я вспоминаю жизнь на мы» (1983).
Как если бы Олег еще тогда написал это для меня-теперь.
Только у меня не получается вспомнить «тогда». Я помню лишь время от объявления диагноза до смерти.
Один старый друг сказал, что после смерти своего отца он на протяжении целого года мог вспоминать только о его болезни.
15 сентября
Вечером на Майне. Медлительный лебедь в воде. Редко встречаешь лебедя, который одинок. Его белые перья будто бы могут отталкивать от себя грязь. Но только до определенного предела: у этого шея, которую он вновь и вновь окунает в воду, чтобы поймать рыбку, – темно-серая.
Орфей, согласно Платону, пожелал вновь родиться в образе лебедя: из-за менад, растерзавших его, он испытывал отвращение к женщинам и хотел вылупиться из яйца. А как же Эвридика?
16 сентября
День рождения Дани. Даня пишет послесловие к рассказам Всеволода Петрова. Один из проектов, которые мы начинали втроем.
Позже мы идем в English Theatre: “The Lion in Winter” Джеймса Голдмена.
20 сентября
Я пытаюсь представить, чтó бы сейчас делал Олег, если бы умерла я, а не он. Как он встал бы, попил чаю, принял лекарство, включил компьютер. Неосознанно надеясь, что что-то произойдет и со мною будет установлена связь: через имейл, или эсэмэс, или телефонный звонок, или дуновение ветра. Как он, с большим трудом и преодолевая досаду, разделается со всеми делами, с которыми необходимо разделаться; и потом: разочарование оттого, что он не может разделить со мной это достижение. Правда, речь идет о смехотворном достижении человека, пребывающего в трауре: о том, как найти в себе силы для простейших повседневных занятий.
21–22 сентября
Вечер памяти Грегора Лашена в Утрехте. Он умер за месяц до Олега. Семья Грегора и его друзья-поэты, а также коллеги из академической жизни.
Кто-то нечаянно пролил шампанское мне на рюкзак. Больше всего пострадал мой Новалис, «Гимны к ночи». Книга, отрицающая все естественные ощущения, была залита брызжущим от избытка чувств вином. «Неужели вечен гнет земного?» – могла бы с возмущением спросить она.
Когда я нахожусь в обществе, начинается «гнет земного». То, что отвлекает меня от моего траура, мешает.
Поскольку Новалис мне очень близок, мне иногда кажется, что Олег – ребенок, как была ребенком Софи. Беззащитный и нуждающийся в защите.
«Близок» – это, конечно, преувеличено и вообще неверно. Новалис ощущал себя существующим еще до жизни (пусть даже впереди у него не оставалось почти ничего); а я ощущаю себя существующей после жизни (неважно, как долго еще).
5 октября
Мы с Даней вернулись из Петербурга. Вечера памяти в Ахматовском музее и в театре Данилы Корогодского. Из квартиры Корогодского, где мы потом сидели до глубокой ночи, видна Фонтанка и ее роскошная набережная с домами XVIII и XIX веков. Есть города, все повествования о которых кружат вокруг того, что они граничат с потусторонним миром. Каждая петербургская летняя ночь колеблет перегородки между мирами. Видел ли Орфей в водах Авернского озера отражения огней петербургского трамвая?
После смерти Елены Шварц один журнал попросил, чтобы кто-то из нас, Олег или я, отрецензировал ее последние стихи. Мы сделали это в форме диалога. И еще раз пережили стремительное время ее умирания.
«<…> Олег: „…эта книга не только маленькое собрание великих стихов – это окно в смерть. Или даже так: окно в окно в смерть. Окно, в котором еще одно окно, в свою уже очередь отворенное в смерть, и у первого окна сидит поэт и пристально вглядывается то туда, то обратно, в свою прошлую – уже прошлую! – жизнь… <…> Поэтому центральное, на мой взгляд, стихотворение книги – “Воспоминание о реанимации с видом на Невы теченье”… <…> В больничное окно уносит поэта, в смерть-Неву…“ <…>
Я: „<…> Получается, что от Петербурга невозможно отказаться, он ждет любого – по ту сторону“. <…>»
Мы побывали и в Павловске, летней резиденции Павла I. Наш безумный царь из масонских соображений распорядился, чтобы шотландский архитектор-масон спроектировал парковый ландшафт в Павловске в соответствии с небесными картами. С той поры они зеркально отражают друг друга – небо и павловский парк.
6 октября