– Нечестивцы, безумцы! - обрушивался на них святой отец.-Опомнитесь, ибо будет поздно! Стезя, на которую вы встаете, поведет вас прямо в огниво вечное. За дерзновенные, богопротивные деяния свои, братия, будете держать ответ перед самим Иисусом Христом!..

И вот сейчас Ион сидит вялый, весь обвис, словно мешок, из которого вытряхнули содержимое.

– Подай-ка что-нибудь, сестра,- просит он притворно слабым голосом,-голоден я и сир... Что у тебя там?

Анна Катру подносит на тарелке что-то красное, дурно пахнущее.

– Сосиски с паприкой,- певуче говорит она.- Вку-у-сные... "Солнцем осиянные, горячите кровь мою!" - сказал о них поэт.- Вдова подмигивает иону, пододвигая к его носу тарелку. Отец Ион, однако, морщится, отмахивается от еды.

– Постой, сестра, постой!.. Ну уж и блудлива ты! Грех, сестра, грех обманывать божьего слугу. Поэт не об этих сосисках говорил. Вид у них мерзостный и дух отвратный. Грех продавать этакое зелье. Принеси-ка что-нибудь другое...

– Нет ничего другого, отец Ион.

– А не врешь, сестра?

– Не вру, батюшка.

– Ну и времечко наступило! Господи, господи! - поп поднимает глаза к потолку, вздыхая, крестится.- Ну, давай, сестра, сосиски... и эту, как ее...

– Цуйку?

– Да, сестра... А потом,- святой отец многозначительно смотрит на хитрющую содержательницу,- эту, как ее...

– Девку?

– Молодицу...

– А я что ж, не гожусь уже? - хозяйка темнеет.

– Стара,- утвердительно кивает поп.- Стара, и вид у тебя, как вот у сиих сосисок,- прегнусный... Грех меня попутал с тобой.

– Не грех, а блуд,- поправляет его содержательница.

– Грех и блуд - понятия одинакового свойства,- выкручивается попик.- Плоть грешит, сестра. Плоть умирает, а дух надобно беречь в чистоте!.. Так-то, дочь моя!..

В то позднее сентябрьское утро, когда в корчме вдовы Катру шла эта ленивая беседа, а над крышей хаты Александру Бокулея, играя и лаская глаз и сердце, вился сизый, кучерявый, как барашек, дымок, во двор Бокулеев вошел Суин Корнеску. Против обыкновения он не закрыл за собой калитку, тяжелым шагом приблизился к хозяину.

– Буна зиуа, Александру.

– Буна зиуа, Суин.

Бокулей поздоровался с соседом и снова наклонился над плугом. Он счищал с него остатки грязи. Делал он это с редким усердием и удовольствием.

– Пахать? - спросил Суин.

– Угу,- простодушно и радостно отозвался Бокулей, вновь разгибаясь и чувствуя сладкую боль в спине и пояснице.

– Напрасный труд.

– Как так? - испуганно спросил Александру.

– Запретили. Боярскую землю нельзя трогать.

– Кто?! - Ошеломленный этим известием, Бокулей смотрел в угрюмое лицо соседа и со слабой надеждой старался угадать, не шутит ли он. - Кто запретил? - повторил он сразу охрипшим голосом, поняв, что Суин говорит правду.

– Правительство. Землю приказано вернуть хозяевам, боярам, значит.

– А... эта... реформа? Разве ее не будет?

– Как видишь...

Крестьяне замолчали и не смотрели друг на друга, словно бы они сами были виноваты в том, что не будет земельной реформы. Из открытой двери дома до них доходил теплый запах мамалыги. На крыльце появилась Маргарита и позвала отца завтракать. Он сердито отмахнулся от нее и, затащив плуг под сарай, вернулся к Суину. Тот, опершись на длинную палку, угрюмо смотрел в одну точку.

– А где Мукершану? Что он... думает? - Бокулей посмотрел на соседа с вновь пробудившейся надеждой.

– В армии он. Прислал мне письмо с одним раненым. Говорит, чтобы не отдавали землю помещикам.

– Как же не отдашь? Тридцать третий год повторится...

– Соберем крестьян, поговорим.

Корнеску распрощался с хозяином и, огромный, медленно пошел со двора. На улице он остановился. Над плетнем еще некоторое время маячила его шапка да кольцами поднимался табачный дым.

На этот раз по селу не гремел бубен - крестьяне собрались во двор Корнеску сами.

Пришли не только бедняки и батраки, но и зажиточные. Среди последних был и Патрану. Он слушал ораторов молча, смиренно поглядывал прямо перед собой, сложив на груди руки. Только один раз не вытерпел: на слова Суина "Возьмем землю силой!" кротко заметил:

– Не дело ты говоришь, Суин. Кровопролитие одно выйдет, и все. У правительства - армия, полиция. А у тебя что? На русских надеешься? Они, слава богу, не вмешиваются в наши дела. И правильно поступают. Сами разберемся как-нибудь. Жили по старинке - и будем жить...

По толпе прокатился недобрый гул... Патрану почуял, что гул этот против него, и быстро умолк. Но из толпы уже вихрились, выплескивались злые, горячие выкрики:

– Хорошо тебе жить по-старому!.. Двадцать пар волов, пятнадцать работников держишь. Лучшую землю скупил у нас. А нам, значит, опять с голоду подыхай?.. Армией ты нас не запугаешь. У меня в ней два сына служат, против немцев воюют, а против отца они. не пойдут!..- Александру Бокулей протиснулся к Патрану.- Не пойдут, говорю!.. Это твой щенок пошел с фашистами... Вот и поплатился! Давно ли ты закопал Антона-то! Гляди, как бы и тебя туда не отправили!.. А мои против крестьян не пойдут!

– Не скажи, Александру, - сдерживая себя, все так же кротко проговорил Патрану. - Прикажут, и пойдут. Солдат - человек подневольный...

– Таких солдат уже нет. Недаром наши сыны рядом с русскими идут сейчас по Трансильвании. Кое-чему научились! - за Бокулея ответил Корнеску, который поднялся на арбу и продолжал: - Прошу потише. Давайте обсудим толком, как быть.

Крестьяне угомонились, но ненадолго. Лишь только речь зашла снова о земле, злые, тоскливые выкрики раздались с повой силой:

– Задушат!

– Всех перебьют!

– Долой буржуазное правительство! - прозвучал чей-то хрипловатый и вместе с тем молодой голос. Толпа вмиг смолкла. Потом взметнулся, задрожал другой голос:

– Никакого кровопролития! Патрану прав: куда нам против правительства! Жили и будем жить, как прежде...

– Мы у рабочих помощи попросим. И с нами не совладают. Так и Мукершану говорил.

– Где он, ваш Мукершану? Только смуту развел, а сам скрылся. Он уже один раз поднимал нас. Что из этого вышло - сами знаете!

– Тогда было другое время. А теперь фашизм разгромлен Красной Армией. Неужели мы не сможем воспользоваться этим? Надо объединиться с рабочими! -Суин окидывал толпу темными воспаленными глазами.- Русские рабочие и крестьяне одни, без посторонней помощи, взяли власть в свои руки. А отчего же нам не взять ее, когда нам оказали такую великую помощь? Нужно только объединиться вокруг компартии. Она одна приведет нас к победе!..