– Как у вас обрабатывают землю? - спросил Бокулей-старший и стал напряженно слушать, словно боясь пропустить хотя бы одно слово из того, что скажет Пинчук и затем переведет сын.
Петр Тарасович с удовольствием повествовал. Он говорил о тракторах, об МТС, севообороте, о плугах и, увлекшись, вникал в такие подробности, будто только вчера его оторвали от земли.
Хозяин во все время Пинчуковой речи был серьезен и озабочен, как бывает серьезен и озабочен человек, решающий очень большой и сложный жизненный вопрос, для чего ему надо взвесить все, все - до последней мелочи. Сейчас Бокулей-старший напоминал крестьянина, который после многих бессонных ночей решился наконец расстаться со своим гнездом и переехать на новые, еще неведомые ему земли. Для него уже было совершенно ясно, что жить прежней жизнью он больше не может, что надо ехать на эти новые земли, более плодородные, но он все еще страшится, потому что земли эти для него неведомые. "Но надо ехать, надо ехать!.."
Петр Тарасович не только терпеливо, но и с удовольствием отвечал на все его вопросы. Под конец он вспотел, расстегнул ворот гимнастерки, стягивавший его толстую шею. Лицо Александру было по-прежному озабоченно и серьезно, брови хмурились, лоб морщился - сложная внутренняя работа шла в его голове. Только один раз он оживился, удивленно взглянул на Пинчука, будто хотел спросить, так ли он понял старшину. Это случилось в тот момент, когда Петр Тарасович сообщил, что девяносто шесть процентов всей земли в Советском Союзе обрабатывается машинами и что пашут землю на глубину в тридцать пять сантиметров.
– У нас пашут на семь сантиметров и то редко,- глухо проговорил Бокулей-старший.- И урожаи бедные. Вот вы говорите, что у вас по двадцать - двадцать пять центнеров с гектара бывает, а в отдельных случаях и выше... Да... А у нас в три-четыре раза меньше...
Теперь он казался Пинчуку совсем маленьким, высохшим. Петру Тарасовичу почему-то хотелось взять его на руки и поднять.
– Ничего, будет и у вас так! - тихо и взволнованно проговорил он и вдруг быстро встал и вышел из дому. Через пять минут он вернулся с толстой потрепанной книгой.
– Возьми почитай,- и он положил книгу перед хозяином.- Прочитаешь -будэ все ясно...
Бокулей-старший с благодарностью принял Пинчуков подарок, хотя не только по-русски, но даже по-румынски читать не мог: в Гарманешти почти все крестьяне были неграмотны. Петр Тарасович знал это, однако его нисколько не смутило такое обстоятельство.
– Будут и в Румынии все грамотны, як в моем колгоспи,- и неожиданно даже для себя Пинчук рассказал, что из одной только их артели вышло три инженера, пять учителей, шесть зоотехников, пять агрономов, два врача.- И даже один генерал! - добавил он с необыкновенной важностью и гордостью, пряча улыбку в своих добрых усищах.- Ось!
– А что это за книга? - спросил Бокулей-младший, показывая на подарок Петра Тарасовича.
– "Поднятая целина" Михаила Шолохова. Е у нас такий добрый письменник, який колгоспну жизнь дуже знаe - як вона создавалась и прочее...
Хозяин внезапно вытащил из-под подушки, очевидно заранее приготовленные, какие-то желтые, старые листы и подал их Пинчуку, торжественно, насколько позволял его слабый голос, сказав:
– От деда моего, гайдука Василиу, сохранились. Почитай!
– Благодарствую.- Пинчук принял листы, осторожно свернул их и спрятал в карман. Он приготовился было вновь пуститься в долгую беседу с хозяином, но ему помешал вбежавший с испуганным и растерянным видом Кузьмин.
– Що таке? - спросил его Петр Тарасович.
– Беда, товарищ старшина! Целый конфуз, язви его...
– Да що случилось, скажи?
– Никита...- Кузьмич часто моргал глазами и не мог больше сказать ни единого слова.
Пинчук понял, что от ездового он ничего не узнает, и сам выбежал во двор. К нему навстречу с огорода, где дымилась потихоньку железная бочка, шел Лачуга, неся черный, курящийся паром вещевой мешок, из которого что-то капало.
Петр Тарасович ахнул: он вмиг понял, что произошло.
...Никита Пилюгин по рассеянности - этот недостаток разведчики обнаружили в нем недавно - положил свое белье и старое обмундирование в вещевой мешок, куда еще раньше поместил НЗ - сухари и несколько банок мясных и рыбных консервов. Кузьмич, которому старшина приказал собрать и пропарить в бочке солдатскую одежду, этого не знал и положил в бочку Никитин мешок вместе с обмундированием и бельем других солдат. При высокой температуре консервные банки вздулись, лопнули и...
– Якого ж... ты глядив, старый черт! - напустился Пинчук на перетрусившего Кузьмича.- Що вы со мной зробылы! Всех посажу!..
Михаил Лачуга, поняв, что дело их табак, с несвойственной ему прытью юркнул в сад и укрылся там. Кузьмич же, покорно потупившись, ждал, что будет. Его, однако, спасла Наташа, которая появилась во дворе: при ней Петр Тарасович не мог скандалить. Решил это дело отложить до более удобного случая.
Солнце уже село за Карпатами. На небе появились звезды. В какой-то крестьянской избенке пела скрипка, слышались негромкие голоса. Недалеко, за селом, приглушенно ревели моторы, глухо, но отчетливо шлепали по дороге стальные гусеницы танков. Высоко, прячась среди звезд, гудел ночной бомбардировщик.
Пинчук постоял немного, подумал о чем-то и быстро пошел к тому месту, где отдыхал Аким. Петр Тарасович решил показать Ерофеенко бумаги, подаренные хозяином. "Может, переведут в политотделе",- подумал старшина.
На другой день разведчики поспешили на прощание навестить могилу Али Каримова,- она была рядом со свежей могилой Василики. Кладбище находилось недалеко за селом. К разведчикам присоединилась вся семья Бокулеев, кроме хозяина: старик был еще слаб. Маргарита и Наташа несли венки, сплетенные ими из живых цветов. Шли молча. Горькая печаль тенью легла на загорелые лица солдат. Был печален и Сенька: Али - первый их товарищ, которого схоронили они на чужой земле.
Подошли к двум невысоким могильным холмикам. Здесь уже собралось много гарманештских жителей - стариков, ребятишек, женщин и девушек с венками. Шахаев, волнуясь, заговорил:
