«Летающие гробы» от завода «Москвич», как их сразу окрестили наши водители, начали давать нам с первого января по одному каждый месяц, но они были без водителя. Место для двух медиков и носилки в специальной капсуле для больного, если приходится госпитализировать. Все очень удобно, кроме одного – работая в одиночестве, поговорить не с кем.

Мсковское правительство лихорадочно, лучшего слова не подобрать» готовило посадочные площадки для служебных леталок, жестоко наказывая всех автолюбителей, паркующих на пустых местах свои автомобили. Правда, довольно быстро начали эти квадраты с нарисованной буквой «Н» огораживать сетчатыми заборами с автоматикой, синхронизирующейся с прилетевшей машиной.

Стало намного меньше бессмысленных вызовов от скучающих ипохондриков, «которым показалось, что стало плохо». Все чаще вызывал не сам человек или член семьи больного, а система – «умный дом» или «домашний доктор», которая определила состояние подопечного как «неотложное».

Но чаще всего ездить нам приходилось туда, где этих систем еще не было. В старые дома и старые квартиры, ибо их оставалось еще очень очень много. И жили там такие же старые люди, у которых ничего, кроме телефона или в лучшем случае – браслета здоровья в квартире не было. Пожилые люди сторонились от новомодной техники. Мне доводилось бывать в квартирах, где еще пользовались телевизорами с электронно-лучевыми трубками, принимая всего один канал, ламповыми радиоприемниками и чайниками, которые грели на плите. Были квартиры, в которые мне приходилось стучать, потому что не было ни домофона, ни звонка, а иногда приходилось поискать розетку для подключения ДК, если тот показывал разряд аккумулятора. Быстрые перелеты, минуя пробки, не позволяли, как следует подзарядить наши приборы от бортового аккумулятора.

Часть врачей подстанции заменяли на фельдшеров, или как их называли: операторов диагностической и лечебной систем. Выражение «обезьяна с чемоданом» становилось все ближе к истине. Врачей не увольняли. Им предлагали другую работу – или на кафедре учить студентов в институтах и училищах, или получить квалификацию администратора и со временем через отработку нужного числа лет в должности старшего врача смены, в финале занять должность заведующего подстанцией. В позапрошлом году наш заведующий – по прозвищу Горыныч, отправил и меня поучиться на курсы «организация здравоохранения». Так я вошел в дружную семью госслужащих и получил звание действительного советника медицинской службы третьего ранга. Если перевести на армейские чины – капитан. Горыныч имеет первый ранг – майор. Наш главный по городской станции имеет чин Государственный советник медслужбы третьего ранга – то есть генерал-майор. А министр, имеет первый ранг – генерал-полковник. Это предел для гражданских медиков.

Что мне это давало? Проценты надбавки к пенсии, когда состарюсь. Это мне было параллельно сейчас, в тридцать лет, но я понимаю, что пройдет двадцать, двадцать пять лет и каждый процент надбавки станет волновать и радовать. И дело не в том, что мы живем на мою врачебную зарплату, это не так. Доходов хватает. Как сказал однажды отец: «Богат не тот, кто зарабатывает и копит, а тот, кто не тратит на ерунду, то, что заработал».

Тогда как расходы наши весьма скромные. Пока. Пока мы ждем рождения первенца, пока жена не думает бросить работу, и пока мы не обросли большим количеством детей. А ведь так будет. Валентина сказала: «Сколько Бог даст, столько и рожу» Ну что ж… задача ясна, методика известна, результат ожидаем. Все, как положено в плановой экономике. А это значит одно – дачу придется или расширять, достраивая, или купить новый участок и там построить большой дом для большой семьи.

Все это я обдумывал, летая с вызова на вызов. Оказывая помощь страждущим, иных госпитализируя, а большинство пациентов оставляя на дому, успокоив, что ничего страшного с ними не случилось. Давал совет, обзавестись автономной системой «домашний доктор» по государственной программе с пятидесяти процентной скидкой или по субсидии от правительства Москвы.

Я знал, о том, что в Думе уже второй год обсуждали законопроект о необходимости введения оплаты за необоснованные вызовы «скорой помощи». Однако, эксперты – медики и экономисты никак не могли точно определить что означает «необоснованный», ведь явно ложные вызовы, с того момента, как стал определятся каждый номер и человек, обращающийся за помощью, известен, такое явление, как ложный вызов спецслужб: пожарных, полиции и скорой, практически исчезло.

За без малого десять лет работы у нас на подстанции истинно ложными было определены всего два вызова. В первом случае больной пришел в себя и ушел с места, не зная, что ему сердобольный прохожий вызвал «скорую», при этом сообщить и отменить вызов никто не сообразил. А во втором – вызвали к мертвому человеку, причем давно мертвому, уже с запашком… но выяснилось, что у вызвавшего тяжелейший насморк с потерей обоняния и миопия – минус восемь, практически не оперируемая форма. Так что, оба случая судом хоть и были признаны «ложными», но вины за нанесенный ущерб на вызывавших не возложили, а руководству Станции скорой было предложено: списать потраченные на выезд бригад средства как на «события неодолимой силы». Так оба эти случая судом были отнесены к уже фактически исключенной из судебной и медицинской практики категории «несчастный случай», когда виновного в происшествии нет, а есть обстоятельства. Руководство решило вычесть потерянные деньги из фонда оплаты труда сотрудников подстанции за год, не сообщив никому. «Чтоб худого про царя не болтал народ зазря, действуй строго по закону – то есть, действуй втихаря»!4

Все в стране изменилось. Мне всего тридцать три, но я уже как старик вспоминаю прошлое и сожалею о нем. Оно не лучше настоящего, но я представляю, что нас ждет в будущем и оно меня не радует. Хотя бы потому, что власть упорно поворачивает воспитание населения в сторону потребительства, а не социальной ответственности, которую я заложил в основу алгоритмов Блазновской нейросети «Дума-2».

Все будет не просто хорошо, а еще лучше. Технологии развиваются, войны почти сошли на нет. Террористы шалят и будут шалить. Это процесс естественный, как спазмы в кишечнике или кожный зуд. Почесал – все прошло. Тотальный контроль неуклонно нарастает. Общество не возмущается нисколько, потому что контролер не человек. А нейросеть не ищет выгоды от тотального контроля.

Женщинам не стыдно понимать, что какой-то искусственный интеллект видит их неглиже, когда переодеваются, мужчинам на кухне обсуждающим политическую обстановку в стране и мире – наплевать, что их беседа слушается тоже не человеком и подвергается анализу. Поэтому не удивляет уже людей, что иногда приходят сообщения: «ваши рассуждения очень интересны, благодарю вас за подсказку возможного решения общественных проблем», или: «Ваши высказывания носят противозаконный характер, поэтому рекомендую вам пересмотреть свои жизненные позиции, чтобы избежать возможного преступления по статьям… Ваш персональный адвокат» – и человек имеет шанс задуматься, трезво оценить свои высказывания и взгляды. Огромное число различных правонарушений не случилось благодаря таким простым мерам.

Я понимаю: главное, рано или поздно кто-то этот контроль попытается перехватить и превратить в тотальное управление людьми. Я не знаю, когда и как это случится, но не надо быть гением, чтобы понимать – раз есть соблазн, то обязательно появится и соблазнившийся.

Я это объяснял Самсонову, главному охраннику страны. Потому что именно ему и его управлению поручен контроль безопасности нейросетей, которые работают с нашими законотворцами.

Пока шеф управления Самсонов, я спокоен… он не претенциозный человек, имея возможность перехватить все нити управления в стране, он этого никогда не сделает. Но он не вечен. Ему пятьдесят. Он не лишен пороков и пристрастий, как любой живой человек. И как любил шутить отец на тему старинной мудрости: «Кто учил учителя?», он повторял: «Кто убережет охранника?». Конечно, у него есть своя охрана. Ее не видно, он высокий профессионал в безопасности. Но… ничто не вечно под луной.