Потоптавшись на месте, давя ботинками остатки стекла на полу, Михаил, с отчаянно бьющимся сердцем, осмотрел комнату. Однако, даже привыкшие к полумраку глаза не сумели разглядеть ничего стоящего. Пыль, словно пелена, не только покрывала обстановку, но и пропитала воздух. Монументальная тяжёлая мебель словно старалась спрятаться, сливаясь со стенами. Пара тяжёлых шкафов, заваленная тряпками кровать, и огромный сундук в углу – когда-то это явно была чья-то спальня. Но вот взять отсюда было совершенно нечего. Ни безделушек, ни фотографий на стенах, ни самой завалящей керамической статуэтки, ничего. В отношении уюта комната выглядела абсолютно голой. Открывать шкафы или рыться в грязных тряпках мальчишка брезговал. Задание с каждой минутой становилось всё сложнее.

Тяжело вздохнув Михаил двинулся вперёд, туда, где огороженный занавесью с бахромой, маячил дверной проём. С трудом выпутавшись из тяжёлой пыльной тряпки, он сделал шаг вперёд, и непроизвольно зажмурился. Прямо напротив него оказались два больших и целых окна, в которые било солнце, заливая светом всю середину комнаты, и только по углам всё также господствовал влажный сумрак. Комнаты оказались почти идентичными, голыми и пустыми, и лишь разница в освещении отделяла одну от другой.

Проморгавшись, мальчишка растерянно огляделся. Здесь тоже нечем было поживиться, по крайней мере в той части, которая хорошо освещалась. Скрипнув зубами от расстройства, Михаил двинулся вдоль стены, попутно осматриваясь. И здесь мебель выглядела голой и испуганной. Она словно живая, сжималась, опасаясь чужих взоров. Взгляду из-за этого даже не за что было и зацепиться. И неудивительно, вся обстановка напоминала казённую казарму, а не уютный дом, где приятно проводить время с семьёй. А уж для Михаила, выросшего в бедной обстановке, но с заботливой и любящей матерью, здесь всё казалось диким и чужим, словно не предназначенным для проживания людей. Даже в пещере неандертальцев, виденной им на картинке в учебнике истории, находиться было бы уютнее, чем в этом, покинутом людьми доме. Сама атмосфера давила на сознание, заставляя и взрослого нервничать буквально на ровном месте, что уж там говорить про неокрепшую психику ребёнка.

Мелкими семенящими шагами он двинулся вперёд, решив обойти всю комнату по периметру. Но и при ближайшем рассмотрении ничего не изменилось. Комната так и осталась безликой, словно привидениями наполненной лишь старой рассохшейся мебелью.

Он должен был услышать этот звук раньше, но бухающее в груди сердце и сбитое дыхание подвели его.

Скрип. Скрип. Скрип. – Раздалось из ближайшего угла, когда до него оставалось чуть больше метра.

Мальчишка насторожился, замер на месте, боясь пошевелиться, и до боли в глазах вглядываясь в темноту. Но не зрение, а какое-то звериное чутьё позволило ему сложить всю картину целиком. Первой вещью, которую он осознал, оказалось кресло-качалка, почти незаметно колыхавшееся, и издававшая те самые, неприятные звуки. Оно словно выступало из темноты выпуклой пульсирующей раной, а нечёткие очертания его сливались с окружающей обстановкой. И лишь через несколько секунд он понял, что кресло было не пустое. В нём, как на троне, восседал старик, до колен укрытый тёплым полосатым пледом. Его фигура проявлялась всё чётче, и уже через минуту мальчишка увидел скрюченные пальцы на руках, седую густую шевелюру, сливавшуюся с такой же бородой, и даже морщины, избороздившие бледное лицо.

Встречи с кем-либо он не ожидал никак, и первую минуту просто стоял, пытаясь совладать со страхом и дрожащими коленями. Старик тоже молчал, глядя прямо на него, и лишь всё тот скрип вязко расплывался по комнате.

– Здравствуйте. Вы извините, я хотел просто попить попросить, на улице очень жарко, а до дома далеко. – Понимая, что нужно как-то выкручиваться, Михаил через силу выталкивал слова сквозь пересохшие губы. – Я думал, что здесь никого нет, и я просто попью и уйду. Я, честное слово, не хотел вам мешать.

Старик зашёлся сухим тихим смехом, плавно перешедшим в кашель. Звуки оказались очень странными и неприятными. Создавалось впечатление, что не человек воспроизводит их, а две палки ритмично бьются друг о друга на ветру.

– И кого же вы, молодой человек, собирались попросить попить, если думали, что здесь никого нет? – Прокашлявшись спросил старик, поблёскивая хитрыми глазами с прищуром.

– Да нет же. – Видя, что хозяин дома не злится, Михаил слегка расслабился и приободрился. Его приключение всё ещё могло закончиться без последствий, главное, чтобы мама ни о чём не узнала. – Я сначала хотел попросить водички, а потом понял, что здесь никто не живёт и решил попить сам. Попросить-то не у кого. Но вы не думайте, я не вор, и ничего не трогал. Честное слово, искал только воду.

– Ну-ну. – Протянул старик, и казалось даже поверил услышанному полубессвязному бреду. – Давненько ко мне не заглядывали гости, к тому же такие говорливые. Я уже и забыл, как это, просто разговаривать. Ну, присаживайся, давай знакомиться. – Лёгким жестом, совсем не свойственным старикам, он указал рукой на небольшую скамеечку справа от себя, стоявшую очень близко к креслу. – Я Павел Романович, можно просто дед Паша.

Мальчишка замер, глядя на предлагаемое ему сиденье. Всё бы ничего, но по какой-то, ему самому неведомой причине, он очень не хотел приближаться к старику. Здравый рассудок буквально вопил, предупреждая об опасности, но не мог предложить самой завалященькой идеи, как избежать её.

– Может я пойду, – собственный голос звучал словно чужой и откуда-то со стороны, – не буду вам мешать?

– А ты мне и не мешаешь. Прости, я не расслышал твоё имя.

– Миша.

– Присаживайся, Миша, присаживайся. Ты даже представить не можешь, как я рад гостям, а таким как ты, в особенности. Молодость – это большое преимущество.

Мысль – убежать сразу – даже не пришла ему в голову, и он послушно уселся на скамеечке, сгорбившись, и косясь на старика. Тот не смотрел на него, не делал никаких движений, лишь так же покачивался в кресле, и даже не пах ничем противным, хотя выглядел неопрятно, но мальчишке неуютно было находиться на расстоянии вытянутой руки от него. Слово «интуиция» было ему ещё незнакомо.

– Ну, рассказывай, Миша, как живёшь, как дела. Мне, старику, всё интересно, даже то, что тебе покажется скучным.

Мальчишка в растерянности пожал плечами, совершенно не представляя, о чём он мог бы рассказать. Но старик оказался терпеливым, и после нескольких минут мучительной тишины Михаилу пришлось выдавить из себя хоть что-то.

– В школу хожу, учусь, мамке по дому помогаю. Иногда гулять хожу.

– Почему же иногда? Самый возраст – опробовать собственный силы. Похулиганить, набедокурить, как же без этого? А потом некогда будет, да и хлопотно очень, наказать могут. Неужели у тебя и друзья такие же маменькины сынки, которые кроме учёбы и дома ничего не хотят?

– Я ещё не успел найти друзей. Мы только переехали.

Мальчишка нахмурился, вспомнив компашку, из-за которой попал в эту передрягу. Его настоящие друзья, оставшиеся далеко, никогда так не поступали, и уж, тем более, не обманывали его. Он сильно поник, поддавшись мимолётному разочарованию, не заметив, как старик смотрит на него с интересом, поблёскивая из темноты маленькими глазками.

– Ну так это не беда. Так проблем меньше, поверь мне. Никто ничего не видит, никто ничего не знает. – Выдал старик непонятную и туманную фразу. – Главное родители есть, а ещё братья, сёстры. Небось дом – полная коробочка. Все на виду.

Мальчишка отрицательно замотал головой. Ему стало ещё грустнее, так, словно старик словами влил в него яд со вкусом разочарования. И правда, почему он такой невезучий? Ни друзей, ни полной семьи, всё не как у людей.

– Нет, мы с мамкой вдвоём живём. – Выдавил он, подавив спазм в горле. – Да и то, она почти всегда на работе. Нам деньги неоткуда брать, а жить надо. – Последнюю фразу он произнёс словно заученную, так, как будто слышал её каждый день вместо пожеланий спокойной ночи.