Трепалов выслушал Дмитрия Николаевича очень внимательно и под конец его речи удовлетворённо крякнул.
– Хорошо, что вы, товарищ Руднев, не пытаетесь меня убеждать в своём расположении к советской власти. Если бы вы чего-нибудь такое сказанули, я бы доверять вам дальше не смог.
Руднев усмехнулся.
– Значит, пока доверяете?
– Доверяю, и надеюсь, что и вы мне доверять будете. Большего мне от вас не надобно, но без доверия между нами никак! Одна маета выйдет!
– Это вы верно сказали. Что ж, давайте попробуем доверять, – согласился Дмитрий Николаевич и попросил. – Расскажите мне, Александр Максимович, все подробности дела.
– Их немного, к сожалению, – пожал плечами Александр Максимович. – Реликвия вместе с другими царскими цацками хранилась в московском губернском банке. Пропажа обнаружилась почти месяц назад, когда в банк приехала комиссия, которая должна была подтвердить подлинность венца и отсутствие на нём повреждений. Открыли сейф, это там такая цельная комната в подвале, без окон и с дверью, как в трюме крейсера… Случалось вам на крейсерах бывать?
– Не случалось.
– А я гальванёром на «Рюрике» служил… Там бронированные трюмные двери с кремальерным замком. Если пробоина, их задраивают, чтобы вода другие отсеки не заполняла. Не проломить, короче говоря… В общем, открыли дверь, вынули ларец, в котором корона хранилась, отперли, а её и нету! Ясное дело, всех арестовали – и пришлых, и охрану, и гражданских, что при хранилище числятся. Всего девятнадцать человек: двенадцать караульных, они посменно по четыре человека дежурили, один архивариус и его помощница, два прикомандированных к хранилищу ювелира, ну, и комиссия из трёх человек: один профессор какой-то там по немецким древностям, второй – специалист из Исторического музея и ещё один ювелир, большой дока по драгоценным камням. Кроме этих трёх в комиссию ещё два товарища из ЧК входили: Балыба и Янсонс.
– Их тоже арестовали?
Трепалов изумлённо уставился на Руднева.
– Нет, конечно! Они начали расследование. Позвали нас. Чтобы мы сняли отпечатки…
– Подождите! – перебил Дмитрий Николаевич. – А когда пропал венец, удалось выяснить?
– По записям в журнале, последний раз его наличие проверяли за неделю до этих событий. Там всё в точности по процедуре: вынимали, осматривали, взвешивали. Это регулярная проверка. Её проводят один из ювелиров, архивариус и двое охранников. Подписи всех четырёх в журнале имеются, и сами они подтверждают, что реликвия на тот момент была в целости и сохранности. Но про это вам лучше товарищ Фогт всё расскажет.
– Месяц и ещё неделя, – задумчиво проговорил Руднев, – срок немалый…
– Неделя, это если те четверо не врут, – заметил Трепалов. – А то может, и раньше свистнули.
– Вряд ли врут. Им для этого в сговоре нужно быть, каждую деталь согласовать в своих показаниях. Это сложно для четырёх человек. Да и вероятность того, что кто-то проболтается, тем выше, чем посвящённых больше. Когда участников преступления много, правда наружу быстрее вылезает… Что удалось выяснить сразу после обнаружения пропажи?
– Да, собственно, ничего. Отпечатки там всякие, слепки с замка и прочее, что полагается, никаких зацепок не дали: дверь и шкатулку не взламывали, никаких посторонних пальцев в хранилище мы не нашли. Обыск в банке, в казармах охраны и в квартирах остальных подозреваемых тоже ничего не дал… Оно и не мудрено! Не стал бы вор при себе сокровище хранить, тем более у него неделя была на то, чтобы его куда-нибудь сплавить.
– Что показали подозреваемые и свидетели?
Трепалов поморщился.
– Тут не скажу, не знаю. Их ВЧК допрашивала. Нам они не докладывают. Но судя по тому, что к вам обратились, похвастаться им нечем.
– Выходит, чекисты своё расследование ведут отдельно от вас?
– Правильнее будет сказать, что расследование только они и ведут, а мы у них на побегушках. Подробности дела мне стали известны лишь вчера от Горбылёва. Янсонс с Балыбой нам даже не сообщали, что пропало и когда. Просто велели провести… как это правильно?.. криминалистическую экспертизу. Полученные материалы у нас сразу забрали. Подозреваемых мы видели только тогда, когда брали у них отпечатки. Нам даже личные дела не показали.
Дмитрий Николаевич на несколько секунд задумался, а потом спросил:
– Скажите, Александр Максимович, архив, который Терентьев собрал, изъяли тогда же, когда венец искать начали?
– По времени тогда же, но я не знаю, связано ли одно с другим. Нам просто предъявили распоряжение с подписью Дзержинского и ничего объяснять не стали.
Руднев невесело усмехнулся:
– Товарищеские у вас отношения, я смотрю.
Трепалов насупился.
– А я бы, товарищ Руднев, на месте товарищей из ЧК тоже бы не особо УГРО доверял. В наших рядах не все твёрдую платформу имеют, а некоторые и вовсе перебежчиками оказались.
Дмитрий Николаевич хотел было ответить, что твёрдая платформа ещё никому не заменяла ни профессионализм, ни совесть, но вовремя прикусил язык. Входить в конфронтацию с человеком, с которым взялся вести расследование, глупо и недальновидно, тем более, если у тебя есть причина симпатизировать этому человеку и даже быть ему благодарным.
– Александр Максимович, я до сих пор не успел сказать вам спасибо за то, что вы позволили снять с меня обвинение в убийстве и за то, что потом пытались меня разыскать. Я вам очень благодарен за всё это, – сказал Руднев, пресекая опасную пикировку и переводя разговор в русло взаимной терпимости. – Вам удалось выяснить, почему тот человек – Капитон Федульевич Зябликов, если не ошибаюсь – следил за Белецким, кто его зарезал?
Трепалов враз помягчел, то ли в силу душевной отходчивости, то ли порадовавшись вовремя придушенному конфликту.
– Пока нам только удалось установить имя убитого, да и то потому, что история с этим мертвецом получила продолжение, тоже, надо сказать, безрадостное, – ответил он и охотно поделился подробностями. – На следующий день после вашего ареста в Хлебном переулке было совершено двойное убийство. Были застрелены профессор медицины Олег Станиславович Хабаров и его помощник доктор Виноградов. Их убили в квартире профессора, где он не только проживал, но пациентов принимал, неврастеников всяких…
– Я знал профессора Хабарова, – глухо перебил Руднев и, скривившись от боли, принялся тереть затянутую в перчатку руку.
Александр Максимович заметил это и участливо спросил:
– Болит? У вас ранение было?
– Не ранение, ожог сильный, – ответил Дмитрий Николаевич. – Иногда болеть начинает. Мнимая боль. Хабаров меня как раз от этого лечить пытался… Не обращайте внимание, пройдёт сейчас… Так что там с этим двойным убийством?
Трепалов, слегка смутившись своего замечания на счёт неврастеников, к числу которых, как оказалось, относился и его собеседник, поспешил вернуться к подробностям дела:
– Убил докторов, похоже, один из пациентов, но кто таков и как выглядит, выяснить не удалось. Горничная у профессора девка хоть и молодая, но чисто курица безмозглая! Ни хрена сказать не смогла! Не помню, говорит, какой такой пациент был, и всё тут. А то что был, в этом она уверена, потому как профессорский помощник ей всегда заранее время называл, когда пациенты должны были приходить. Она их встречала и в смотровую провожала, а об остальных посетителях отдельно докладывала. В тот раз она тоже кого-то встретила и к профессору провела. Потом следующий пациент пришёл, она и его в смотровую – а там оба доктора на полу с простреленными головами. Есть ещё одно, что подтверждает версию с убийцей-пациентом. Всех, кто к профессору на приём приходил, помощник в журнал записывал. Так вот, в журнале этом последняя страница была вырвана. Мы, конечно, стали всех из этого журнала разыскивать, потому как убийца мог не первый раз приходить…
– Он бы тогда весь журнал унёс, а не один лист выдрал, – заметил Руднев.
– По уму-то, конечно, так, – согласился Трепалов, – но мог же не сообразить или растеряться… Да и ухватиться нам больше было не за что… В общем, нашли мы всех, кроме одного. Горничная никого не признала, алиби у всех подтвердилось. А про того, который пропал, в конце концов выяснили, где проживает. Опросили дворника и соседей. Те говорят, что уж несколько дней как не появляется, и описание внешности дали. Ну, тут-то и выяснилось, что пациент этот в нашем морге лежит, и что ещё до убийства докторов он сам был зарезан в Балихинском доме. Так мы и узнали имя вашего шпика.
