– А вы не замечаете в нем ничего странного?

– Нет.

– Взгляните повнимательнее.

Я подняла фотографию к свету, сама наоборот наклонившись пониже.

– Я по-прежнему не…

– Поршень, вернее, его цвет – в нашей стране таких не производят и даже не доставляют, я проверила. Их выпускают небольшими партиями только в Колумбии. – Она помолчала – как я предположила, для драматического эффекта – и добавила: – И еще кое-что. – Она достала телефон, включила и показала мне фотографию: – Это Паскаль Мартаньё.

Я прищурилась, вглядываясь в экран.

– Кто?

– Известный американский художник.

Мне это имя ничего не говорило.

Детектив Чемберс перелистнула на следующую фотографию: живописное изображение шприца с поршнем того же цвета, что и на орудии преступления.

– Это постоянная деталь в его творчестве, и если вы имеете какое-то представление о Паскале Мартаньё, вы сразу вспомните этот шприц. Можно сказать, это его подпись. И знаете, что еще я выяснила?

– Что?

Детектив Чемберс широко улыбнулась.

– Он недавно переехал в Лондон – ничего себе совпадение, да?

Эта часть города была мне незнакома. Я всю жизнь придерживалась одних и тех же привычек: это касалось и маршрутов, которыми я ходила, и мест, которые посещала. В Лондон-Филдс я оказалась словно в другом мире, с непривычными пейзажами и обитателями.

Я вышла со станции и сделала нечто, совершенно для меня не характерное: нарочно пошла в неправильную сторону и оказалась у ворот, за которыми открывался длинный узкий парк, который и дал району имя. Я сделала шаг вперед, чтобы пересечь велосипедную дорожку, отделявшую меня от входа в парк, – и тут же отскочила, чтобы не попасть под поток велосипедов. У некоторых впереди были прикреплены деревянные тележки с детьми, у других в корзинках на руле сидели собаки, у третьих из корзинок торчали цветы и домашние растения. Я покачала головой, заметив в одной из корзинок одно особо ядовитое, и, дождавшись просвета, ринулась вперед.

Миновав ворота, я услышала крик «Аут!», за которым последовал всплеск радостных криков, и рассеянно двинулась в том направлении. У северного конца парка, на газоне, шел матч в крикет; рядом на длинном столе был накрыт послеполуденный чай; игроки, облаченные в белое, сняли джемперы и кепки и нахлобучили их на судью; вокруг отмеченной белым границы игрового поля расселись молодые лондонцы. На фоне непримечательного городского парка зрелище показалось мне нелепым.

Пока я наблюдала за игрой, передо мной всплыло воспоминание, как я сижу на траве, а отец, одетый в белое, с битой в руках, играет в крикет – должно быть, дело происходило в Оксфорде. Женщина в желтом платье передает мне вазочку с клубникой и улыбается, когда я поднимаю на нее глаза. Видимо, я еще совсем маленькая, раз мне приходится задирать голову. Раздается крик «Аут!», я оборачиваюсь и вижу, как отец идет прочь с питча, рассеянно помахивая битой.

Я еще немного понаблюдала за матчем, потом направилась в сторону Мартелло-стрит. Адрес Паскаля Мартанье оказалось нетрудно достать – достаточно было попросить инспектора Робертса. Полагаю, я и сама бы справилась, но спешила, поскольку хотела успеть поговорить с художником до того, как до него доберется детектив Чемберс.

Когда впереди показался выход из парка, я обратила внимание на мужчину в блеклой просторной одежде, с волосами, стянутыми в узел на макушке, с прихрамывающей походкой, и хотя я видела только его спину, мгновенно узнала Паскаля Мартанье с той фотографии, которую показывала мне детектив Чемберс. Рядом с ним тем же размашистым неровным шагом шествовал огромный датский дог. Не торопясь, они миновали тоннель под железнодорожными путями и свернули на Мартелло-стрит, вошли в ворота, как я решила, бывшей фабрики, оставив их открытыми, так что я проследовала внутрь. У входа в здание Паскаль Мартанье остановился, отстегнул поводок и открыл дверь, впуская собаку, а сам обернулся ко мне. Мы замерли, молча глядя друг на друга.

– Паскаль Мартанье? Меня зовут профессор Роуз. У вас найдется минутка? Я хотела задать вам несколько вопросов о вашем… м-м-м, творчестве.

Он продолжал пристально разглядывать меня с макушки до пят, явно пытаясь решить, стоит ли начинать разговор с этой странной женщиной, одетой в старый мужской твидовый костюм, с короткими напомаженными волосами, разделенными на идеальный пробор, как у денди 20-х годов.

– И в какой области вы профессор?

Я не ожидала, что вопросы будут задавать мне, но решила, что раз он не прогнал меня сразу, то лучше ответить.

– Токсикологии растений.

– Профессор по ядам?

– Растительным ядам, да. Могу ли я задать вам несколько вопросов?

Он снова окинул меня беглым взглядом и вдруг улыбнулся, открывая ряд ровных белых зубов.

– Конечно, почему нет. Пойдемте в дом.

Мы миновали коридор и длинный лестничный пролет, ведущий к огромным дверям, перед которыми сидел дог. Паскаль Мартанье снял серые замшевые сандалии и аккуратно поставил рядом с точно такими же, но поменьше размером, и открыл двери, впуская дога внутрь.

– После вас, профессор.

Его квартира представляла собой единое огромное пространство, где одна стена состояла целиком из окон в металлических рамах. Оттуда открывался вид на парк, и море зелени странно контрастировало с аскетичным бетонным интерьером.

Паскаль Мартанье прошел к здоровенному кухонному острову около одной из стен: двигался он как человек, достигший просветления или находящийся под воздействием транквилизаторов.

– У вас тут так… пусто, – заметила я, разглядывая его жилище.

– Это называется минимализм, – поправил он. – Хотите чаю? – Кончиками пальцев он надавил на стену, и в ней мягко открылась дверца буфета. – У нас есть ройбуш, гибискус, лимон, жасмин, ромашка, имбирь, женьшень…

– Нет, спасибо, – ответила я, чтобы остановить это бесконечное перечисление.

Паскаль Мартанье взял с полки маленький чайник, и я уже испугалась, что мне придется вытерпеть целую китайскую церемонию, прежде чем мы перейдем к беседе, когда он произнес, споласкивая чайник:

– Что вы хотели у меня узнать?

Перед тем как идти сюда, я отрепетировала свой вопрос. Мне не хотелось его задавать, но с чего еще было начать?

Я глубоко вдохнула.

– Это очень любезно с вашей стороны, спасибо. Я ваша большая поклонница, меня крайне интересует самая характерная деталь вашей живописи. Мне всегда хотелось узнать, в чем ее смысл? Что она обозначает?

Несколько мгновений он смотрел на меня, потом шумно выдохнул.

– Серьезно? И это ваш вопрос? Не думал, что все окажется настолько примитивно.

Такой реакции я не ожидала, но не собиралась сдаваться.

– Вы все время рисуете один и тот же тип шприца. За этим кроется какая-то причина?

Он повернулся ко мне спиной и принялся заваривать чай.

– Поищите в интернете, там все написано, есть даже отдельная страница в Википедии. Если у вас нет более интересных вопросов и вы не хотите выпить чаю, то не вижу для вас причин оставаться.

– Просто шприц на ваших картинах такой необычный, – затараторила я. – Его так просто не найдешь. Строго говоря, такие производят на единственной фабрике в мире.

Я копнула слишком глубоко – по наклону его головы я поняла, что Паскаль Мартанье начал что-то подозревать. Он медленно повернулся.

– Кто вы такая?

– Огромная ваша поклонница, обожаю ваши картины. – Не видела ни одной. – Но больше всего меня восхищает ваше внимание к деталям. То есть ну вот кто бы выбрал такой специфичный шприц в качестве художественной подписи? Даже я, профессор токсикологии, за всю карьеру видела всего несколько таких штук. Ваша точность в деталях невероятна, исключительна.

И я заулыбалась, искренне довольная своим представлением.

– О… теперь понимаю. Вы ботаник и в том, что касается искусства.