– Пусти меня! – повторила я более настойчиво.

– Ну ладно, ладно – восемь черенков. Мне придется переписать одну главу в диссертации, но восьми должно хватить.

Я закрыла глаза.

– В сотый раз повторяю – у меня нет растений, от которых ты можешь отрезать черенки, и ты сам прекрасно знаешь. Я твержу это не первый месяц. И не раз говорила, что тебе придется сменить тему диссертации. Вот и займись этим, придумай новую.

Борщевик глубоко вдохнул и заговорил, понизив голос, почти угрожающе:

– Вы – мой научный руководитель. Помогать мне – ваша обязанность.

– Но я не твой научный руководитель.

– Ну, неофициальный.

– Ничего подобного.

– Но вы единственная, кто может мне помочь! – рявкнул он, дернув мою руку вверх. – Вы единственный преподаватель в этом университете, кто имел дело с убийством с помощью растительного яда.

И тут мне бы стоило испугаться – дикого взгляда Борщевика, его непредсказуемости, – но вместо этого меня объял гнев, даже ярость от осознания того, что он всего лишь схватил меня одной своей огромной рукой и я стала совершенно беспомощной.

– Как уже много раз объясняла, я не могу тебе помочь и поэтому предлагаю перевестись в другой университет. – Я старалась говорить спокойно. – Имперский колледж и Королевский колледж предоставляют широкий круг специальностей, подай заявку в один из них.

– Я подавал, в прошлом году… меня не приняли.

– Тогда тебе стоит подумать о новой теме диссертации и податься на другой специалитет.

Я взглянула Борщевику в лицо – он явно ждал от меня другого ответа. Его выдающееся адамово яблоко ходило ходуном, ноздри раздувались, зубы скрежетали, он тяжело и часто дышал. И тут я поняла, что в нем изменилось, – он выглядел как готовый напасть дикий зверь.

Вдруг пискнул мой телефон. Свободной рукой я откинула клапан на сумке, и Борщевик стиснул мою руку снова.

– Не трогайте его.

Но я все равно вынула телефон.

– Я же сказала – опаздываю, меня ждут. И скорее всего уже волнуются.

Я нажала на экран, чтобы открыть сообщение: «Спокойной ночи, дорогая, сладких снов».

Телефон снова пискнул, и на экране появились три сердечка.

– Я сказал, не трогайте! – снова прорычал Борщевик, вздернув мою руку так, что я вскрикнула от боли. И уронила телефон.

Безо всякого предупреждения дверь лаборатории распахнулась, и мы, развернувшись, увидели на пороге мою ассистентку, Карлу. Я обрадовалась ее появлению, как никогда в жизни, и шумно выдохнула от облегчения. На долгий миг она замерла, вбирая взглядом меня, Борщевика и его лапу, сжимающую мое запястье, потом спокойно подтянула наверх овальную коробочку, свисавшую у нее с ремня сумки, и нажала кнопку посередине. Оглушающе-пронзительный вой сирены, заставивший меня присесть, наполнил коридор, Борщевик мгновенно отпустил мою руку и скрылся из виду, а я обхватила голову руками, зажмурила глаза и упала на колени. Карла тут же выключила сигнализацию, но ее эхо еще какое-то время металось у меня в черепной коробке.

– Простите, профессор, что не предупредила вас о сигнализации, – произнесла Карла, – но иначе не сработал бы эффект неожиданности.

Я открыла глаза и увидела, что она улыбается и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Проигнорировав этот жест, я подобрала телефон и поднялась на ноги. В ушах звенело.

– Это было кошмарно, – сообщила я, сдвигая очки на макушку.

– Зато помогло. Видели, с какой скоростью он исчез? – Клара передернула плечами. – Отвратительный тип, у меня от него мурашки по коже.

– Ты его знаешь?

– Мы вместе работаем над одним проектом для диссертации. Терпеть его не могу. И у всего университета он поперек горла, ужасный грубиян, вы в курсе? Постоянно ищет с кем бы сцепиться, он из тех людей, кто считает, что на него ополчился весь мир. Бесят подобные личности.

Что ж, приятно узнать, что не меня одну Борщевик раздражает настолько сильно. Хотя нет. На самом деле я ощутила… разочарование.

– А с тех пор, как он начал варить наркотики, все стало еще хуже, – добавила Карла. – Но с ним все было понятно еще до того, как он занялся производством запрещенных веществ, а теперь перешел все границы. Я бы на вашем месте с ним не связывалась.

– Легко сказать, – пробормотала я, вытирая лицо платком.

– Вы в порядке? Голова не кружится?

– Все нормально.

– Вы же понимаете, что должны написать на него заявление о нападении? Его должны исключить.

– Наверно, ты права, – сказала я без особой уверенности. – Если ты тоже уходишь, не против, если мы выйдем вместе?

– Совершенно не против. Вам что-то нужно захватить из лаборатории?

– Не сейчас.

Карла щелкнула выключателем и закрыла дверь.

– Если хотите, я посажу вас на автобус, – добавила она, подхватывая меня под локоть, словно немощную старушку.

– Ценю твою помощь, – отозвалась я, высвобождая локоть.

– Мне несложно. Хотя Аарон явно уже далеко отсюда.

Аарон – так, значит, зовут Борщевика. Мне стоило хотя бы раз поинтересоваться этим. Возможно, если бы я обращалась к нему по имени, он выказывал бы мне побольше уважения. Но это не точно.

К тому моменту, как я вышла из автобуса в конце Хампстед-Хай-стрит и направилась к дому, уже миновала полночь. По лестнице на третий этаж я поднималась как можно тише – отношения с соседями у меня не складывались, так что не стоило их беспокоить лишний раз. Честно говоря, у меня плохо складывались отношения с большинством людей, что, конечно, представляет проблему для университетского преподавателя. И хотя я вышла на работу уже девять месяцев назад, мне приходилось прикладывать усилия, чтобы общаться, смотреть людям в глаза и воспринимать чужие шутки. И не стану отрицать, что год, проведенный в изоляции, в компании одних только ядовитых растений, усугубил уже имевшиеся у меня проблемы социального толка.

На автоответчике мигала кнопка полученных сообщений, но я проигнорировала ее и прошла сразу на кухню, остановившись перед фотографией отца. На этом снимке он сидел за длинным столом в нашем фамильном доме в Оксфорде и читал потрепанный томик «Идиота» Достоевского. На столе перед ним располагались энциклопедия растений и цветов, потрепанная корзинка со свежими яйцами, секатор, три банки с водой с укрепленными в горлышках косточками авокадо, размякший сэндвич, древний лайтбокс, негативы и контрольное стекло, а также нож для подрезки веток. На крупном носу отца восседали очки, губы были поджаты в раздумье.

Я постучала костяшками пальцев по стеклу чуть выше его головы.

– Привет, отец. Я дома.

Мне стоило бы отправиться в постель, тем более вставать предстояло спозаранку, но вместо этого я поднялась по приставной лестнице и через люк в кухонном потолке выбралась на крышу, где располагался мой сад. Когда-то я приходила туда ежедневно, чтобы самым тщательным образом ухаживать за коллекцией ядовитых растений и следить, чтобы каждый экземпляр получал все необходимое. Но теперь уже мне не нужно было облачаться в защитный костюм, перчатки и бахилы, потому что самым опасным растением в коллекции являлась Euphorbia characias подвид wulfenii, чей сок мог вызвать раздражение и проблемы со зрением, только если втереть его прямо в глаза.

Я раскрыла складной парусиновый стул, принадлежавший еще отцу, села и выдохнула, отпуская все дневные тревоги, и в оранжевом отсвете ночного города передо мной начали вставать призраки утраченной коллекции.

Вместо фуксии у перил на южной стороне когда-то располагался роскошный Ricinus communis. Там, где сейчас толпились горшки с хризантемами, обитал Datura stramonium. Место коллекции Digitalis purpurea заняли пряные травы, а рядом с ними приютилась Еuphorbia, заменившая великолепный экземпляр Veratrum viride. А между ними там и сям в разноцветных горшках были расставлены однолетники: герань, петунии и анютины глазки.