Биттерлинг покраснел до корней волос.

– Драгоценнейшая Резеда, – уныло начал он, – мы действительно говорим о чрезвычайных обстоятельствах, к которым следует отнестись очень серьезно. Всем известно, что я многие годы с огромным усердием трудился над устроением нашего замечательного праздника. Если бы только вы были с нами той ночью…

Резеда шумно втянула воздух заостренным носом. Гортензия подумала, что, выдохни та пламя, никто не удивится. Однако тон, которым был озвучен ответ, оказался ледяным.

– Отвечать на подобное нет нужды, – сказала Резеда. – Я лишь поражаюсь, что за чепуха могла заставить меня покинуть Баумельбург в разгар подготовки к празднику и приехать сюда. Не так ли, дорогой Лоренц?

– Клянусь всеми грибными кольцами, приглашение в Воронью деревню показалось мне безотлагательным. Никто не созывает большой совет без причины.

Судя по бормотанию председателя, ему было очень неуютно в изысканном жилете.

– И правильно сделали, что приехали! – впервые вмешался Гизил Моттифорд. – Надеюсь, вы поверите слову Моттифорда, хотя сомневаться в том, что пережили мои бедные друзья, просто немыслимо. Я вытащил их из дыры в земле на берегу Сверлянки, и они пребывали в поистине печальном состоянии. А земля там раскрылась лишь потому, что незадолго до того одно из наших самых красивых и совершенно здоровых деревьев упало при необъяснимых обстоятельствах. Точно так же, как и старая липа в Зеленом Логе. Разве бывают такие случайности?

– О нет, подобных случайностей не бывает, – отозвался с другого конца стола высокий квендель в старом клетчатом пиджаке. У него было приветливое загорелое лицо с румяными щеками, похоже, он с утра до вечера проводил время на свежем воздухе. – В ту ночь одна из старых лип так сильно наклонилась, что ее почти вырвало с корнем. Теперь под деревом зияет дыра, словно там раскрылся вход в царство народа хульдов, – проникновенно произнес он.

Резеда нахмурилась. Она знала этого оратора из окрестностей Баумельбурга: приятный господин, но упрямый, из тех, кто идет своим путем. Звали его Ансегисель Хонигман, он занимался пчеловодством и жил с дочерью на лугах у реки к югу от Жаворонковой рощи. Мед Ансегиселя все любили, да и его самого тоже жаловали вместе с дочерью, прелестной Мальве.

На стул рядом с хозяйкой трактира опустилась Гризельда Хелмлинг. Она внимательно прислушивалась к словам пасечника, особенно навострив уши при упоминании народа хульдов, игравшего особую роль в легендах Фишбурга.

– Я подпер несчастное дерево, но вряд ли получится его спасти, – снова заговорил Ансегисель. – А жаль, ведь мои пчелы любили собирать пыльцу с его цветов, а других лип у нас в окрестностях не так уж и много.

– Снова липа, – скептически отметила Резеда. – Хочется надеяться, что хотя бы старое дерево у нас под дверью крепко держится корнями за землю.

Несколько гостей обернулись к окнам, пытаясь разглядеть в темноте, как обстоят дела снаружи, вокруг старого дерева-великана.

– Нет, пострадали не только липы, – крикнул гость из Трех Мостов. – Старый дуб на краю нашей деревни тоже треснул в ту ночь, как будто в него ударила молния. Но никакой грозы и в помине не было, просто необычайно яркие зарницы, которые сверкали за Гнилолесьем по дороге к Сумрачному лесу. Я сам все видел, потому что проснулся около полуночи и выглянул в окно. Клянусь святыми пустотелыми трюфелями, я сразу зарылся в одеяло и попытался заснуть. Из Сумрачного леса ничего хорошего не приходит, так что лучше об этом и не думать.

– Помимо того, что упал серебристый клен на берегу Сверлянки, случилось кое-что и в нашем лабиринте, – хрипловатым голосом объявил Лаурих Сток, егерь Моттифордов, который присматривал за хозяйскими землями и жил в сторожке Краппа. Обычно он предпочитал держаться в тени, но на этот раз решил из чувства долга поделиться случившимся. Крайне недоверчивый, Лаурих ни на мгновение не усомнился в том, что старик Пфиффер и его спутники говорят правду, когда Моттифорд привел их в сторожку, после того как вытянул из-под земли. – Очень похоже на то, что пережил Ремберт, – продолжил егерь, дружески кивнув Риттерлингу. – Ведь речь снова идет о крыше, пусть о маленькой, чайного домика, того, что возле лабиринта из живой изгороди в одном из террасных садов. Я проходил мимо, когда вдруг налетел ветер, такой сильный, что сорвал крышу и унес ее, будто щепку. Я подумал, что упадет она где-то в лабиринте, и побежал туда. Между изгородями царил холод, очень странный холод, я сразу это отметил. – Лаурих покачал головой, словно не доверяя своим воспоминаниям, но тут же продолжил: – В самом сердце лабиринта у нас солнечные часы, вот их-то и накрыла соломенная крыша. Я туда быстро добрался. Если не знаешь дорогу, можно долго плутать, но я-то даже во сне найду путь туда и обратно. Вот только в тот вечер изгороди как будто сдвинулись, и выхода не было ни за одним из поворотов. А потом я вдруг увидел туман, который странно мерцал в конце длинной аллеи, и пошел туда, хотя знал, что это опасно. У меня было предчувствие охотника, который понимает, что по его следу идет хищный зверь.

Егерь замолчал.

– А что случилось потом? – спросил старик Пфиффер, который, как и остальные, слушал Лауриха с сильным волнением.

– Ничего, – все так же хрипловато закончил егерь, словно решил, что сказал уже достаточно. – Мою руку лизнул Тоби, любимый пес хозяина Гизила. Я испугался и заорал как бешеный, а пес вдруг гавкнул, словно почуял что-то страшное в тумане. Он рванул прочь, но я успел вцепиться в ремень его ошейника. Тоби быстро вывел меня из лабиринта, господин Гизил уже искал его, а на другой день туман рассеялся и я отремонтировал чайный домик.

– Клянусь тролльими сыроежками, повезло, что вас не утянуло в туман, – обратился к нему фермер из Зеленого Лога, вставая со стула в заднем ряду. Это был Криспин Эллерлинг, чья ферма находилась на восточной окраине деревни возле Колокольчикового леса. – Две мои лучшие молочные коровы помчались в ту жуткую дымку и бесследно исчезли. Будто сквозь землю провалились, а может, так оно и есть!

Какой-то шутник выдал громкое «му-у!», но засмеялись только те, кто приехал из далеких деревень и плохо знал Криспина. Жители Зеленого Лога и даже толстый пекарь ошарашенно переглядывались, потому что Эллерлинг всегда слыл тихим и очень задумчивым квенделем. Он ни за что на свете не стал бы выдумывать диковинные истории, чтобы похвастаться. Потому-то его соседи по деревне и встревожились по-настоящему.

С дороги, ведущей в Крапп, зеваки все лето наблюдали упитанный скот Криспина на тучных пастбищах или на опушке леса, где можно было подремать в жаркую погоду. Порой коровы бродили в утреннем или вечернем тумане, будто тени, расплывающиеся по земле в молочной дымке, – у опушки Колокольчикового леса луга были влажными и прохладными. Но чтобы корова, не теленок, заблудилась в этом тумане и больше не появлялась, невозможно было и представить. Однако Эллерлинг не стал бы с этим шутить.

– Над нашими прудами тоже появляются мерцающие завесы тумана, – объявил молчавший до сих пор Левин Хелмлинг, хозяин Фишбурга. – Они клубятся над водой и сверкают, как блуждающие огоньки. Их странная игра так увлекает, что за ними тянет пойти, они манят, будто сияющая радуга, по которой хочется добраться до неба. В такие ночи пони неспокойны, и даже за крепкими стенами замка мы чувствуем, что по нашей земле расползается что-то непонятное. И все же я не уверен, что стоило созывать представителей со всего Холмогорья в канун Праздника Масок – это, пожалуй, слишком. Хотя я рад вас всех видеть, – дружелюбно добавил он.

– Клянусь всеми туманными шапками, мы собственными глазами видели, как стая волков охотилась в небе над «Красным троллем» и исчезла за Восемью Воронами, – проворчал старый кучер из Оррипарка, которого задели слишком легкомысленные слова Левина. – Еще несколько дней после этого мой господин вспоминал все так живо, словно это случилось только что.

Риттерлингу замечание кучера явно не понравилось.