Ни у кого из них не возникло идеи подружиться. На другой день Полина для приличия “кыс-кыснула” пару раз, но кот зашипел и исчез. Появившись через трое суток на подоконнике (при закрытом окне), кот швырнул в возмущенную Полину картонку, что держал в зубах. Там было коряво нацарапано: “Тим”. Тогда стало ясно, что это кот, причем кот ученый. Сознательный, по крайней мере.

– Очень мило с вашей стороны, товарищ Тим. – Язвительно прокомментировала Полина, наливая горячий чай. – И что мне теперь, кормить тебя что ли?

Кот-доходяга хлопнул себя лапой по лбу и больше не проявлял интереса к девушке. С тех пор Тим подозрительно таращился на Полину из какого-нибудь темного угла, сверкая огоньками чудных глаз. Она в ответ пугала его неожиданным: “Бу!”, когда тот наблюдал в окно за жизнью двора. Первые три раза Тим менял цвет шкуры на черный и исчезал в воздухе. Потом привык и лишь шипел, показывая клыки, почему-то окрашенные в красный. Выяснять сущность своего соседа Полина не собиралась. Впрочем, Тиму тоже, казалось, было неважно, почему девушка иногда необычно себя вела, да и вообще – видела его.

Как-то раз ученица в музыкальном колледже завела разговор о странных людях, окрущающих Полину Аркадьевну, желая, вероятно, помочь любимому педагогу:

– Полина Аркадьевна, а чего вы на фриков время тратите? Или это ваш фетиш?

– Гудкова, изъясняйся по-человечески.

– Ну вот вас постоянно дергают с вопросами дурацкими и с просьбами идиотскими. А вы с ними нянчитесь, после работы задерживаетесь, дома не отдыхаете. А это ж сразу видно, что фрики. Им пофиг, хоть пять раз объясняй и помогай – завтра опять нарисуются.

– Это что же, по-твоему, если человек не может разобраться сразу, то надо ярлык ему на лоб прилепить? Или такие, как ты, к примеру, усваиваете материал лучше – всё, сразу в гении записывать?

Полина нахмурилась и позволила себе сверкнуть тёмными глазами. Ей было всё равно на всех людей, без разделений по умственным способностям, и любое неравенство хотелось искоренить из принципа. Все имели право быть глупыми и умными в равной степени.

– Да ну нет же, – смутилась Гудкова, противная хамоватая отличница, вечно нарушающая придуманный педагогом баланс. – Я не про учебные моменты. Смотрю, то Катька Петрова подойдёт, то Олеся Шестерняк, или Данилыч… И все пристают к вам с ерундой. Ну, денег вот занять или чужой бабке лекарства купить, котенка пристроить… А вы их жалеете, выходит? Но так они ж не совсем убогие. Так, странненькие, смешные. С ними как-то не общаются остальные, вы заметили? Даже с Данилычем.

– Иваном Даниловичем! – не сдержалась Полина. Щёки вспыхнули от гнева, захотелось прижать тонкие пальцы грубиянки клапом1 от рояля, только мысль вдруг вильнула в ином направлении: а ведь верно. Почему она, Полина Неделина, позволяет собой крутить? Ей плевать. Совершенно. Она никого не выделяет из людей, ей все одинаково безразличны. Но может, она и сама немного того, «странненькая и смешная» в чужих глазах? Немного фрик? Эта догадка ошеломила Полину. Её сторонятся окружающие. Уважают? Боятся? Игнорируют? А почему же она никогда не отказывает в помощи? Уж точно не от доброты душевной или острого приступа милосердия.

 Так и началась эта история. После выявления некоторых странностей, которых раньше не замечал за собой или другими, у людей часто приходит фаза интенсивного глубокого анализа. С Полиной Неделиной такой метод не работал, ведь ей нужно было немедленно получить чёткий ответ, не допуская погрешности. Сложность заключалась в том, что анализировать себя не представлялось возможным: немного неудобно обращаться к своему «Я», когда не знаешь, кто за ним стоит. Всё именно так – леди Полина не знала, кто она.

Состояние рассеянности оказалось для Полины в новинку: прожитые ею столетия словно обратились в прах, перед глазами больше не проносились сгорающие звёзды вселенной; в безразличном органе, качающем кровь, зародились тревога, сомнения и липкий обволакивающий страх. Полина всегда знала, как ей следует жить. Она родилась с этим знанием, с ним же собиралась однажды исчезнуть в небытие.

Принципиальная, безэмоциональная, невыносимо правильная, действующая по каким-то устаревшим “стандартам” морали – такой запомнила Полину единственная самопровозглашенная подруга Вторина Вика. Вот бы сейчас она удивилась, разглядев в таинственной сущности Неделиной человеческие чувства.

Полина усмехнулась этой мысли и повернула ключ в замке, но на секунду замерла – уловила движение позади, а утонченный нос почувствовал непривычный едкий запах, вмиг распространившийся по старенькому подъезду. Девушка резко обернулась и двинула кулаком точно в челюсть нападавшему. Парнишка в чёрном отлетел к лестнице, чудом не скатившись по щербатым ступеням. Задыхаясь от самодельной химической смеси, которую он разбрызгал из неприметного флакона, бедолага тянулся пальцами к Полине, что с любопытством рассматривала его сверху.

– Ну и кто тут у нас? – со вздохом произнесла она, поправляя чуть сбившуюся шляпку.

– Ва…ва…

– Вася?

Парень помотал головой, придерживая ладонью пострадавшую челюсть, в глазах стояли слезы.

– Ваня? Валя?

Отчаянно жестикулируя, он показывал на себя, на горло, на дверь полининой квартиры.

– Ва… кха… ва… кхе-кхе..

– Ну не может быть: Валера? – нахмурилась девушка. – Я ребусы не люблю.

Вид слабо дышащего подростка, у которого уже закатывались глаза и синели губы, натолкнул на мысль, что разговор тут не поможет. Полина придвинулась ближе и вдохнула терпкий запах пота, химической смеси, пропитавшей одежду мальчишки, и первородного страха, паники, предсмертного ужаса.

Последним, что запомнил хулиган-неудачник перед обмороком, была жуткая улыбка алых губ и невозможно белые зубы прямо около своего лица.

 ***

Помешивая сладкий горячий чай в фарфоровой расписной чашечке, леди Неделина думала о предстоящих выходных: куда ей следует направиться? И если днём раньше она четко знала, что надлежит делать, то теперь весь её сотканный веками жизненный график летел в пропасть растерянности. Взмах длинных ресниц, чуть слышный вздох, неуловимая перемена взгляда, изящный поворот в сторону дивана: там зашевелился неопределившийся “Ва”, о котором Полина с досадой вспомнила. Попутно она прикинула, что имя “Вадим” тоже подходит. Ну не могли же назвать мальчика Вальдемар, право слово.

Подросток открыл глаза и схватился за подбородок, застонав. Полина усмехнулась и аккуратно поставила чашечку на блюдце, затем летящей походкой направилась к гостю. Он, полулежа, в испуге поджал ноги, пытаясь забиться в угол чёрного, как грех, и бархатистого, словно соблазн, дивана. В комнате царил полумрак – напольная лампа тускло освещала углы, позволяя теням играть с воображением. Видневшийся кусочек коридора заканчивался мигающими фонарями. Если присмотреться, то эти “фонари” медленно перемещались и превращались в разноцветные глаза белого гладкошерстного кота. Стоило моргнуть, как наваждение пропадало.

Примостившись на свободном пятачке дивана и разгладив складки на винтажном модном платье, Полина строго разглядывала парня.

– Так как тебя зовут, будущий уголовник?

Тот по-детски захныкал:

– Не… не… не надо…

– Конечно, не надо. Но об этом лучше бы подумать ДО того, как напасть на беззащитную девушку.

Тон Неделиной не предвещал приятного общения: в тёмных глазах сверкали молнии, алые сочные губы сжаты в полоску, скулы казались неестественно белыми и острыми, будто высечены из холодного мрамора. Парень предпочел бы не смотреть на неё, но отвести глаз не мог: ужасающая красота сковала, словно гипноз. Стянув пыльную шапку с почти лысой головы, он промямлил:

– Ни.. ни… нифига… себе.. без.. без… беззащитную…

Глаза Неделиной расширились, и парень готов был поклясться кому угодно, что на секунду черный зрачок заполнил её левый глаз полностью.