Я в глубоком шоке. Нет, я почти в коме. Думать могу, но двигаться вряд ли. Как вцепилась в лямки рюкзака часа два назад, так и сижу.

– Но ведь не было никакого инструктажа! Что делать? А если я разобьюсь? Об этом кто-нибудь подумал???

– Не просто подумал, детка. Он на это явно рассчитывал! – ухмыляется парень напротив.

Надо же, – думаю я – это существо умеет говорить! Решил поязвить перед смертью? Очень мило.

– Если ты уже все решил для себя, я не откажусь от второго парашюта.

Ухмылка на его лице становится чуть напряженнее, но глаза по-прежнему издевательски оглядывают меня с головы до ног. Почти не задерживаясь на лице, они медленно опускаются к груди… На фоне всего остального это, пожалуй, мое единственное «сильное место», если говорить о размерах. Потому что все остальное – живот, бедра, ноги – явно подкачали. Порой кажется, будто самой большой моей целью было вовсе не любопытство, а желание избавиться от ненавистного жира! Ну и диету я выбрала, однако…

– Боюсь, что тут и три парашюта не справятся, – бьет прямо в точку самовлюбленный кретин. Я делаю глубокий вдох, чтобы не дать ему по зубам. «Не трогай, сам сдохнет» – думаю я. Это всегда помогало…

Вдруг какое-то движение справа. Третий человек на борту – Майрон Хоган, писатель с весьма печальной судьбой. В свои 26 лет Хоган сколотил огромное состояние, специализируясь на детективах. Ими зачитывались и мои предки, дома даже сохранилась практически полная коллекция сочинений. Да-да, настоящие печатные издания, как ни смешно в наши-то дни! Мама порой перечитывает «Последний день». Достает его с полки, садится в папино большое мягкое кресло с чашкой кофе в руках и читает, читает, читает… Порой даже делает пометки на полях карандашом. Зачем?

И тем не менее, талантливый Хоган к 40 годам «выдохся» в своем жанре, во всяком случае, так посчитали многочисленные критики, буквально задушившие его в прессе. Но вот как и, главное, за что сюда мог попасть такой человек, остается загадкой.

Майрон идет к выходу и я понимаю, что время пришло, потому что на табло горит зеленый свет. Все. Вот он, конец. Или прыжок, или смерть (хотя, возможно, в данной ситуации разница не так уж велика). Но я по-прежнему не знаю, как пользоваться парашютом! Может лучше остаться здесь и попытаться вымолить возвращение? Кожа на костяшках пальцев так натянута, что, кажется, вот-вот лопнет! И сердце бешено колотится, пытаясь донести до каждой клеточки тела кислород. Но во мне нет и капли крови! Жутко холодно, все конечности онемели! Наверно, это действие Земли…

Из оцепенения меня выводит «сосед» напротив. Оказывается, он уже минут 5 пытается до меня докричаться, но лишь хорошенько встряхнув меня, ему это удается. Стоп! Я не вижу Хогана! Где Хоган???

– Где Хоган? – кричу я сквозь рев двигателей. Паника становится все сильнее, она подступает к горлу, перехватывая дыхание, забирая остатки воздуха! Остряк удивленно поднимает брови:

– Ты о том мужике? Он уже прыгнул. Теперь наша очередь. Здесь все равно нельзя оставаться, ты ведь понимаешь.

Я слышу нотки сочувствия в его голосе и разум начинает отчаянно цепляться за что-то… думай, Британи, думай!

– Ты знаешь как открывать парашют? – с нетерпением спрашивает мой попутчик, то и дело поглядывая на выход. А куда, с другой стороны, нам торопиться? Не все ли равно, куда падать, если оттуда никто никогда не возвращался? Но надо ответить, и я отрицательно качаю головой.

– Дергаешь за кольцо, когда окажешься в воздухе. И сгруппировываешься в позу зародыша перед тем, как ступить на поверхность. Я не уверен, но вроде так в какой-то передаче сказали. Пожалуй, я прыгну после тебя. Дамы вперед.

И при последних словах он подмигивает мне, так, будто мы с ним старые друзья, решившие весело провести выходные. Словно не он полчаса назад отпускал колкости в мой адрес. Поразительно, как этот парень сочетает в своих словах заботу и одновременно презрение к собеседнику! И это при том, что мы даже не знакомы.

Плевать, я его вижу в последний раз. А вот о собственной персоне самое время подумать! И тут до меня доходит: он сказал наша! Наша очередь прыгать! Я медленно поднимаюсь с места, на котором с удовольствием бы сидела и сидела еще долгие годы (по крайней мере, сейчас мне такая мысль нравится) и смотрю ему прямо в глаза. Видимо, в моих застыл страх, потому что парень начинает повторять свои скудные знания о прыжках с парашютом:

– Когда прыгнешь, просто дерни за вот это кольцо со всей силы и парашют раскроется. Вероятность, что этого не случится, крайне мала. Но если все-таки будет сбой, воспользуйся вторым парашютом, поняла? Один из двух обязательно сработает… – и здесь я хватаю его за руку и сжимаю ее так сильно, что он замолкает.

– Мы прыгнем вместе, – ровным голосом произношу я.

Он опускает взгляд на наши руки, потом поднимает голову и внимательно смотрит серо-голубыми глазами.

– Слушай, я пытаюсь помочь, но свой крест каждый несет сам, – резко вырвав руку, отрезает он и направляется к выходу.

Если я срочно не придумаю вескую причину, придется шагнуть в неизвестность одной. И тут становится ясно – страх не перед неизвестностью. Страх – перед одиночеством в неизвестности…

Но вряд ли это аргумент для моего новоиспеченного инструктора! Думать надо было раньше, когда соглашалась на «ссылку», Британи, теперь же плакаться поздно и некому. Что он там говорил про вероятность?

– Прыгнув вместе, мы увеличиваем шансы добраться до поверхности живыми, не так ли?

Еще чуть-чуть, и я оказалась бы одна в самолете. Он разворачивается и подходит ко мне вплотную.

– Я Британи. Британи Ли.

– Диллинхэм Уэсли.

Вот черт! Крайне неудачное приземление!.. Сколько ж эта фифа лондонская весит? Тонну? Из груди весь воздух выбило, а легкие просто расплющились где-то внутри! Кислородный запас уже на исходе, но вместо вдоха получается только вялый хрип.

Без паники. Дыши, старик, дыши! Вдыхай по чуть-чуть, не жадничай, вот так… так, теперь чуть глубже… Молодец, Дилли, молодец… Не останавливайся. Главное, не теряй сознание. И вообще не думай об этом! Отвлекись на что-нибудь… А вот и «что-нибудь» – трусишка-англичаночка, имитирующая беспокойство за мою теперь никчемную жизнь. Как там ее? Британи? Банальщина какая… Но ничего, даже симпатичная вроде, если не смотреть ниже шеи, конечно. Так упорно разглядывает, будто я уже умер!

Ладно, попробуем подняться:

– Ммм…

– Что? Что болит?

– Спине досталось. А в остальном я в норме.

– Да? Ну в таком случае…– я не успеваю подняться на ноги, как эта чокнутая хватает левую лямку моего рюкзака, с силой выдергивает кольцо запасного парашюта, и … ничего. Из четырех раскрылся только один – и он мой. Что ж, воодушевляющее начало…

Британи смотрит на меня так, как будто видит сквозь мою голову что-то жуткое и раздражающее… Аж дрожь берет от такого взгляда… Видимо, на нее этот полет произвел большее впечатление, раз она так рьяно стаскивает с меня рюкзак! Только зачем?

Собрав все четыре никчемных парашюта в одну кучу, моя дерзкая спутница падает на колени и начинает лупить их руками.

– Твари! Один из четырех! Один чертов парашют! Да чтоб вы там все сдохли, слышите? Все! – ее голова запрокинута вверх, к небу, – Я мертва, слышите? ВЫ УБИЛИ БРИТАНИ ЛИ!! Убийцы! Убили… убили… вы все…

Эх, придется разруливать ситуацию. Я тихо подхожу и сажусь рядом. Когда истерика кончится, начнутся слезы и я стану «жилеткой». Мне не в первой, так уже было с мамой, когда отца поймали с поличным и позвонили нам домой, чтобы сообщить о предъявленных обвинениях. Учитывая долгую борьбу с болезнью, сил выдержать такой удар у нее уже не осталось. Удар ниже пояса. И в то же время удар в самое сердце… На обоях в коридоре, возле домашнего телефона, до сих пор осталось пять параллельных царапин от ногтей, совсем рядом с фото родителей. Линия, разделяющая нашу жизнь на две части: до и после звонка копов.