– Оно чистенькое, – заверяет меня бабуля и подталкивает ближе чашку с чаем, – да ты пей, пей, пока не остыл, ребеночек все равно ведь еще спит.
– Спасибо большое, Валентина Петровна! – горячо благодарю я. За одежду, за чай и просто за теплое отношение.
К тому же сюда Анька принесла малыша завернутым в плед, поэтому пусть и старенький, но теплый комбинезон и маечка со штанами сейчас были как нельзя кстати.
– Ой, да что ты, мне за радость! Я ведь специально приберегла, вот и пригодились! – радостно улыбается старушка и от ее улыбки у глаз появляются лучики морщинок. – Я вот тут еще в пакет вещей сложила, ты бери, бери, не стесняйся.
– Да что вы, не нужно! – пытаюсь заверить я, хочу рассказать о том, что нашла малыша в мусорке и прямо сейчас должна не чай пить, а бежать поскорее ребенка отдавать, но баба Валя перебивает:
– Не стесняйся, Полюшка! Дело молодое, ну случилось так, что ребеночек у тебя народился, ничего. Сейчас не как раньше, вырастишь, государство поможет и люди добрые. Вещички-то возьми. Аня сказала, что не во что тебе кроху одевать, так что бери. Чистые, выглаженные, – старушка смотрит на меня своими голубыми глазами доверчиво и проникновенно. Как тут отказать?
Ладно, допустим подруга не захотела бабулю волновать, не стала говорить, что малыш чуть не замерз совсем. Но вот так наврать, что это мой ребенок?! Что же я потом бабе Вале говорить буду, если встречу, как объясню, куда он делся?
Впрочем, об этом думать надо потом, а пока я решаю согласиться, чтобы поскорее убежать и вернуть кроху родителям. Не представляю даже, как они с ума там сходят. Если, конечно, они не сами его в мусорку выкинули…
– Спасибо, Валентина Петровна! – благодарю я снова, – Но мне бежать надо, честно! Я к вам еще загляну, обещаю!
– Да, заходи обязательно, и Коленьку приноси!
Я еле успеваю прикусить язык и не спросить, какого Коленьку баба Валя имеет в виду. Хорошо, что быстро до меня доходит, что так, видимо, Аня представила ребенка бабушке.
– Хорошо! – обещаю я, подхватывая сладко сопящего малыша и вешая на запястье довольно увесистый пакет.
У меня скользкие сапоги, так что, как только выхожу на тротуар из подъезда, стараюсь идти как можно осторожнее. Стоит только прибавить шаг, как ноги опасно скользят, поэтому я семеню по краешку дороги, где лежит немного снега, а не сплошной гололед. Малыш в теплом комбинезоне очень тяжелый, еще и ручки пакета больно врезаются в запястье, но деваться некуда. Хорошо хоть, что идти не очень далеко.
Я вхожу во двор по тропке между пятиэтажек, глядя под ноги, а когда поднимаю голову, замираю, остолбенев. Помимо внедорожника, что уже стоял здесь под окнами соседнего подъезда, по всему двору припарковано еще три таких же махины, а еще машина полиции. Пузатый мужчина в погонах, явно не простой лейтенант, о чем-то хмуро переговаривается с тем самым бритоголовым, что ходил по подъездам.
Прижав малыша покрепче к себе, я направляюсь к единственным людям, находящимся сейчас снаружи. Остальные машины пустуют и никого рядом нет. Надеюсь, они не подумают, что, обнаружив ребенка в баке, я решила его украсть…
Мужчины говорят на повышенных тонах, активно жестикулируя, поэтому даже не замечают, как я подхожу ближе. Вообще это даже неудивительно – они практически ругаются, а я продвигаюсь мелкими шажочками по скользкому льду, так, что моих шагов почти не слышно. Я уже хочу окликнуть незнакомцев, как до меня доносится обрывок их разговора.
– Да с меня башку снимут, если я мелкого не найду, как ты не поймешь! Вызывай больше своих служак, пусть обрыщут тут все, хоть землю носом роют, но достанут пацана!
– Чего ты орешь? Я не знаю что ли? Сейчас еще машина приедет, вторая группа другой двор заканчивает осматривать и поедет записи с камер изымать ближайших! Нет у меня больше людей, кто в отпуске, кто на повышении, мать его, квалификации. Не могу же я район вообще без полиции и дежурных оставить – я же погон лишусь!
– Давидыч, если мы мелюзгу не найдем – погоны твои тебе не пригодятся уже! Если отвезу мальца вовремя куда нужно, нам бабла отвалят за него всем! Знаешь, сколько ребенок этот стоит? Сколько за него запросили?
– Да нет у меня людей, Назар, нет! – гаркает мужчина в погонах. – Мне твое бабло что, я до подполковника дослужился уже почти, я на пенсию хочу при нормальном довольствии уйти. Мне шумиха не нужна о том, что полиция замешана в чем-то подпольном.
Подпольном? Мне становится физически нехорошо от этого слова. «Знаешь, сколько этот ребенок стоит?» звучит в голове произнесенный недавно вопрос. Бритоголовый, тем временем, практически закипает. Хватает за грудки майора и встряхивает:
– Мне этот ребенок живым нужен и невредимым – край! – рычит он в лицо, – я всех парней поднял, они район по сантиметру прочесывают, мне твои люди нужны. Власть. Чтобы никаких препятствий нигде и никому, собаки служебные, поисковики – все тут были, понял? Сам головой ответишь. Мальца отдадим, куда нужно, бабки за него получим и разойдемся, как в море корабли, досиживай в своем отделе хоть триста лет!
Малыш на руках начинает ворочаться и подает недовольно голос – мороз щиплет за щечки. Мужчины, услышав плачущего ребенка, резко разворачиваются ко мне, как голодные хищники, впиваются взглядами. Я холодею от того, как пугающе выглядит это движение. Глаза у бритоголового, которого майор назвал Назаром, пустые, недобрые. Не хотела бы я с таким ночью в пустой подворотне столкнуться. Да я и сейчас бы, при свете дня, предпочла не встречаться… Медленно Назар разжимает пальцы, отпуская одежду полицейского, и они оба направляются ко мне.
Я стою, ни жива, ни мертва, стискиваю крепче ребенка, как будто это может помочь. Они его непонятно куда отдать собираются, продать даже – бритоголовый же напрямую сказал это. Может, конечно, у малыша родители богатые и объявили награду за то, что его найдут, но… тогда зачем майор упомянул про какие-то подпольные дела, с которыми не хочет связываться? А что, если… если его вообще… на органы?
Когда Назар подходит ближе, у меня натуральным образом трясутся колени. Я еле выдерживаю его прямой жуткий взгляд.
– Привет, красавица, – улыбается он широко и кивает на ребенка, – твой?
Я сглатываю. Вот сейчас я должна ответить отрицательно, отдать малыша, развернуться и уйти. Ведь это же, с одной стороны, не мое дело, главное, что кроху ищут и, собственно, уже нашли. Доставят, куда нужно.
Наверное.
А если нет? Обычно пропавших детей ищет полиция, а не непонятные люди, которые выглядят, как бандиты. А этот майор ведь и других сотрудников не хочет привлекать, чтобы шумиху не поднимать. С чего вдруг? Ведь исчезнувший ребенок, тем более грудной, – это ЧП, такое не скрывают обычно, а привлекают как можно больше людей, добровольцев даже, лишь бы поскорее найти. Тем более сейчас зима, счет буквально на минуты идет. Промедли они немного – случится трагедия. Но эти люди… нет, они ни слова даже не сказали, что ребенок может пострадать, не переживали о нем. Для них он – добыча.
– М-мой, – вру я, запинаясь, прижимая к себе малыша и пряча так его личико, чтобы никто не мог в него заглянуть.
Лучше я сама попытаюсь разузнать о ребенке и вернуть его родителям. Или, не знаю, отнесу куда-то в другое учреждение, не в полицию, потому что тем, похоже, наплевать. Отдадут его этому бандиту, денежки получат и будут жить припеваючи. Бритоголовый, к тому же, с майором дружки, похоже.
– Да вон, машина приехала со служебной собакой. Вот сейчас она по запаху и определит, тот ли это ребенок, что ищут. Вы же не против, девушка? – спрашивает с нажимом майор, улыбаясь притворно ласково.
– Эй, Соколов, пошевеливайся, – не дождавшись моего ответа, прикрикивает этот майор на кинолога, что выводит следом за собой с заднего места машины собаку в наморднике.
– Капитан Соколов прибыл… – тут же козыряет молодой паренек, но Назар, поморщившись, отмахивается.
– Пусть псина понюхает мальца. Вот, тряпку нашли на месте, где пропавший лежал, – говорит он и протягивает капитану кусок грязного обмотка. В похожий был завернут ребенок, когда я его нашла. У меня сердце уходит в пятки, стоит увидеть этот обрезок. Неужели и правда… оттуда? Из мусорного контейнера?
