Ну да, а как бы я это сделал, если двухвостый аккурат в этот момент гонял вокруг находника какие-то блёклые тени. Гонял? Да жрал он их. Причём с таким удовольствием, которое я даже здесь, стоя в доброй полусотне метров, чуял так, словно он у меня под боком уписывает очередной котелок осетровой ухи!

Разбирательство с обстоятельствами случившегося надолго не затянулось. Стрельцы действительно оказались неплохими следопытами и быстро выяснили, что и как произошло в Ладовом селище, опустевшем едва ли не на следующий день после того, как гонцы полусотника промчались по окрестным поселениям с предупреждением о находниках. По итогам проведённого Лихобором расследования стало ясно, что пожар в веси у Вихорки устроили те самые четверо самов, которых наша компания положила на опушке леса. Косвенным подтверждением тому стал и развеявшийся наговор, прятавший дым от пожарища в воде реки. А прекратил он своё действие, когда последний из самов, тот, что исходил пеной и воем, пока Баюн лишал его странной защиты, рухнул наземь. Рухнул и умер… ещё до того, как мы подошли к нему вплотную. Именно тогда уходивший под воду дым взвился над горящим селищем, и до нас докатилась волна жара от пламени объявшего дома и постройки веси.

Команда из четырёх самов, как выяснили стрельцы, вовсе не была единственной. По следам, оставленным находниками в лесу, подступавшем к Ладову селищу, острожники смогли насчитать не меньше трёх десятков человек, участвовавших в разграблении оставленной жителями веси. А убитая нами четвёрка, судя по всему, была оставлена ими специально для поджога, да вот наткнулась на искавших меня стрельцов.

— Выжить нас отсюда хотят, — ощерился Лихобор, когда рядовые стрельцы закончили доклад о найденных следах.

— То понятно, — пробасил один из бойцов, хмуро оглядывая погруженные нами на волокуши тела убитых самов. — После прошлогоднего конфуза, нойны верхнебийских самов потребовали от воеводы убрать остроги с реки. Грозили убить взятых в полон стрельцов, если не исполнит их требований. Воевода обещал, да… кто ж ему позволит-то сделать такое без воли государя? Не исполнил.

— А на исходе зимы, заловгайские кайсаки, прибывшие на торг вместе с авликольцами, доставили в Подкаменную мешки, полные голов полоняников, — тихо произнёс напарник стрельца, глядя куда-то в сторону. — Воевода, говорят, чуть не повелел кайсацких послов прямо на дворе своём изрубить. Насилу полковник с полуполковниками его утихомирили.

— А теперь, значит, лесовики решили сами убрать то, что им не по нраву, — понимающе кивнул я. — Тогда, боюсь, расчёты Стояна Смеяновича о предполагаемом количестве находников, неверны. Тут не о сотнях воинов думать надо, а о тысячах…

— Не дай светлые, — мотнул головой Лис и, повернувшись к стрельцам, скомандовал, обрывая разговор: — Хватайте волокушу, и в путь, словене. Время за полдень, заждались нас в остроге.

После доклада Лихобора полусотнику и остальным десятникам, в Усть-Бийске поднялась знатная суета. Кузнец, и до того не страдавший от отсутствия заказов, вынужден был принять на работу добрый десяток помощников из пришедших за защитой в крепость селян, а Буривой Рудый, за счёт тех же мужиков, вдвое увеличил отряд строителей, приводящих в порядок острожные стены. А тут ещё и Мирослав-характерник в огонь масла подлил. Изучив тело последнего из погибших находников, хранитель острожного памятного камня уверенно заявил, что тот при жизни был явно «осенён тьмою». В результате, если первых трёх самов, не чинясь, похоронили в общей могиле за оградой крепости, то этого самого «осенённого» водрузили на поленницу, сложенную на сходу срубленном плоту, и, запалив её с четырёх концов, отправили плавучий костёр вниз по Бию. На фоне всего этого кипеша, полученное мною от Стояна разрешение на разведку прошло и вовсе незамеченным.

Но прежде, чем отправлять двухвостого на пробежку по окрестностям, я решил хотя бы попытаться выяснить, что или… кого он с таким удовольствием харчил во время нашего последнего столкновения с самами. И ведь выяснил, на свою голову, хоть и не без труда. А всё потому, что я долго не мог понять бо́льшую половину образов, присылаемых мне потусторонником. Те представляли собой какую-то мешанину цветов, звуков и даже запахов. Абсолютно мне незнакомых и непонятных. Какое-то мельтешение цветных лент и кракозябр, перетекавших из одной формы в другую, сопровождавшееся порой совершенно не поддающимися интерпретации наплывами чувств и эмоций, в которых нет-нет да проскакивал то знакомый охотничий азарт, то недовольство и сожаление об упущенной добыче… Мне понадобилось добрых два часа, чтобы понять транслируемые Баюном образы. Но ведь понял же!

А отгадка была простой. Двухвостый просто не нашёл иного способа дать мне понять, что те бледные тени, окружавшие лесовика-находника, которых он с таким удовольствием рвал и жрал, были такими же пришельцами из Запределья, каким был и сам мой спутник. И там, за Кромкой, эти существа составляли основную часть его рациона… но отличались от защищавших сама существ куда меньшей питательностью, судя по отзыву самого Баюна.

Удивил, ничего не скажешь. Виденные мною в мире Хольмграда твари, с которыми воевали те же Яговичи, выглядели совсем иначе, нежели бесформенные тени, окружавшие сама. Нет, те уроды, рвавшиеся в мир через разломы, тоже не могли похвастаться какой-то чётко определённой формой, но… они были куда «материальнее», что ли? Да и опаснее, чего уж там. А вот потусторонники, которые вились щитом вокруг лесовика, показались мне какими-то эфемерными, слабыми… И на этом фоне заявление двухвостого об их большей питательности выглядело… странным. Впрочем, если учесть тот факт, что хольмградские пришельцы сначала отжирались на своих «соплеменниках», толпившихся за Кромкой у прорыва, и лишь набрав силёнок, лезли в разлом, то ситуация становится яснее. Здешних-то «гостей» никто не откармливал перед приглашением в мир, зато уже тут, в Яви, дело обстояло совсем иначе. Да, призвать сильного кромешника — риск, и немалый. Такой гость запросто и «хозяином» перекусит, если тот оплошает при призыве. А потому, куда безопаснее для местных набирать «свиту» из слабых потусторонников. Пригласил, привязал и откармливай. Чем больше усилий приложишь, тем лучше будет результат.

Разобраться, откуда взялись твари Запределья в обиходе лесовика, было несложно. Я же чувствую Кромку, недаром под присмотр Яговичей угодил, как потенциальный «привратник», и здесь, в этом мире, её напряжение довольно высоко, хотя и куда более равномерно, чем я привык. Нет ощущения провалов или, наоборот, пиков, когда реальность, кажется, дрожит, словно натянутая на барабан кожа, грозя скорым появлением очередного прорыва-разлома, как это бывало в Хольмграде. Но и ощущения каменной стены, отгородившей мир от Запределья, у меня нет. А это значит, что, при некотором умении, призвать в Явь тварь из-за Кромки здесь не составит никакого труда. Да что говорить-то⁈ Если я сам умудрился обзавестись спутником, да ещё и в местах, где появление потусторонних существ весьма… неоднозначно, скажем так, то в мире, который никто сроду специально не запечатывал и не организовывал всяких «сдвигов», в криволапых попытках ту печать сорвать, в мире, где ментальное поле намного агрессивнее, такой призыв — лишь дело техники и знаний! Понятно, что здесь таких вот умельцев, призывающих и привязывающих к себе выходцев из-за Кромки, должно быть немало. Хотя-а, если вспомнить слова характерника и условия здешней системы «покона», то можно предположить, что любителей общаться с тварями Запределья беглые основатели волхвовских школ явно не жаловали. А следом за ними такую же нелюбовь испытывают и местные жители, тот самый покон принявшие. Как там говорил Любим Ус? Дыба и смертная казнь без пролития крови, да?

Понимание, что ввиду наличия связи с Баюном, мы со Светой во время проверки, устроенной острожными десятниками и характерником, кажется, лишь чудом просквозили мимо такого же финала, продрало меня по спине морозом. Но… поскольку привычки переживать о несбывшемся дольше нескольких минут за мной никогда не водилось, то и сейчас я не стал впадать в запоздалую истерику. Лишь ещё раз настоятельно попросил двухвостого не попадаться здешним жителям на глаза да зарёкся кормить его собственноручно приготовленными вкусняшками в их присутствии, чтоб не заподозрили чего «тёмного» в исчезающей из котелка жратве.