Ромка, Ромка. Царевич Ромка, а помнишь ли Лугу, помнишь ли лес?..

Неделя, как Нюта уже в пути. Далеко за плечами остались и речка Луга, и Ромашки, и город Ямбург. Где-то рядом проходит фронт. Пробраться бы только в Гатчину. За Гатчиной сёла: Красное, Детское. За ними Пулково, Питер, Кронштадт, «Гавриил»…

Ночевала Нюта в большом селе. Тут и застала её долгожданная весть: Красная Армия погнала Юденича. Утром в селе появились белые — отходящая с боем часть.

Длинной кишкой втянулся в село обоз, до сотни телег, гружённых разным добром, пенькой и душистым хлебом. Шумно, с криком и гамом входили роты.

Вступив в село, белые тут же начали рыть окопы. На церковную колокольню подняли пулемёт. За крайним домом, в тени рябин, поставили пушку.

Среди дня в село зашёл незнакомый мальчик — оборвыш, нищенка. С латаной торбой через плечо он ходил от избы к избе, стучался несмело в двери.

— Сироте бездомному, люди добрые, христа ради, на пропитание… выводил он страдальческим голосом.

Пришельца Нюта заметила издали. Он шёл медленно, осторожно пробирался между обозных телег, запрудивших сельскую улицу; с детским любопытством посматривал по сторонам. Мальчик подходил всё ближе и ближе. И вдруг словно оборвалось что-то у Нюты. Нюта признала Ромку.

Ударь среди ясного неба гром, изба превратись в телегу, корова человеческим голосом заговори, не так бы тому удивилась Нюта, как встрече подобной с Ромкой. Нюта стояла как столб. Но минуту, не больше. Наконец она бросилась к мальчику.

— Ромка, Ромка! — кричала Нюта.

Ромка поднял глаза, но не улыбнулся, не вскрикнул от радости, а лишь глянул на Нюту, словно впервые видит.

— Я же Нюта, Нюта! — твердила девочка. — Ну помнишь, Ромка…

— Я не Ромка, — ответил Ромка. — Дяденька, христа ради, сироте бездомному… — потянулся он к проходящему рядом солдату.

— Пошёл вон, — ругнулся солдат.

Даже не взглянув на Нюту, мальчик прошёл мимо.

У Нюты подкосились ноги. Она хотела закричать, снова окликнуть Ромку, но не смогла. Налетевшая обида цепью сковала Нюту. Резко повернувшись к избе, девочка вбежала во двор, влетела в раскрытые ворота сарая, упала на сено и горько заплакала.

Эх, Ромка, Ромка! До позднего вечера Нюта пролежала на сене. Обида проходила медленно, туманила мысли. Хотелось ни о чём не думать, а просто лежать и плакать.

И она лежала, то затихая, то опять всхлипывая.

«Да что я лежу, — вдруг подумала Нюта. — Ромка и не хотел меня вовсе обидеть. Просто так само оно получилось. От неожиданности. Мальчишки — они с самолюбием. Застыдился, конечно, Ромка. Дура, дура», — ругала себя Нюта. Она покраснела, стало совестно за себя.

«Надо догнать, всё объяснить, успокоить Ромку», — прыгали у Нюты мысли. Она представила, как вместе с Ромкой они проберутся к красным (ведь красные рядом!), как явится на «Гавриил» («Эх, и пойдёт же Ромке морская форма!»), как будут вместе они сражаться и бить ненавистных белых. («Как Виров, комендорами будем», — опять о своём подумала девочка.)

Она вскочила, бросилась к выходу и столкнулась с хозяйкой.

— Куда ты?

Нюта остановилась.

— Я-то… мне-то… — начала девочка. «Что бы сказать?» Сказала просто, к чему выдумывать: — Мальчик тут… Просил подаяние…

— Ох, ох, — всплеснула руками хозяйка. — Убили его офицеры. Он оттуда, от красных. Он пулемёты, солдат считал, — тараторила женщина. Такое-то малое. Словно мой Вася. Годов-то ему с тринадцать. О господи, что же оно творится!

Перед глазами у Нюты всё пошло кругом.

— Да что ты, родимая! — вскрикнула женщина.

— Ромка, прости меня, Ромка, — сквозь слёзы шептала Нюта.

Ночь. Нюта пробирается к краю села.

Тут за овражком в гору идёт дорога. Там за горкой всего в четырёх верстах другая стоит деревня. В ней находятся красные. Ромка от них пришёл.

Выходить из села опасно. Караулы кругом стоят. Нюта крадётся вдоль изб, огородами. Вот и овражек. Вот и бугор. Эх, не сбиться бы только с дороги!

И вдруг:

— Стой, кто идёт?!

Замерла Нюта. Людей не видно. Темень со всех сторон.

— Стой! — послышался снова голос.

Лязгнул затвор винтовки — где-то рядом, шагах в двадцати. Глянула Нюта: сквозь темноту прорезался поднявшийся в рост человек.

Рядом другой.

Пригнулась Нюта — и в горку что силы.

Ба-бах, — грянул выстрел.

Ба-бах, — грянул второй.

Свистнули пули. Одна над ухом жикнула, словно пилой. Другая ударила в землю. Нюта бросилась в сторону. Снова два выстрела.

Потом ещё два. Но пули пошли правее. Укрыла девочку ночь-темнота.

В штабной избе у красных словно бы ждали Нюту. Командир не ложился спать. Он молча выслушал девочку.

— Значит, одно орудие, три пулемёта. На колокольне один из них. Так. Беляков, говоришь, насчитала шестьсот и сбилась. Так. Красноармеец Задорнов расстрелян. — Командир опустился на лавку.

Только теперь Нюта заметила, что сам командир годами чуть ли не с Ромку. Такой же безусый. Такой же вихрастый. Такой же задорный вид.

— Значит, расстрелян, — опять повторил командир и сжал в кулаки ладони.

— У белых одно орудие, три пулемёта, — передавалось в ту ночь от бойца к бойцу.

— Молодец! Выходит, разведал, вернулся наш Ромка?

— А как же. Выходит, что так!

Утром красные ворвались в село и разбили белых.

Ромку хоронили с военными почестями. На холме, при дороге. Место сам командир указал.

— Мы хороним молодого бойца, — говорил он на митинге. — Молодого героя. Мы выбрали это место на высоте, ибо шёл он к великим целям. Мы оставляем его у дороги, ибо дело наше ещё в пути. Погиб разведчик, юный боец. Но жизнь не проходит даром. Мы опускаем головы над этой могилой, но лишь для того, чтобы гордо и смело их снова поднять над миром. Мы приспускаем свои знамёна, но лишь для того, чтобы с новой силой взметнуться им в небо. Погиб наш товарищ. Но мы не скажем ему «прощай». Мы крикнем: «Ромка, вперёд на Ямбург!»

Потом раздалась команда: «На караул!» Потом над строем поднялись винтовки. Грянул прощальный залп. Наступила резкая тишина. Минута молчания. И вдруг, словно штык пропорол немоту, нарастая, пробилась песня:

Красноармейцы построились. Тронулся первый ряд, второй, третий. Взбилась дорожная пыль. У могилы осталась Нюта.

Девочка опустилась на придорожный камень. Сидела долго-долго. Не шевелясь, словно застыла. И лишь слёзы — живые бусинки одна за другой ползли по щекам у Нюты и срывались на землю огнём-капелью.

Свечерело. Девочка поднялась. Ещё раз посмотрев на холмик, она повернулась и быстрым шагом пошла к селу. Быстрым, почти бегом.

«Упрошу командира. Уйду с красными. Буду; как Ромка», — твердила Нюта.

Однако в селе её поразила необычная тишина. Улицы опустели. Не видно ни воинских повозок, ни красных бойцов. Какая-то женщина одиноко гнала корову.

— А где же красные?

— Дальше пошли.

— Как — пошли?

— Пошли, — повторила женщина и показала рукой на запад, туда, где за ближним лесом, минуя село, шла дорога на город Ямбург.

Эскадренный миноносец «Гавриил» в эту ночь нёс дежурство по охране Кронштадтской базы. Ещё с вечера он занял удобное место при входе в порт.