Я не из великих, я обыкновенная. Но тебе меня не купить. Ты можешь отнять мою жизнь, как отнял ее у Наны, у Добродя и Рыся. Как отнял ее своими неправедными делами у миллионов людей и нелюдей. Но мою душу ты не получишь. Потому что душа больше жизни. Потому что без души — это не жизнь, а лишь жалкое ее подобие. Такого подобия мне не надо. Пусть жизнь покинет мое тело, а душа вернется к Создателю. Но она снова придет на землю в новом теле, и я снова буду с тобой сражаться. Потому что ты — язва смердящая на ткани мироздания, и тебя быть не должно. А пока я жива, попробуй отними у меня эту жизнь. Хрен тебе, а не душа!

А может, моя собственная душа тебе не так и важна? Ты подарил бы талант сводить мужчин с ума от желания обладать мною, а сам стал бы сутенером? И приторговывал бы мною, покупая души? Здорово придумал! Только как же ты вышел на Ленку? Неужели ее неутоленная жажда любви приняла форму смертного греха прелюбодеяния и размер вселенской мании? Так что даже в другом мире стало возможным уловить ее грешные желания и выследить сам источник этих желаний! Ну и ну!

Похоже, и этот сморчок кое-что допетрил!

— Ты… Ты… Ты не та, что мне была нужна! Ты кто?!

— Хрен в пальто. Дошло, чучело облезлое?

— Да как ты смеешь со мной… Со мной!! — Потрясение от неожиданного открытия было столь велико, что дедок стал лиловым. Да я еще ТАК с ним разговариваю. Он поди таких оскорблений за всю жизнь не слыхал. А ведь мнит себя владыкой мира. У меня уж надежда появилась, что он сам по себе помрет. От шока…

Зря надеялась. Костей понемногу приобретал свой естественный цвет, то есть грязно-коричневый. Внешне он выглядел уже вроде спокойным, но внутри у него клокотала ярость и ненависть. Это хорошо. Чем больше злится, тем больше ошибок сделает. Сейчас он ударит. Это чувствовалось по его напряженной позе, по пристальному взгляду. Сейчас! И действительно ударил.

Не знаю, каким заклинанием он меня шарахнул, но досталось оно ему дорогой ценой. Он скорчился и задохнулся от боли. Просто я представила себя зеркалом — отлично отполированным венецианским зеркалом, какое не возможно разбить. И то, что Костеем предназначалось мне, отразившись в зеркале, ударило его самого. Еще когда я только вошла в этот зал и поняла, что магия стихий здесь не работает и Великим Кедрам до меня не дотянуться, я решила защищаться своей доморощенной, импровизированной магией, магией воображения, как советовала когда-то Нана. Пока получилось.

Костей все еще не мог прийти в себя, выдохся старик. Но опыт-то тысячелетний. Заклинания могут работать и через сотни лет. Так что легкой победы ожидать не приходится. Но я не чувствовала ни страха, ни ненависти. Только удивительное спокойствие отрешенности. Я не была ни судьей, ни палачом. Я была топором палача. И я пришла, чтобы выполнить волю судьи и палача — убрать эту язву с ткани мироздания. И я ее уберу. Как и чем — не знаю. Не знаю и того, останусь ли жива. Но все это уже неважно. Такие вот нешуточные мысли у меня в тот момент были.

— Ты умеешь защититься. Это хорошо — я люблю, когда сопротивляются. Это так приятно — убивать медленно, ломая сопротивление. О-о! С этим наслаждением не сравнится ничто!

Ну точно маньяк-извращенец. Сейчас готовит новую пакость, посильнее прежней. Ожерелье на моей шее вдруг потеплело, а через миг уже жгло кожу невыносимо. Водяной говорил, что я должна его разорвать, когда припечет. И я рванула ожерелье. Нитка лопнула, и жемчужины рассыпались по залу. Но не как попало, в беспорядке. Жемчужины вращались вокруг трона. А потом покатились по кругу, засветившись пока неярким голубым огнем.

Костей подскочил, лихорадочно плетя какое-то заклинание, но что-то у него не складывалось. А жемчуг сиял все ярче, кружил все быстрее. Круг сужался и подрастал в высоту. Костей хотел вырваться из этого круга, но не смог даже приблизиться к нему, с воплем отскочил обратно к трону. Нитка от ожерелья, что упала у моих ног, тоже засветилась-заискрила с одного конца, а в зале зазвучал спокойный голос Водяного:

— Тата, этих жемчужин двенадцать, столько было у меня дочек. Их убил Костей. Я знаю, ты найдешь Костея и сразишься с ним. Пусть его убьет мое горе и мой гнев. Сохрани себя, девочка, останься живой.

Нитка доискрила-догорела, голос затих. А я даже не сразу поняла, что Водяной не шепелявил. Круг же тем временем превратился в цилиндр. Костей уже вопил что-то нечленораздельное, потом просто завизжал, как корявень. Вот голубой вращающийся цилиндр превратился в кокон, и Костей, взвизгнув последний раз, затих. А потом кокон взорвался веером голубых искр и исчез. А на месте трона с Костеем осталась лишь кучка пепла.

Исчез хозяин — исчезла и его наведенная магия. Словно пелена, сползала со стен позолота и черные драпировки, рассыпались сундуки с драгоценностями и истлевал черный ковер на полу. И скоро я стояла посреди полу разрушенного зала, где в пыли валялись не сметные сокровища. Но мне они были «до лампочки», эти груды богатств. Я сама от себя не ожидала такого равнодушия к сверкающим безделушкам. Зато я снова чувствовала движение подземных потоков и воздуха. Я протянула руку, и передо мной загорелся яркий огонек.

Пусть здесь пахло пылью, пусть здесь было страшно и тоскливо, но ощущение мертвечины пропало. И так мне вдруг захотелось домой — в крепостцу на краю Заповедного леса.

Оставалась самая малость: выбраться отсюда как-то, найти Нану, а потом еще и до дому добраться.

Не так уж много времени прошло, как появилась у нас Талинка. От Таты и Рыся вестей больше не было. Мысли меня одолевали дурные. Яська и тот стал мрачный. Из-под печи уже почти не вылезал. Чай с нами пить совсем перестал. Если бы не Талинка, мы с Яськой вовсе бы скисли. Мы теперь с Талинкой все больше вместе время проводили, пока я не в дозоре был. Я ее и с русалочками познакомил. Талинка на нашей заставе немного ожила, щеки округлились, порозовели. А она, оказывается, красивая. Не такая, как Тата, но тоже красивая.

Талинка нам и рассказала, что мачеха иногда запирается одна в своей светлице. Что одна она там, это точно. Но вот только с кем-то она там разговаривает, с кем-то невидимым. И этот кто-то дает ей советы и указания, как и что делать. Голос его исходит от маленького зеркала, которое хранит княгиня в особом ларце. Точно, Нана говорила, что не сама княгиня безобразничает, стоит за ней кто-то. Уж не Костей ли? А еще приходят к ней гонцы, что-то привозят ей. И не из Степи, это тоже точно. Откуда Талинка это знает и почему так уверена, княжна не сказала. Но за слова свои ручалась. Вот еще загадка!

А однажды на заставу прискакал гонец. Ну, прискакал-то он не на заставу. Он коня своего загнал, немного не доехав до тайного дозора. Так что его по озеру на заставу доставили. Парень был из воинов княжьей дружины. Раненый он оказался. И раны-то уже поджившие. Зато много их было, ран-то. Гонец сказал, что это горичи его так в ночном налете покромсали, а в Стольном Граде он на домашнем лечении находился. Привез его на заставу Лис, его черед был в дозоре сидеть, и сразу обратно укатил с Водяным.

Стоит этот парень, озирается. Все ему тут странно. И то, что Водяной его на лодке вез, и то, что у нас на заставе порядок, и воины свободные от дозоров на площадке возле общинного дома тренируются. А мы его удивлению дивимся! Это что же у них за войско, если обычная гарнизонная жизнь парня так удивляет? Они там из боя не выходят, что ли? А оказалось, что в ихнем войске о воинской дисциплине и понятия не имеют. Старые воины, которые еще при князе служили, хоть как-то старых порядков держатся, а вот такие желторотые, так будто не в дружине, а в разгульной ватажке на гулянье собрались. Оттого-то их и бьют горичи и в хвост и в гриву. Правильно Ус говорил.

Повели мы парня к Стояну, он сам сказал, что вести важные для командира везет. А на встречу нам Ус, он дозоры проверял. Увидели они друг друга и остолбенели! А потом давай обниматься. Оказалось, что это Вьюн — сын нашего десятника Уса. Ус здоровый, силой Кедры не обидели, как парня на радостях жиманул, тот и сомлел. Ус даже напугался. Оказалось, не так уж и зажили раны-то. И гнал почти без остановок, без отдыха, умаялся. Это что же за вести, коль с такими ранами да так гнать пришлось? Ой, что-то неладно…