Таковое ослабление народа, вами причиненное, не точно ли есть такое, о каковом Цицерон, при падении Римской республики, говорит в письме своем к Куриону: «Sed, me hercule, ne cum veneris non habeas jam quod cures, ita sunt omnia debilitata jam prope et extincta» – «Все ослабленные уже вымерли, так что, Геракл, когда бы ты ни пришел, тебе больше не о чем будет беспокоиться».

Страшусь, что не сможете найти способы употребить ваши попечения, ибо таковое теперь ослабление разумов, и, скажу, почти истребление. А потому настают от разврата нравов «мiseris temporibus ас perditis moribus» – «ничтожные времена отчаянных поступков».

Сие есть обыкновенные следствия утеснения; разумы придут в ослабление, сердца в уныние, и нравы развратятся, и люди, желающие своего счастья, но не могущие получить оное прямыми и законными путями, обратятся в подлости и обману.

Какая же вам польза от сего происходит?

Вы подвергнуты тысячам обманам, подвержены презрению самых тех, которые вам наиболее раболепствуют; законы приходят в ослабление, ибо не могут безумные ваши поступки исправить; нравы повреждаются и приключенное вами зло не мимолетное, но долговременное становится; а все сие или от вашего неразумия, или от желания быть превыше законов. А все это безумие ваше и показывает; ибо если счастье ваше переменится, если вас непостоянная фортуна будет угнетать, в чем вы найдете себе защиту?

Да и какая вам честь повелевать бессловесным и порабощенным народом? Вы за честь себе считаете повелевать равными себе, но приведя их в скотское состояние, становитесь дурными пастухами бессловесных скотов!

Сколько вы ни силитесь скрывать малость вашу, она самим вам чувствительна. Сами вы на себя дивитесь, как вы могли вельможами и правителями государства учиниться, а потому, не имея ничего в себе, но заимствуя все от ваших чинов, вы оными и гордитесь.

Я закончу, наконец, сие неприятное вам писание показанием еще одной вашей малости. Вы, по всему вышеописанному, показываете себя врагами нижних себя, показываете же себя врагами и равных вам. Едва кто из вас бывает возведен на место другого, то первое ваше попечение состоит охулять все поступки того.

Войдите в себя и подумайте, не совершенную ли подлость души вашей сие знаменует!

Вы, быв не в чинах, являли тому человеку почтение, может быть и льстили его слабостям; заняв же его место, вдруг стали его укорять, не сделав еще ничего лучшего. Тщеславие ваше уже льстится возвысить себя, унижая его. Но подумайте, не тем других унижают, что их злословят; будьте перед малым предшественником своим велики, он без злословия вашего унизится, а вы возвышены будете.

Безумное ваше хвастовство не будет вас погонять, как плетью, что-нибудь явное сделать, чем бы злословии ваши оправданы быть могли; а если что сделаете, то хотя того человека сим превратив в карлика, сами пигмеи становитесь!

Хотите быть великими и почтенными? Старайтесь следовать вещанию законов; ничего наспех и по произволению только своему не делайте; явите, что вы выше чина вашего; отвергните гордость, явите ласку и снисхождение; любите правду и благонравие и сами примером тому будьте и, наконец, старайтесь устроить безопасность и спокойствие и выгоды народные.

Без хвастовства слава вас увенчает и чины не будут вам украшением, но вы особою своею их будете украшать, и благословение имени вашего народом переживет ваш век и будет сопротивляться непостоянству счастья.

Хотя человек и снабжен даром разума, что должно было всегда его вести на прямой путь, по дорогам добродетели, которые изображены в его сердце, но так как он одаренная разумом тварь, могущая принимать разные впечатления, то сии чуждые вещи такое действие в нем произвели, что нынешний человек не таков уж, каков он от естества сотворен. Воспитание и разные предосуждении его сочинили, и счастлив тот, кто между сего терния может рассмотреть хорошую траву, которая подавлена.

Сие повреждение разума человеческого есть причина, что никакое сообщество, хотя бы малочисленное, не может пребывать без некоторых правил и законов, которые каждого поступок устанавливают, и без одного или многих определенных персон, дабы принуждать оные исполнять и надзирать над исполнением.

Сие сочинило разные роды правления, монархическое, которое от патриаршего правления начало свое имеет; деспотическое иль самовластное, введенное мучителями, а также аристократическое и демократическое, о коих можно мнить, что они произведены неудовольствием вельмож или всего народа правлением сих деспотов.

Все сии правления (кроме самовластного) имеют полезности и пороки: часто монархия переменяется в самовластие иль в ужасное мучительство, аристократия весьма утесняет народ, демократия производит беспорядки и смущения, которые иногда и самого государства погибель приключают.

Можно сказать, что нет ничего совершенного в делах человеческих, но поскольку совершенство нам не дано в удел, то будем, по крайней мере, стараться пороков избежать.

Поскольку монархическое правление имеет свое начало от правления патриархов, или отцов фамилий, тут государь – по избранию или по праву рождения он на престол возведен – должен не только себя почитать царем народа, он есть их покровитель, защитник, судья и проч.

В правлении каждого рода, хотя вышняя власть в персоне отца пребывает, однако тот в важных делах спрашивает совету у старейших или мудрейших своих детей, – в монархическом же правлении более важных дел случается, так не необходимо ли государю иметь совет, сочиненный из мудрейших и более знания имеющих в делах людей его народа, которые должны ему представлять то, что может служить к счастью государств, и отсоветовать, сколько возможно, в вещах, предосудительных государству и клонящихся к самовластию.

Итак, я считаю за величайшего и счастливейшего между монархов того, который, почитая себя отцом народа, не старается, отвергая законы, ввести самовластие, не разделять свои интересы с интересами государства, знает великое искусство избирать себе в советники таковых людей, которые сопрягают свое усердие к государю с любовью к отечеству и законам.

Но сколь мало таковых монархов, которые, имея уже вышнюю власть, склоняются честолюбием, разными страстями, а наипаче чудовищем (то есть лестью придворных) достигнуть самовластия!

Столь же мало министров, которые бы по слепой любви к государю, а более для собственной их корысти, не готовы бы были ему в том помогать, или сопротивляться блистанию злата и достоинств!

Так же мало и народов, которые бы не хотели простереть их привилегии чрез уменьшение власти и доходов государя.

Аристократическое правление, по моему мнению, установилось через некоторые возмущении, сочиненные главными фамилиями, которые, видя, что монархия начала в самовластие переменяться, выдумали другой род правления, то есть такой, в котором власть вверена некоторому числу людей, отличных их достоинствами и летами.

С первого взгляда нет ничего прекраснее сего правления: тут мудрейшие люди сочиняют Сенат; не по своенравию одного правителя, но по здравому рассуждению разумнейших мужей государства дела течение свое имеют.

Учиненные проекты государем не изменяются, поскольку Сенат бессмертен и непоколебим; тут каждый не ожидает награждений и не страшится наказаний, как только по мере услуг государству. Сии достойные вожди народов, трудясь для пользы отечества, соединяют пользы их родов с пользою республики, которою управляют; законы тут не изменяются для пользы или своенравия одного правителя, поскольку члены Сената производит сему сопротивление; лесть, сие адское чудовище, не имеет власти в таковом правлении.