— Это была цепь ошибок. С самого начала.

— Звучит так, как будто вы все же могли это предотвратить.

— А что я мог? Когда я вступил в это дело, то сразу же попал в игру, не зная ее правил. Я даже не подозревал, что это игра. Представьте, вы заходите в свою квартиру. Привычную, знакомую, родную. Садитесь на свой диван, включаете свой телевизор, смотрите оставленный вчера на середине фильм. Ваш вечер ничем не отличается от вчерашнего, и вам кажется, что дальше будет ровно то, что вы себе запланировали. Бокал вина, книжка перед сном, уютная, теплая постель. Но откуда вам знать, что в доме расставлены ловушки? В вашем блокноте кто-то нарисовал лилию, перевернул все книги в вашем шкафу корешками к стенке. Трогал ваше белье. Вы собираетесь приготовить спагетти, но на плите лежит сухой лепесток. Похоже, вам уже не переиграть злоумышленника. А если он прячется в кладовке, то вы уже в его власти и будете делать то, что вам уготовано. Чтобы выиграть, вам не надо было заходить в квартиру, не надо было упускать из виду телефон. Следовало вызвать полицию и покинуть помещение. Вот что вам надо было сделать. Но откуда вы знали, что попали не в свой мир? Что ваши законы уже не работают так, как должны? Ниоткуда. У вас нет шансов.

— Когда вы поняли, что в вашей квартире кто-то бывает?

— Когда сидел перед Павлом Отлучным. Я к тому моменту уже был уверен, что Павел не убийца, но о том, что он жертва, мог только догадываться. Я сидел, смотрел на него, и в моей голове почему-то всплыл образ замочной скважины, к которой мне нужно было подобрать ключ. Это могла быть любая из метафор загадки и отгадки, верно? Но почему-то именно ключ и замок. Я вспомнил, где это видел. Кто-то нарисовал в моем блокноте эту самую замочную скважину. И в нужный момент подсознание мне это подкинуло. И сразу же отгадку — она как-то связана с нижним бельем, потому что чужак в моем доме трогал мое нижнее белье. В деле, как вы знаете, эти предметы гардероба также фигурировали. Вероятность совпадения минимальная.

Белгород, сентябрь 2022 года.

— Слава богу! Слава богу!

Павел Отлучный задыхался и хрипло повторял только эти слова. Казалось, это длилось вечно. Чувак, который наблюдал за сценой по ту сторону стекла, дважды заходил, спрашивал, нужна ли помощь. Я попросил воды для Отлучного, но, как оказалось, тот не мог пить. Его горло было схвачено спазмом, вода не проходила. Нам оставалось только ждать, когда истерика прекратится.

Диана, — видимо, с перепугу — не говорила ни слова, меня же распирало. Судя по реакции, я оказался прав. Я, черт возьми, прав! Единственное, что я мог увидеть в этом преступлении, — это то, как оно хитро спланировано. То, как ловко все подогнано под конкретного человека. И человек, всем своим видом показывающий, что он сдался и сопротивляться не будет, тоже часть игры. Наш противник — гений. А Отлучный — такая же жертва, как и бортпроводницы.

Слезы прекратились, остались всхлипы. Громкие, с надрывом глотки. Жилы выпирали, лицо было красным, как после бани. Отлучный все еще не очень успешно справлялся с эмоциями, но уже смотрел на меня глазами ребенка, который нашел маму в торговом центре, когда уже и не надеялся, что это случится.

Когда все закончилось — минутная стрелка прошла по циферблату почти полный круг — Паша выпил залпом стакан воды и сказал:

— Спасибо. Спасибо вам.

— Я рад, что угадал, — сказал я. — Вы же теперь можете рассказать нам все?

Паша кивнул.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Виктор, — ответил я.

— Спасибо вам, Виктор. Вы меня… расколдовали.

Я улыбнулся. Павел тоже, а вот Диана совершенно ничего не понимала. Я, признаюсь честно, еле удержался, чтобы не выложить ей все, чтобы показать, какой я крутой. Но вдруг я не все правильно угадал и там есть еще какая-то магия, которая все на фиг заколдует обратно? Риск был велик. Придется отдать пальму первенства Паше.

— Мы никогда с ним не виделись, — начал рассказывать Паша. — Только разговаривали по телефону. У меня был одноразовый телефон, который я однажды нашел у себя в сумке… Собственно, он зазвонил, и я его обнаружил. Это был короткий разговор, очень короткий и очень емкий. Тот человек сказал мне, где я могу найти кое-какие вещи. Я сначала хотел положить трубку, но услышал на заднем плане голос дочери, Илоны. Тот человек находился где-то рядом с ней. Я испугался. Сразу пошел, куда тот человек мне велел: к камере хранения в аэропорту, открыл ее. Там лежали трусики моих дочерей. Я знаю, это были именно они, я сам покупал — с диснеевскими принцессами. Тот человек снова позвонил и сказал, что не сделает плохо моим дочерям ровно до тех пор, пока я его слушаюсь.

Горло у Павла пересохло. Я попросил еще воды, нам нехотя принесли, и Отлучный продолжил:

— В каждом преступлении есть то, что меня оправдывает. В каждом. Я должен был молчать и не разрешать никому себе помогать. Тот человек сказал, что я смогу спасти детей только так. Я должен был выиграть для него время. Я не знаю, что тот человек делает сейчас, но я мог начать говорить только тогда, когда кто-то первым делом спросит меня о трусиках жертв. Кодовая фраза.

— Вы боялись кому-то признаться? — спросила Диана. — Что мешало адвокату, например, намекнуть? Вы могли договориться с ним. Могли все ему выложить, думаете, он не подыграл бы вам? Не сказал бы всем, что назвал кодовое слово?

— Тот человек сказал, что я никогда не останусь без надзора, — ответил Отлучный. — Всегда рядом со мной будет кто-то, кто проследит за тем, как кодовое слово прозвучит. Кто-то в аналогичной ситуации, что и я. Я думаю, для этого здесь вы. Разве нет?

— Что? Я? — воскликнула Диана. — Нет. Я здесь сама по себе.

Павел улыбнулся.

— Понимаю вас. Сам четыре года просидел заколдованным. Конечно, вы не скажете. Ваша игра все еще идет. Надеюсь, моя на этом закончилась. Боже мой, я поверить не могу. Не могу поверить!

— Неужели за все это время никто с вами не говорил о трусиках жертв? — спросил я.

— Говорили, — ответил Павел. — И множество раз. Но это было не первое, что они говорили. Начинали с приветствия. Потом какую-то еще информацию выведывали. В общем, как обычно. Думаете, я не пробовал на это повлиять? Когда шел допрос, например, я делал вид, что теряю сознание на вопросе о трусиках, а потом просыпаюсь. Но первое, что они говорили, было не про чертовы трусы!

— А почему ты решил начать именно с трусиков? — спросила Диана.

Теперь паранойя началась у меня. А что, если Павел прав и Диана также находится под влиянием? Это в духе нашего гения. И это многое бы объяснило! Ее неумное желание все рассказать публике, да причем в стиле настоящего русского человека: с героическим целеполаганием без видимых на то причин. Я ведь совсем ничего не знаю ни о ней, ни о Соне. Известно ведь, что покалеченные люди притягивают мучителей. Наступают на грабли до тех пор, пока есть живое место, куда биться рукояти. Я абсолютно беззащитен перед ними обеими и совершенно не знаю, с кем работаю. А что, если у Дианы есть дочь, которую держат в заложниках или угрожают? Или у злоумышленника в руках какой-то компромат, способный разрушить ее жизнь? Что, если Соня в такой же ситуации? Своих детей у нее вроде бы нет, но есть куча подопечных, которые представляют собой прекрасные мишени. Если у нее болит сердце за качество их жизни, то на что она способна, чтобы защитить их жизни в принципе? И они вынуждены друг за другом приглядывать, чтобы актеры играли свои роли, а Витя-дурачок шел по заранее проложенной тропе. И к чему я в конце концов приду? К точке, которую кто-то для меня уже нарисовал и даже декорации вокруг подогнал по размеру?

— Ты не выдашь это в эфир, — сказал я ей.

— Что? — не поняла Диана.

— То, о чем мы сейчас говорим, в подкаст ты не включишь.