– Почти. Не так, конечно, чётко, но вижу, – кивнул я.

Командиры переглянулись.

– Гм, интересная информация. Но её нужно бы проверить.

– Так давай прямо сейчас и проверим, – предложил Неверовский. – Пойдем, например, выйдем в сени. Там окон нет. И если свет не включать, то в помещении полная темень.

Я был не против. Мы всей четвёркой вышли в коридор, а затем вошли в соседнюю дверь, попав в помещение без окон.

Воронцов плотнее закрыл дверь, и Селиванов выключил свет.

– Ну, что видишь? – спросил комдив.

Я стал перечислять:

– Стены бревенчатые вижу. У одной из них стоит платяной шкаф. Высокий и с двумя дверцами. На шкаф уложены два чемодана. Один зелёного цвета, другой жёлтого. У одного чемодана углы оббиты железными уголками на сапожные гвозди. Рядом со шкафом стоит кровать с железной спинкой. Спинка металлическая с узорами. По краям спинки два круглых шара-набалдашника. Кровать не застелена. На ней лежит подушка и одеяло без пододеяльника. На дощатом полу половик серого цвета. «Что ещё?» – спросил я сам себя и тут же ответил, подняв голову вверх: – На потолке на белом проводе висит лампочка без абажура.

– Ничего себе. Вот это зрение!

– Н-да! – восхищённо согласился с ним подполковник.

– Так это он запомнить мог и нам теперь по памяти рассказывает, – решил усомниться в моей способности Воронцов, явно огорченный тем, что я не открылся ему ранее. – Дайте Забабашкину какое-нибудь задание, которое он тут выполнит. Тогда мы сможем удостовериться, что он нас не мистифицирует и действительно видит так, как говорит.

– И какое задание ты предлагаешь ему дать? – хмыкнул Неверовский.

– Не знаю. Но что-нибудь, думаю, придумать можно.

– А вот пусть зачитает, – произнёс Селиванов, вытащил из нагрудного кармана свёрнутый лист бумаги и протянул его вперёд, в сторону, где я стоял: – Читай.

Лист оказался свёрнут вчетверо. Видимо, конверт уже был не нужен.

Я развернул желтоватый листок и, увидев красивый почерк, смущённо негромко кашлянув, стал читать: «Здравствуй, мой дорогой супруг Леонид Максимович! Пишет тебе твоя верная жена Ольга Дмитриевна! Как ты там? Как служба? Силён ли враг? У нас всё хорошо. Ванечка готовится к школе. Каждый день просит меня проверить его знания азбуки. Лидочка…»

– Всё! Хватит! Отдай! – прервав меня, прошептал заместитель командира дивизии, а затем сглотнул застрявший комок в горле и негромко пояснил: – Это жена моя пишет – Ольга. Олечка… – получив от меня письмо, убрал его в карман и, включив свет, сказал: – Всё правильно. Там так и написано – слово в слово. Он действительно видит в темноте.

– Удивительно! – цокнул языком комдив, с интересом посмотрев на меня. – И давно у тебя такое зрение?

Пришлось врать. И из моего вранья командиры узнали, что вижу я так почти с самого детства. Именно тогда я ударился головой о шкаф, потерял сознание и после этого стал видеть в темноте.

– И что, ты за все свои семнадцать лет никому об этом не рассказал? – спросил меня комдив, когда мы вернулись в штабную комнату. – Почему?

– А зачем? Расскажи я о таком феномене, это сразу же приковало бы ко мне внимание многих. Все бы стали меня считать особенным. А я этого не хочу. Не хочу быть особенным. Я хочу быть как все.

Где-то за спиной то ли одобрительно, то ли глубокомысленно хмыкнул товарищ лейтенант госбезопасности. Понятное дело, что сотрудника органов возмутило сокрытие бойцом таких интересных и полезных фактов, но вот с точки зрения его профессиональной деятельности подобное поведение – годами скрывать от окружающих свою особенность – не могло не вызвать некоторого уважения. Как бы копать глубже не начал, в профессионализме и дотошности «большого брата» я уже успел убедиться. Нужно теперь себя контролировать вдвойне, мало ли к каким выводам придёт энкавэдэшник. Дружба, как говорится, дружбой, а служба службой!

– Гм, вижу, ты скромный парень. И, в общем, желание твоё понятно, но всё же такое зрение… зря ты никому не сказал о нём. Возможно, учёные и доктора смогли бы узнать, в чём причина твоего феномена. Смогли бы изучить и внедрить в нашу советскую жизнь. Представляешь, как изменился бы мир, если бы люди стали видеть в темноте? Даже сложно себе это представить.

– Возможно, – согласился я, вспоминая перекликающиеся с моими мыслями картинки препарированных лягушек, случайно увиденных мной в детстве в медицинской брошюре.

Увиденных и на всю жизнь запомненных.

Впрочем, мне уже было совершенно не до этого, и решение проблем, которые могут начаться у меня из-за того, что открылся, решил оставить на потом. Сейчас нужно выжить. И то, что я открыл часть своих карт, могло нам в этом помочь. А значит, я сделал всё правильно.

Комдив, очевидно, решил, что мы от темы главного разговора удалились, посмотрел на подполковника и вернулся к сути:

– Так что, раз он способен руководить минёрами, значит, мы, соблюдая осторожность и маскировку, действительно сможем заминировать участок дороги, что проходит напротив пригорка, считай, под носом немцев?

– Раз так, то очень вероятно, что может получиться, – согласился пришедший в себя после письма Селиванов. – Во всяком случае, попробовать стоит. Ведь это мало того, что даст нам ещё один козырь в предстоящем бою, так и добавит столь нужное нам время. Глядишь, и успеет подкрепление на помощь подойти.

– Это если наши войска выбьют врага из Чудово, – напомнил полковник Неверовский и тут же сам себя поправил: – Если, конечно, Чудово вообще захвачено.

Воронцов встрепенулся:

– А как может быть иначе? Мы же видели, что немцы с той стороны ехали за нашей санитарной машиной. Это и медсестра с главврачом подтвердить могут.

– Никто в твоих словах, Григорий Афанасьевич, не сомневается. Понятно, что немецкие мотоциклисты ехали с восточной стороны, – махнул рукой комдив. – Только непонятно другое – захвачено Чудово или нет.

– Как так?

– А так. Вполне возможно, что вы вели бой с разведкой или передовым отрядом противника. Санитары же до Чудова так и не доехали. Их раньше перехватили. Поэтому всякое может быть.

Воронцов хмыкнул и кивнул в сторону двери, за которой находился на своём посту радист.

– Так связи же нет. Это же тоже можно считать подтверждением.

– Косвенным – да. Уже три группы связистов отправили. Ни ответа ни привета. Как в воду канули, – вздохнул Неверовский. – Но это еще ни о чём не говорит. Вполне возможно, что город держится и подкрепление к нам всё же сумеет пробиться. Так что, чем дольше мы будем держаться, тем больше у нас шансов дождаться помощи. – Он посмотрел на меня: – И твоя идея, герой, очень даже кстати.

Я улыбнулся. Оно, конечно, понятно, что похвалы, особенно заслуженные, получать все любят. Но сейчас я сам ощутил, что моя идея не просто хорошая или даже отличная, а именно что ценная. И цена этой идеи – жизнь советских красноармейцев и мирного населения, которое осталось в Новске. Я, как и присутствующие на совещании, естественно, не знал о судьбе соседних городов, но, как и все, надеялся, что они выстояли и идущее к нам на помощь воинское соединение наконец прибудет и поможет нам удержаться.

Устал… Оно и понятно, мне нужно было не только помогать минёрам коммутировать и устанавливать мины, но ещё и три раза ходить с повозкой в город на станцию за новой порцией железа, которое должно помочь нам удержаться.

Ползание на животе по грязи, раскопки и закопки, беготня от одного сапёра к другому изрядно вымотали меня. Да ещё эти чёртовы осветительные ракеты, которые немцы нет-нет да запускали. А если учесть непрекращающийся дождь и сопутствующую этому грязь вокруг, а потом осознать, что при каждом запуске ракеты приходилось сразу же падать на мокрую землю, чтобы не быть обнаруженными, зачастую не обращая внимания на месиво из глины и воды, то можно только представить, как тяжело нам было.