А данную операцию предложил провести я, как бы нескромно это ни звучало. И так получилось, что выполнить её мы могли только благодаря мне и только мне. А если сказать точнее, то благодаря одному из приобретённых мной умений – умению видеть в темноте. Кроме меня, с этой задачей без карманного фонаря, факела или другого подсвечивающего предмета или устройства никто справиться попросту не смог бы. Ни звёзд на небе, ни иллюминации от луны, ни света от уличных фонарей – одна сплошная тьма. Ну как тут что-либо увидишь? А вот я видел. Видел и вёл за собой отряд, где люди, держась друг за другом, шли чуть ли не след в след за мной, стараясь не потеряться.

Мы собирались исполнить замысел, который без моего уникального и невесть какими путями приобретённого умения осуществить было бы практически невозможно.

Когда я о своём навыке на том совещании, что проходило в штабе, рассказал командирам, они буквально застыли.

А сказал-то я всего ничего. Точнее не сказал, а предложил:

– А давайте дорогу из Троекуровска к Новску заминируем непригодными для нашей артиллерии минами и снарядами, что в вагонах на станции есть?

И вот итог – ступор вышестоящего командного состава.

Быстрее всех от шока отошёл комдив и, ошарашенно-удивлённо покосившись на своего зама, поинтересовался:

– А откуда ты, Алёша, про снаряды и мины знаешь?

Скрывать смысла не имело, поэтому ответил как есть:

– Так обмундирование когда получали из вагонов, в том же составе два вагона с этими самыми снарядами и стояли. Вот и вспомнил.

– А с чего ты взял, что там снаряды и мины?

– Так один вагон приоткрыт был, там на ящиках надписи. Да к тому же все бойцы в очереди об этом говорили. Так что никакой тайной ни для кого это не являлось, – пожал я плечами.

Неверовский посмотрел на своего зама и, показав ему кулак, прошипел:

– Ты почему мне секретность не обеспечиваешь?!

Тот поправил подворотничок, кашлянул и негромко произнёс:

– Виноват!

– Виноват! Видишь, все знают, что у нас там эти чёртовы снаряды застряли. Вот немецкая разведка сработает или в плен кто-нибудь из наших бойцов попадёт и расскажет об этих вагонах. И тогда жди беды. Бомбардировщики налетят, и всё, одной бомбы хватит, чтобы у нас полгорода разнесло! – негодовал комдив.

– А что я могу сделать?! Паровозов-то нет. Все выведены из строя огнём противника, вот вагоны там и стоят. Мы кое-что на склады переместили, а ненужные боеприпасы, что не подходят для нашей артиллерии, там оставили. Сейчас нет свободных людей, чтобы этим заниматься. И несвободных тоже нет, – с досадой добавил подполковник.

Я решил заступиться за Селиванова.

– Товарищ полковник, на самом деле третий вагон, в котором я прочитал на ящиках, что там снаряды, использовался для раздачи гранат. Внутри него много разного стопками стояло. Вот я и прочитал.

Неверовский вновь недовольно поморщился.

– Ладно, – буркнул он и обратился ко мне: – Так что, говоришь, у тебя за предложение по этим боеприпасам?

Предложение у меня было, в общем-то, простое как две копейки. И я его сразу озвучил:

– Мы берём и минируем обочину дороги, после чего в нужный момент производим подрыв и открываем ураганный огонь как из артиллерии, так и из засады. – О том, что, судя по всему, в засаде народа нас будет кот наплакал, а артиллерийских пушек имеется всего три или четыре штуки, разумеется, говорить не стал, дабы не смазать рисуемую картину.

Закончил же я свой план так:

– Представляете, какой ошеломительный эффект такой подрыв произведёт на врага. Они едут, по ним никто не стреляет. А потом: «Бабах!» И всё в огне и дыму. Только вот сапёров надо найти.

Комдив перевёл взгляд на заместителя.

Тот, поняв, о чём его хотят спросить, тут же произнёс:

– Сапёры есть. Найдём. Но только… – Он кашлянул и, приняв мою идею, немного уточнил: – Не просто сапёров, а сапёров-минёров. Дело в том, что не каждый сапёр умеет минировать и разминировать.

– А, ну да, – согласился с ним я.

– Так значит, найдём таких? – уже у всех поинтересовался Неверовский.

– Думаю, да, товарищ полковник. В четвёртой роте есть сапёрный взвод. И к артиллеристам мы приписали несколько сапёров для помощи в возведении инженерных сооружений. Наверняка там есть и минёры. Так что, думаю, необходимых людей… – Селиванов посмотрел на меня и закончил: – Если мы решим использовать эту идею, найдём.

– Идея, нужно сказать, неплохая, интересная. Или у тебя есть сомнения в эффективности? – продолжил обмен мнениями полковник.

– В эффективности – нет. Если действительно суметь заминировать достаточно большой участок и подорвать в нужный момент, то это, естественно, вызовет не только потери у противника, но и панику. Если же после этого мы применим артиллерию и засадный отряд, то паника усилится кратно. Не исключено, что противник, в такой непростой и непонятной для себя ситуации откажется от наступления и начнёт откатываться назад, тем самым захват города нам удастся если не предотвратить полностью, то максимально оттянуть новое наступление: вряд ли противник решится на него сразу, без рекогносцировки. Без сомнения, когда немцы отступят, они начнут перегруппировку, подсчёт потерь и сбор уточнённых разведданных. Это может занять достаточно долгое время, что, в свою очередь, даст нам ещё один шанс на получение подкрепления. Меня смущает другое, а именно – когда проводить минирование? Днём нельзя – немцы увидят и мало того, что откроют артиллерийский огонь, так ещё и всё поймут, значит, эффект неожиданности будет потерян. Тогда, получается, ночью? Но ночью-то вообще нереально это сделать, ничего же видно не будет. Одну-две мины, вероятно, установить можно, но заминировать целый участок – нет.

– Ты прав, нормально заминировать не получится. Оно и при лунном свете тяжело было бы, а сейчас вообще всё небо в тучах. Куда уж тут. Если только к вечеру облака рассеются, – Неверовский посмотрел в окно, – но что-то не похоже.

– Товарищи командиры, – влез в чужой монастырь планирования я – обычный красноармеец Забабашкин. И пока вновь шокированное начальство не приструнило зарвавшегося бойца, который чудом попал на военное совещание, быстро произнёс:

– Хочу поделиться важной информацией – я неплохо вижу в темноте, поэтому, думаю, смогу помочь сапёрам в минировании.

После моих слов в мгновение ока повисла полная тишина.

Я буквально чувствовал, как меня сверлит глазами Воронцов. Угрызений совести я, конечно, не испытывал, но всё же мы с ним прошли огонь и воду, поэтому решил перед ним повиниться:

– Извините, товарищ лейтенант государственной безопасности. Не хотел раньше говорить.

– Почему? – насупился тот.

– Извините, привычка. Не привык открываться.

Воронцова мой ответ не устроил, и он отвернулся, явно негодуя.

Ну а что я мог с этим поделать? Пусть дуется. Если бы вернуть время назад, я, и проживая тот отрезок жизни ещё раз, всё равно бы не стал ему открываться. Да и вообще, к слову сказать, и не собирался раскрывать свой секрет никому и никогда. Не собирался, потому что боялся привлекать к себе ненужное внимание. К тому же я очень не хотел стать подопытным кроликом, но сейчас речь уже не шла только об этом. Сейчас речь шла о выживании. И если моё необычное зрение могло сохранить множество жизней, среди которых в том числе и моя, то грех было бы не воспользоваться такой возможностью.

«К чему мне информация о зрении и само зрение, если нас всех убьют?! На том свете оно вряд ли мне пригодится!» – задал я себе логичный вопрос.

И, понимая очевидное, решил открыть часть карт.

Висевшую паузу через полминуты нарушил командир дивизии.

– Э-э, то есть как видишь? Как кошка? – решил уточнить комдив.

– Я не знаю, как кошка видит. Но я вижу ночью.

– Видишь как днём? – решил уточнить Селиванов.