Он сел прямо на асфальте и уставился на ладони.

Пальцы дрожали.

Вот заусенец.

Вот след от укуса.

Зазвонил телефон.

– Мама! Привет! Наконец-то ты позвонила!

Евген обрадовался, как маленький.

– Здравствуй, сыночек! Как дела?

– Да что-то с головой не то.

– Что случилось? – Испуг просочился сквозь трубку, и Евген испугался тоже, а поэтому словно протрезвел и вспомнил: Оля Пялкина умерла.

– Не знаю, мам, кружится как будто. А ты про Олю узнала?

– Отдохни, Женечка! Может, на работу не пойдёшь?

– Хорошо, – послушно повторил, – не пойду. Узнала?

Мать вздохнула, как будто набираясь храбрости:

– Оля разбилась. Неудачный прыжок с парашютом.

– Значит, всё же прыгнула. – Почему-то стало обидно. – Не знаешь, она одна была?

– Что?

– Ничего. Жалко.

– Жалко. Может, врача вызвать?

– Я зайду в кафе, выпью воды. Пройдёт. Спасибо, мам.

– Я люблю тебя, сынок!

– Я тебя тоже. А ты как?

Мать удивилась, забормотала что-то невнятное, и Евген понял, что раньше никогда ни о чём не спрашивал.

Почему?

После отбоя долго смотрел на список входящих: ему звонила только мама. Он не звонил никому.

В кафе не было ни единого посетителя.

– Ваш столик свободен, – дежурно улыбнулся администратор.

– Вам как всегда? – Официантка возникла словно из-под земли.

– Бутылку воды.

Через минуту принесли поднос. Приборы, тарелки, хлеб – всё, кроме заказанного.

Евген крикнул несколько раз, никто не отозвался.

От злости он перевернул столик, еда разлетелась, зазвенели осколки.

– Я вам устрою дестрой, блин!

Оля Пялкина умерла.

– До свидания! Приходите ещё! – попрощался администратор, словно не заметивший беспорядка.

Евген сплюнул и показал фак.

Олимпийская аллея манила зелёной тенью листьев и тишиной. Раньше они катались на велосипедах вчетвером – теперь гуляли вдвоём.

Отец приехал раньше и что-то покупал в ларьке, стилизованном под деревенскую избушку. Олег усмехнулся: мороженое, конечно. Себе – ванильное, ему – шоколадное.

Клубничное и крем-брюле теперь покупать некому.

– Держи, пока не растаяло!

– Привет, пап!

Они обнялись.

– Ешь в бумажке, а то накапает!

– Хорошо. – Улыбка устроилась на губах и никуда не собиралась уходить.

Пока папа рядом.

– Как дела?

– Плохо выглядишь, сынок. – Отец нахмурился. – Тебе бы проверить сердце: бледный, под глазами мешки.

– Давай посидим?

– А я и говорю: одышка!

– Просто лавочка удобная, со спинкой. Мы в универе тут физру прогуливали.

– И мы, – отец понимающе кивнул. – Если срезать – выйдешь к «Лопуху». Раньше пиво только там продавали. Весь пед[2] после пар бегал. Ты застал?

– Конечно! Только почему «Лопух»? Кафе «Ландыш» же.

– Кто знает?

– Вкусное мороженое! Спасибо!

Олег хотел вытереть руки о джинсы, отец увидел – сунул платок:

– О себя не вытирают!

– Я помню.

Рябая птичка возилась в ветках клёна, деловито чирикала. Вниз летели мелкие ветки и листья.

– Пап, у меня получилось.

Олег почувствовал, как кровь застучала в висках и вспотели ладони.

Отец развернулся, посмотрел внимательно, а в глазах заплясал вопрос. Под седой щёточкой волос выступили капельки. «А он ведь постарел!» – как будто впервые Олег заметил глубокие морщины, крупные поры-кратеры, раздавшийся нос.

– Что получилось? – Голос дал петуха.

– Я ему написал.

– Как? Там ведь защита?

– Есть способы. – Олег прищурился. – Я четыре года долбаные игры тестил, пока лазейку нашёл.

– И?

– М…дак он. Что живой, что мёртвый.

– Не поверил?

– Заблокировал. Нет, говорит, у меня брата, мать сказала бы.

– Про меня ни слова? – Отец горько усмехнулся.

Олег развёл руками, охнул, согнулся, потирая грудь.

– Что с тобой, сынок? Скорую?

Он вскочил и замахал руками, как наседка – крыльями.

– Да мышцу свело, сижу много. – Олег разогнулся. – Нормально, пап.

– Значит, не верит Женька. А если фото показать?

– Я не пробовал. Может, сработает, а может, скажет, фотошоп.

Они не спеша шли по аллее. Навстречу катилась розовая коляска с большими, как у трактора, колёсами, которую гордо толкал малыш лет четырёх.

Олег улыбнулся и помахал, мальчик помахал в ответ.

– Слушай, сынок, а выключить их можно?

– Ты про сервер? Чисто технически любую железку можно сломать, но данные зашифрованы в облаках, восстановят. Представляешь, какие там деньги крутятся?

– Представляю… – Отец нахмурился. – А где они сидят?

– Юридически – в Москве. – Физически – это несколько фирм, работающих параллельно: разработчики игр, программщики, похоронщики, рестораторы, суетологи.

– Кто?

Олег рассмеялся:

– Суетологи. Ребята, которые обрабатывают клиентов, как маму.

– Ясно. Но ведь должна же быть голова?

– Главное железо у них в посёлке под Саратовом. Не знаю почему. Там дата-центр с серверами, все дела.

– Скинешь адрес?

– Пап, ты что задумал?

– Хочу поглядеть. Может, какие провода перерезать, и всё!

От смеха на глаза выступили слёзы.

– Какие провода, пап? Там оптоволокно и охрана на каждом шагу.

– Ну, всякое бывает. Нам на органической химии рассказывали: чуть ли не на кухне умельцы бомбы делали.

– Так то умельцы.

– А я?

– Береги себя.

– И ты.

Они дошли до остановки, обнялись и разъехались.

«Вас ожидает 3 сообщения».

Евген смотрел на экран. Владимир Иванович беспощадно требовал внимания.

– Не хочу. Не буду.

Телефон ожил:

– Вас приветствует программа «ВДАЛь», виртуальный диахронический аналоговый лингвист. Добрый день, Евгений! Чем могу помочь?

– Пошёл на хер.

– Разочарование – чувство активного психоэмоционального запаса. Ваше состояние нестабильно, рекомендую обратиться к оператору.

– Засунь его себе в задницу.

– Инвективный устойчивый оборот, разновидность апплицируемого фразеологизма с целостным мотивированным значением.

– Ни хрена не понял. Давай, до свидания!

Евген вышел из программы.

– Снести его к чертям, и всё!

Но приложение оказалось неудаляемым.

– Где тут у вас поддержка? Блин, сейчас бы Олег всё нашёл!

Бро, брат, братишка, Лег – воспоминания хлынули в голову, будто кто-то открыл кран. Щёлкнуло!

«Это я, Лег!»

Вот кто ему писал!

В горле пересохло. Евген сглотнул и открыл переписку, разблокировал, набрал, не попадая в клавиши: «Ты живой, бро? Я вспомнил!»

Крутились песочные часы: что-то загружалось.

Два файла.

Фото.

На первом – мужчина. Залысины, седеющий ёршик волос, щербатая улыбка без одного зуба. Глаза.

«Какой ужас! – Евген отшатнулся. – Отвратительно выглядит! Но глаза…» Такие же серые в крапинку он видел в зеркале каждое утро.

Второе фото пришлось приблизить: могила, крест, фото. Его имя. Дату не рассмотреть.

«Фотошоп!»

– Я не верю! – Крик вернул остатки реальности.

Но Оля Пялкина умерла.

И Лега он вспомнил.

Раздражение – привычный фон утра.

– Опять всю ночь просидел?

Ирина прошаркала на кухню, едва не задев клетчатое плечо.

– Выброшу игрушки твои, лучше бы работать пошёл! Вставай давай, Олег! Утро! – Она неласково толкнула сына в бок, а он медленно, неестественно медленно начал сползать.

Только сейчас до неё дошло: плечо было холодным.

Женщина закричала и осела на пол. Сил хватило, чтобы позвонить.

Муж примчался через полчаса, закрыл сыну глаза, поднял её с пола, вызвал скорую.

– Инсульт. – Фельдшер с лёту оценил симптомы.

– Там жена в комнате. – Слова приходилось цедить, чтобы горе сидело внутри, не вырвалось наружу истерикой.