– Знают, – повторила она, – а я вот не знаю, что ты натворил, и знать этого не хочу. Но…

И тут она замолчала, а Салах удивлённо прищурился. В дверях девушка казалась такой уверенной в себе, но сейчас сдулась на глазах, словно проколотый мяч. Не требовалось быть тонким знатоком душ, чтобы понимать – она собиралась сказать главное, нечто крайне для неё важное и сейчас судорожно подыскивала слова. Кровь от её и без того светлого лица отхлынула.

Салах молчал.

– Ты пересекаешь море? – выдавила наконец из себя Замиль, – так ведь? Бываешь… на той стороне?

Вот оно что.

– Я много где бываю, – Салах всё так же рассматривал её в упор. На улице послышались чьи-то голоса и смех, и он напрягся, но девушка не повела и бровью. Либо за ней не следят, либо она не знает, что следят, либо… она ну очень хорошо владеет собой.

– Салах, скажу тебе прямо, – она теперь не выдавливала из себя фразы, а словно выплёвывала их, – я давно хочу сбежать отсюда. На… на ту сторону. Мне нужен такой человек, как ты. Я могу заплатить, у меня есть деньги. Не так много, но кое-что есть. Кроме того… я могу лечь с тобой.

Перед последними словами она замялась едва на мгновение – видать, всё продумала заранее. Да и лечь с мужчиной – не великое событие для женщины её ремесла.

Но Салах только покачал головой.

– А ты знаешь, чего ты просишь? Ты хоть представляешь, что там – на том берегу? Почему его называют Беззаконные земли?

– Я знаю, что здесь, – девушка не отвела взгляд. – Послушай, Салах, я… я могу быть полезной тебе. Ты же знаешь, те шейхи – очень важные люди. И они взъелись на тебя за что-то. Я смогу выкрасть ещё – скопировать разговоры, все, что они носят с собой на наладонниках. Ты продашь это, заработаешь много денег. Но ты должен… взять меня с собой.

– Есть люди, которые хотят перебраться на ту сторону, – Салах больше не смотрел на неё и говорил рассеянно, – есть и те, кто за это платит. Но я… я не занимаюсь такими делами.

– Почему? – Замиль, видимо, хотела просто задать вопрос, но в голосе зазвучало отчаяние. – Разве это хуже, чем таскать оттуда всякий тахриб, непотребные книги и фильмы и…

– Ты не знаешь, о чём просишь, – он покачал головой, – и с кем начинаешь играть.

– Те разговоры, что я скопировала… – девушка заколебалась, – они ведь… важны, да? Я видела, что там говорилось про Газават, про…

– Тихо, – Салах не повысил голос, но девушка умолкла, – о таких вещах лучше не говорить вслух.

– Они продаются на тёмной стороне Зеркала, – сказала Замиль, и вновь ему подумалось, что её голос звучит едва ли не умоляюще, – я знаю… слышала… я могу сделать так ещё.

Он поднял руку, и девушка замолкла опять. Странно, всё очень странно. Что в действительности он доставил на ту сторону такое, что шейхи готовы убрать даже случайных свидетелей? Может, с Острова и правда лучше свалить по-быстрому?

Но Салах только сказал:

– Этот человек… шейх или кто бы он ни был… когда он придёт тебе, ты сможешь предложить ему покурить кое-что?

Замиль моргнула, и через секунду на её лице отразилось понимание.

– Одурманить? – сказала она. – Да, думаю, смогу. Зелья у нас предлагают другие девочки, но…

– Я скажу тебе, как надо это сделать, – Салаха накрыло странное чувство, как будто какой-то ком в горле, который он не мог проглотить, наконец скользнул вниз и стало легче дышать. Решение было принято. – Раз они здесь и так падки на женщин и кеф – будут у вас и ещё. Они знают Зарият, по крайней мере…

Он прикусил себе язык, едва не сказав, как Хашим ему представился. Имя, конечно, ложное, но в любом случае, чем меньше Замиль будет знать, тем лучше.

– Ты сделаешь это? – спросил он девушку, и та, чуть побледнев, кивнула.

– Попробую. Это опасно. И раз я тебе помогаю – ты поможешь мне? Возьмешь меня с собой на ту сторону? Я заплачу.

Вот же упрямая баба…

– Возьму, – ответил он, – ты получишь что хочешь – хотя не пришлось бы потом пожалеть. Сделаешь вот как…

Зеркало. Плод человеческого гения, милость Аллаха или лукавство Иблиса? Никто толком не знал, но ещё перед Великой Войной через мир брошены были его незримые связующие цепи. Тогда же появилось и это слово – «Зеркало», хотя знавшие мир назрани называли его иногда «Интернетом». Людей пугает, но и притягивает всё новое, и Зеркало манило своей бездонной гладью. Несмотря на гневные проповеди имамов всё больше правоверных приобретали себе американские или китайские устройства – сначала громоздкие, занимавшие весь стол – и припадали к экрану. Там можно было гулять, не вставая со стула, по улицам далёких городов, читать книги и смотреть фильмы, которые бы привели в ужас истовых ревнителей веры, можно было говорить с людьми с разных уголков планеты, можно было…

Но это были времена начала «зеркальной эры», грубо и жестоко прерванные войной. Зеркало, бесстрастное к человеческому горю и ярости, отразило смятение первых дней войны, и безумные новости сменяли записанные на дешёвые камеры сцены ужаса: уродливые грибы ядерных взрывов, выжженые города, сцены фитна, сумятицы, уличных боев. Крах старого мира. А потом Зеркало развалилось на части, разбилось, словно по воле злого волшебника из забытой сказки. И им остался один его осколок, связывающий земли Даулят-аль-Канун и дружественные государства, а людям по другую сторону моря – другой осколок. Мир утратил единство, и по его туго перетянутым венам перестала циркулировать кровь. По крайней мере, так было сначала. А потом появились муташарриды – люди, дерзко пересекавшие морские границы и доставлявшие из земель упадка и беззакония их тронутые гнилью плоды. Фильм и книги, закатанные, человеческими ухищрениями в тончайшие пластинки размером не более ногтя.

Разве можно допустить такое поругание имени Аллаха и законов Махди? И стража Зеркала, вглядываясь в мерцающие мониторы уставшими глазами за специальными очками со светло-жёлтыми линзами, отслеживала скверну неустанно.

– Так надо сделать, да, именно сегодня, когда они придут, – Замиль нервничала, но старалась держать себя в руках, понимая, что пугливая Джайда и без того в замешательстве.

– А если они меня увидят? – жалобно спросила она, и Замиль потрясла головой.

– Он почти наверняка снова будет обкуренный, не отличит тебя от тех гурий, что ему будут грезиться. Это важно, Джайда, поняла?

Малийка неуверенно кивнула.

Странно всё же выходило. Они говорили с Салахом в той дыре только о деле – о том, как пробраться ещё раз к этим жадным до ласк и кефа шейхам, как одурманить, как открыть их наладонник и что там искать.

То, что она скопировала в прошлый раз, представляло собой только обрывки информации. Интересно, вроде бы намекает на многое, но на «тёмной стороне Зеркала», объяснил ей Салах, такое не продать. Ему нужна информация, ей нужны деньги и расположение мавританца в объёме достаточном, чтобы он взял её на борт своего катера, когда в следующий раз поедет «на ту сторону».

– Я могу лечь с тобой, – повторила она ему, когда они закончили обсуждать что надо сделать, – тебе понравится. Я умею сделать так, чтобы мужчине понравилось.

– В этом я не сомневаюсь, – чёрные глаза мавританца только скользнули по ней, словно и беглого взгляда было достаточно, чтобы составить впечатление, – но сейчас женщина мне не нужна. В любом случае, не ты.

Вот же странно. Она уже не помнила, со сколькими мужчинами ей пришлось ложиться, и когда она стала воспринимать умение доставить им удовольствие как постылое ремесло, но тогда почувствовала себя уязвлённой. Она чуть не задала дурацкий вопрос «я тебе не нравлюсь?». Очнись, Замиль, ты шлюха, ты не можешь нравиться – тебя просто могут желать. Или не желать почему-то, как в этот раз. Но всё равно…

– Всё будет хорошо, – она улыбнулась Джайде, стараясь сообщить той хотя бы часть уверенности, которую сама не чувствовала, и ласково потрепала её по руке.