Боёк щелкнул вхолостую, я быстро перезарядил пулемёт и вновь открыл огонь, продвигаясь вперёд, словно плывя над землёй. Выстрел, небольшой поворот корпусом, новая цель – выстрел. Вот унтер-офицер или сержант, судя по нашивке на предплечье, начинает делать выпад вперед, чтобы воткнуть штык винтовки в спину Курбад-хана, который с ещё двумя защитниками кишлака отбивался чуть в стороне от наседающих на них шестерых солдат. При этом князь орудовал такой же винтовкой, как у его противников, демонстрируя отличные навыки и умения штыкового боя.

Выстрел. Голова хавильдара (вспомнил, как называется это звание в армии Британской Индии) дёргается. С неё слетает чалма, а сам индус падает, так и не дотянувшись штыком до хозяина кишлака. Ещё выстрел, ещё, и Курбад-хан с двумя воинами остаются уже только против трёх сипаев.

Разворот левее, и добиваю магазин в накатывающую по тропе толпу индусов. Смена магазина. Тридцать патронов, плюс десять в двух «Тё-Тё», два метательных ножа, а потом…

А потом пригодится вон та неплохая сабля, которую держит в руках субедар, или первый лейтенант в британской армии, что соответствует у нас есаулу у казаков или капитану в пехоте.

«Надо же, и звания вспомнились», – подумал я, передернув затвор и вновь вжимая приклад пулемёта в многострадальное плечо.

Выстрел, выстрел, выстрел. Время продолжает течь замедленно. Движения противников какие-то текучие. Словно они двигаются под водой. Я намного быстрее их. Поэтому выстрел, выстрел, выстрел, пока не ушло это прекрасное чувство всемогущества. Я могу всё. Щелчок бойка.

Бросаю пулемёт и выхватываю револьверы. Принимаю стойку для стрельбы по-македонски. Двигаюсь, качая маятник, на врага и стреляю. Ещё раз. Выстрел, выстрел, выстрел. В чей-то голове появляется третий глаз, кто-то рухнул как подкошенный, держась за грудь. Правый револьвер – всё. Ещё один выстрел с левой руки, и «Тё-Тё» летят на землю. Первый нож отправился в полёт. Удачно попал в горло субедару, к которому я и пробивался. Второй нож – в правую руку, и прыжок вперёд. Выхватываю левой рукой у падающего субедара саблю. Отпрыгнул назад, отбив ею в сторону штык, на который меня попытался насадить один из сипаев. Но ему не повезло. Боец провалился в выпаде, а я, довернув корпус, полоснул его по сонной артерии ножом. И снова отскок назад, разрывая дистанцию.

Сипаи, потерявшие офицера, остановились, глядя на меня с каким-то ужасом в глазах. Я, утвердившись на ногах, глубоко выдохнул и взмахнул саблей, пробуя её баланс. Не моя любимая шашка, но сойдёт. Поменял в руках саблю и нож местами. А теперь потанцуем. Живым точно не дамся. Да и не будут индусы брать нас живыми. Вон как озверели. Прут вперёд, несмотря на такие потери. Хотя сейчас встали. Мало того, и задние ряды остановились, а многие оглядываются назад.

И тут у меня будто включился слух. До этого я чётко слышал только, как бухало моё сердце. Все остальные звуки доносились словно сквозь вату. Даже грохот выстрелов от своего пулемёта я практически не слышал. А сейчас, перекрывая отдельные выстрелы, откуда-то снизу по тропе доносился рёв, с каким обычно идут в атаку.

Оглянулся назад. Как оказалось, я довольно-таки далеко продвинулся вперед. За мной на тропе лежала груда тел сипаев, по которым ко мне приближались оставшиеся в живых защитники кишлака. Их оставалось не так уж и много, и большинство из них были ранены, тем не менее в их глазах горела решимость продолжить бой. С облегчением для себя я увидел, что и Корнилов, и Ахмад-хан, и Курбад-хан были живы и целы. Также живым был тот старейшина, который имел зеленую чалму хаджи, и ещё несколько старейшин и князей.

Всего здесь собралось чуть больше полусотни афганцев, которые держали в руках в основном холодное оружие. Но и против нас было сипаев не больше. Моя атака значительно проредила их ряды. И вот теперь те, кто стоял перед нами, смотрели на нас, а задние ряды индусов глядели назад на тропу, по которой наверх к кишлаку быстро поднималась толпа вооруженных афганцев, которая сносила всё перед собой, добивая по ходу раненых индусов и англичан, пытавшихся самостоятельно спуститься вниз.

Один из сипаев с нашивкой хавильдара посмотрел мне в глаза, а потом произнёс на хорошем английском:

– Господин, если вы сохраните нам жизнь, то мы сложим оружие.

В этот момент ко мне подошёл Ахмад-хан.

– Генерал, вы выиграли этот бой, вам и принимать решение.

Я посмотрел в глаза хана. Тот таращился на меня… Я так и не смог понять, с чего так он смотрел на меня. Ну не восторженная же он гимназистка, которая увидела героя своего романа и не может в это поверить.

– Я гарантирую вам жизнь, хавильдар, и вашим солдатам! – громко произнёс я.

Сержант что-то прокричал и первым бросил на землю винтовку, будто та жгла ему руки. Следом за ним побросали оружие и остальные сипаи, после чего отошли в сторону, освобождая тропу и вход в кишлак. Несколько минут – и перед нами остановились передовые бойцы отряда, пришедшего на помощь и, судя по всему, разгромившего англичан, которые перекрывали тропу внизу.

– Мы пришли, мой хан! – громко крикнул один из афганцев, обращаясь к Ахмад-хану и потрясая винтовкой над собой. – Все англичане и индусы внизу убиты, а этих мы сейчас добьём!

– Нет, мой верный Бахтияр, я обещал им жизнь, – громко произнёс Ахмад-хан, покосившись на меня. – И ты забыл приветствовать хозяина этих мест.

Рядом с Ахмадом и мной стоял Курбад-хан, в котором тяжело было признать князя и бывшего мира Рушана, настолько замызганной и грязной была его одежда. Да и лицо было, можно сказать, черным от пыли и пороховой копоти. Только осанка, украшенные драгоценными камнями рукоять кинжала, торчащего за поясом, и рукоять сабли, которую он держал в правой руке, говорили, что перед вами стоит князь.

– Аллахумма, Рабба-с-самавати-с-сабґи ва ма азляльна, ва Рабба-ль-ара-дына-с-сабґи ва ма акляльна, ва Рабба-ш-шайатына ва ма адляльна, ва Рабба-р-рияхи ва ма зарайна, асґалю-кя хайра ха-зихи-ль-карйати, ва хайра ахли-ха ва хай-ра ма фи-ха, ва аґузу би-кя мин шарри-ха, ва шарри ахли-ха ва шарри ма фи-ха![55] – пожелал счастья селению и всем, кто здесь обитает, Бахтияр точно так, как это должен был сделать любой правоверный, входя в незнакомое селение.

– Баракя-Ллаху фи-кя![56] – произнёс Курбад-хан. – Я рад видеть тебя, Бахтияр, и рад тем вестям, что ты принёс.

– Это ещё не все новости, мир. Аллах велик, по воле Аллаха и с именем Аллаха на устах, мы покарали неверных в городе Кундуз. В Мазари-Шариф вошёл Исмаил-хан, и народ признал его эмиром. Вместе с русскими войсками новый эмир идёт на Кабул. Насрулла-хан, да будет ему пристанищем геенна, а ложем – злые, кусающие его скорпионы и змеи, бежал в Пешавар. А вместе с ним сгинуло немало мунафиков[57] и муртадов[58] из тех, что боятся убытка в делах своих. Эти предатели припадают к земле, когда раздается клич идти на джихад, и встречают время намаза на базаре, торгуя запретным и не отдавая ни одного раката из положенных Аллаху, – глаза Бахтияра сверкали.

Я же почувствовал, что из меня будто вынули стержень. Хотелось присесть, а ещё лучше прилечь.

В этот момент я вынырнул из воспоминаний. Субботич вновь меня обнимал. Значит, прошло всего ничего времени, а мне показалось, что я вновь пережил последний бой в том горном кишлаке. Второй раз такое со мной происходит. Будто бы длинный сон наяву за очень короткое в реале время.

Генерал-губернатор между тем во второй раз оторвал меня от своей груди.

– Наслышан, Тимофей Васильевич, наслышан об этой осаде. Весь Туркестан и Афганистан гудит. Больше двух недель продержаться против полка четырехбатальонного состава с тремя артиллерийскими батареями горных пушек в каком-то кишлаке. Это я вам скажу… – Субботич эмоционально помотал головой, подбирая слова. – У меня, в общем, нет слов. А то, что рассказывают о ваших подвигах?! Но… Самое главное, какое решение принял Лойя-джирга и каких успехов мы добились в Афганистане!..