– Ты – налево, я – направо… – И почти бегом понеслась к ближайшей рощице дикого абрикоса.
Я взяла свой короб, и тоже направилась, как мне и было велено, налево. Юрка в некотором раздумье посмотрел вслед сначала Таньке, а потом и мне. Несколько сконфуженно пожал на мой вопросительный взгляд плечами, и отправился за подругой. Кто бы сомневался! Я только усмехнулась. Ну вот, и славно! Никто не будет отвлекать меня разговорами, и даст спокойно, в тишине поразмышлять обо всем, что со мною произошло.
Я задумчиво брела «налево», и остановилась только тогда, когда чуть не уперлась носом в скалистый выступ, сплошь заросший кустами караганы, усыпанной желтыми душистыми цветами. Очнувшись, огляделась. Увидела стоявшие рядом парочку деревьев, сплошь облепленных спелыми оранжево-розоватыми плодами, и направилась к ним. Абрикосы были невозможно ароматными, спелыми и сладкими. Так что, несколько минут я «собирала» плоды в собственный желудок, не сумев устоять от такого искушения. И только, наевшись досыта, так, что в горле уже першило от их сладости, принялась собирать в короб.
Первые минут двадцать все было прекрасно. Я слышала радостный голосок Таньки, которая о чем-то говорила с Юриком, его сдержанный смех в ответ на ее слова. И даже сама стала что-то тихонько напевать-мурлыкать себе под нос. А потом на меня, словно порыв холодного ветра, накатила какая-то тревога. Я остановилась на мгновение, не донеся абрикос до короба, а потом резко обернулась, чувствуя затылком чей-то внимательный взгляд. Но, позади себя никого не увидела. В траве шуршали какие-то мелкие зверьки, перламутрово-зеленая ящерка грелась на скальном выступе, похожая на изваяние, узорчатый, коричнево-бурый полоз не спеша скрылся в зарослях травы, темно-серая с голубоватыми прожилками скальная стена возвышалась за моей спиной. Я потрясла головой. Там нет никого, и не может быть! Все это глупости! Но кто-то пробудившийся внутри меня, настойчиво шептал мне тихим шуршащим шепотом: «Мы не одни…»
Я постояла неподвижно, прислушиваясь к окружающему меня миру. Отключила в голове звуки голосов друзей, пытаясь почувствовать присутствие того, чей взгляд я так явственно ощутила на себе. На камне, в нескольких метрах от меня, сидел огромный иссиня-черный ворон, и, склонив голову на бок, внимательно смотрел на меня янтарно-желтым глазом. Неужели, я почувствовала взгляд ворона? Дожили! Я теперь что, на каждую птичку так буду реагировать?! Ворон еще поглядел на меня немного, потом очень громко каркнув, взмахнул крыльями и тяжело стал подниматься в небо. Я проводила его полет взглядом. А потом задумалась. После произошедшего со мной на вершине горы я как-то по-другому стала воспринимать окружающий мир. Мои чувства, обоняние, слух, стали более острыми, что ли. На несколько мгновений мне даже показалось, что я «услышала» мысли ворона. Они были сродни человеческому «ходят тут всякие». Но, честно говоря, в этом я не видела особого чуда. Бывали же случаи, когда после удара молнии, люди приобретали некие особые качества. Ну, конечно, это если они оставались живы при этом. Везло, правда, не всем. Интересно, можно ли считать те электрические разряды, проходившие через меня на горе, молнией? Наверное, можно.
Я так углубилась в эти рассуждения, что чувство чьего-то чужого взгляда куда-то отступило на задний план, если не сказать, пропало совсем. Покрутив еще для верности головой по сторонам, и уверив себя, что я так среагировала на взгляд птица, снова вернулась к сбору урюка. Прошло не больше пятнадцати минут, короб был заполнен больше, чем наполовину, когда уже то самое, знакомое неуютное ощущение чужого присутствия, опять стало скрести мне затылок. Но на этот раз я не стала резко оборачиваться. Продолжила делать вид, что по-прежнему занята сбором урожая, а сама, напрягая слух стала прислушиваться. Где-то позади, чуть левее от меня, послышался едва различимый шорох. Я продолжала, как ни в чем не бывало, рвать абрикосы, при этом даже насвистывая с показной беспечностью какую-то мелодию. Шорох замолк, словно человек (если, конечно, это был человек) замер, наблюдая за мной. Теперь я совершенно явственно ощущала его взгляд, скорее, заинтересованно-настороженный, чем злой или агрессивный. Я нарочно выронила из рук в траву только что сорванный плод, и наклонилась, чтобы, якобы, его поднять, при этом, чуть не заработав косоглазие, скосила глаза налево, пытаясь приметить хоть какое-нибудь движение за спиной. Трава зашуршала, под чьими-то осторожными ногами, и мне даже удалось заметить, как ветки в зарослях караганы, едва заметно шевельнулись. То, что это были чьи-то человеческие ноги, а не звериные лапы, я уже почти не сомневалась. Не то, чтобы у меня был большой опыт или знания о повадках диких зверей, но какое-то внутреннее чутье мне подсказывало, что это был именно человек. Затем, тот, кто там прятался, опять затаился.
Мне уже не было страшно. Если кто-то прячется, значит сам боится. Конечно, исключения составляли такие хищники, как львы, тигры, и прочие крупные звери семейства кошачьих. Эти прятались в зарослях, чтобы напасть на свою добычу. Но, несколько я знала, не было в наших краях ни львов, ни тигров. Водился, правда, в горах ирбис, то есть, снежный барс. Только он жил намного выше, где-то в снегах, и довольно редко спускался в долины. Так что, бояться того, кто опасается тебя было бы крайне глупо. Но вот увидеть этого, кто тебя опасается, очень хотелось. Поэтому, я предприняла маневр. Обошла дерево с другой стороны и, в тот момент, когда я посчитала, что развесистые ветки дикого абрикоса должны скрывать меня от глаз неведомого кого-то, резко упала на живот, и притаилась в зарослях. Таким нехитрым способом, я надеялась, мне удастся выманить этого неведомо кого. Я почти физически ощущала его тревогу, а еще жгучее, как и у меня самой, любопытство. На что и был мой расчет.
Упала я не совсем удачно. Вокруг меня копошились какие-то жучки-мураши, тут же принявшиеся исследовать мое тело, как я полагаю, на предмет поживиться. Но я мужественно терпела их нашествие, не пытаясь сдуть или смахнуть этих надоедливых оккупантов. И вот, когда мое терпение и нервы уже подходили к концу, я решила, досчитаю до ста, и, если никто не появится, то и фиг с ним! Ну сил же уже больше никаких не было! Казалось, что меня уже начали обгладывать, и скоро доберутся до костей, чтоб им…! На счете девяносто два, ветка караганы вдруг, словно сама собой, сдвинулась вниз, и я увидела чью-то макушку с густыми, похожими на проволоку белесыми или седыми волосами. Они ярко блестели в лучах солнца, словно зимний сугроб.
Судя по высоте, на которой я ее увидела, это мог быть подросток, или маленький мужчина. Но ни тому, ни другому здесь, вроде бы, взяться было неоткуда. Ветка, усыпанная желтыми цветками, стала осторожно сдвигаться еще ниже, и я, наконец, увидела лицо. Темная, почти до черноты загорелая кожа, густая белая борода, крупный нос, лохматые белые, как и волосы на голове, брови, из-под которых блестели глаза. Цвета их я со своего не особо удобного места, разглядеть не могла. Но то, что это был совсем взрослый мужчина, просто небольшого росточка, а вовсе не подросток, стало очевидно.
Он стоял на месте, не делая никаких попыток выбраться из зарослей. И только очень внимательно оглядывал пространство вокруг. И тут, какая-то сикарашка, названия которой я не знала, да и знать не хотела, укусила меня вполне себе чувствительно. Не выдержав такого гадства, я, не в силах уже больше сдерживаться, хлопнула ее со всей своей души. Хлопок получился довольно громким. Человек мгновенно выпрямился во весь рост, и стало видно, что он не такого уж и маленького роста. Не великан, конечно, но рост у него был вполне себе приемлем для взрослого мужчины, коим он и был, судя по его лицу.
Незнакомец быстро посмотрел в мою сторону. И тут наши взгляды встретились. Глаза у него не были испуганными (да и с чего бы, взрослому мужику бояться какой-то залетной девицы), скорее в них была тревога. Они были черными, как самая черная и беззвездная осенняя ночь. На фоне ярко белых белков, это выглядело пугающим. Мгновение мы смотрели друг на друга, а потом он почти бесшумно скрылся в зарослях кустарника. Закачалась ветка кустарника, которую он отводил в сторону, и только шелестящий топоток его ног, говорил о направлении его отступления.
