И вот этот бунт. Мы шли на завтрак, когда навстречу помчалась толпа с криками: «Нас всех на… Забастовка!» Слово-то какое нашли: «Забастовка!», когда это был натуральный разгром. «Вот он, шанс!», – подумалось мне. Почему-то не опускались разделительные решётки, и толпа беспрепятственно неслась табуном диких мустангов, круша  всё перед собой.

«Всем разойтись по капсулам! Произошёл сбой системы! Скоро всё восстановим!» – раздалось откуда-то из невидимых динамиков. И правда, многие ушли в капсулы. Им было хорошо здесь и вырываться на свободу они не стремились.

Но небольшая группка, в основном из осуждённых и переведённых в резервацию, как не опасных и годных к труду, пробивала себе путь. Правда, куда этот путь вёл, никто не задумывался. Я решил примкнуть к бунтовщикам. Шёл за ними, по дороге подобрал кем-то оброненную ножку от табурета. Зачем, я и сам не знал. Может, так жёстче накажут. Нам никто не препятствовал, и это было странно.

– Они нас боятся! Крысы позорные! Спрятались! – орал заводила.

«Спрятались, – усмехнулся я, – идиоты, в мышеловку дружной толпой идём!». Поэтому, когда неожиданно за нами опустилась решётка в отсеке перед прогулочным двориком, я был единственным, кто не удивился. А впереди нас уже поджидали бойцы первого сектора. Краем уха я слышал, что это тоже бывшие зеки, только отсидевшие за тяжкие телесные, за разбойные нападения, за драки, те, кому суды назначили от пятнадцати лет и до пожизненного. Они здесь занимались тем же, за что отбывали срок: угрожали, а если угроз кто-то не понимал – применяли силу и оружие. Впрочем, им даже делать ничего не надо было, там, где они появлялись, любой мятеж потухал сам собой.

Время шло, первый сектор не двигался. Четвёртый отсек бунтовал, но волнение постепенно сходило на нет. И в самом деле, к чему спектакль без зрителей?

Её я услышал издалека. Звонкий стук каблучков перекрывался твёрдой поступью ботинок. Они появились из-за угла.

Я увидел то, что ожидал: стерва, как все они. Эта хоть не прячется под личиной невинной овечки. То, что наша хозяйка не визжала как потерпевшая, было понятно. Но вопреки логике она не отдала приказа о начале штурма. Кроме того, у тех, кто попал за компанию, появился новый шанс избежать наказания: она предложила сделать нам выбор – в капсулы или «к верблюдам». Наши ряды поредели. Да и те, кто остался, уже держались не так стойко, как раньше.

Я решил, что не дрогну до последнего. Гнить остатки своей жизни в резиденции я не собирался. А долг мой был таким, что выйти отсюда в ближайшем будущем было нереально.

Тот, самый бóрзЫй, оказался не самым умным. Дамочка показала ему свои сиськи, и тот, как пацан, что неделю без траха, ум потерял. Я не такой. Не поведусь больше на женское тело.

Женское тело. Может, встреть я её раньше, до суда, и в другой обстановке, я и обратил бы внимание. Хотя… Нет, у меня же была моя принцесса, моя мадонна, моя богиня, которая оказалась просто шлюхой, которая попользовалась мной, присвоила мои деньги, мой бизнес и вышвырнула, как плешивого котёнка. Нет, женщины недостойны любви и обожания. Если я и буду иметь с ними дело, то только чтобы трахать их. Жёстко и грубо, чтобы было больно, как сейчас больно мне.

Я тряхнул головой, словно хотел согнать морок. Лёгкость, с которой я проснулся, исчезла. Чёрная злоба снова заполняла и сжигала моё нутро. Посмотрел на запястья, опоясанные багровыми синяками от вчерашних наручников. Встал, потянулся. Странно, но тело не болело. Впрочем, почему странно? Руки выворачивали, когда я сопротивлялся, да. По почкам удар был. И всё. Меня просто волокли, но не били. Притащили не в карцер, в медицинский кабинет, где навалились вчетвером, удерживая, пока врач вколол укол. А дальше была отключка. Я вспомнил, что рассказывали про чип-шокер, который вводят в локтевой сустав, рядом с нервом. Попытался вывернуть руку, чтобы посмотреть, поставили ли мне его, но не получилось увидеть.

Так значит вот он какой, карцер. Не карцер, а номер люкс. Я спал на кровати, застеленной чистым бельём персикового цвета. Сразу видно, что резервацией управляет женщина. Мужик бы персиковый цвет точно не выбрал.

Рядом стол и стул. Я подошёл к стулу и хотел переставить. Потянул на себя, но меня шибануло током. Разряд был небольшим, но сыграл фактор неожиданности. Я отпустил стул. Он тут же сложился, впечатался в стену и закрылся панелью. Я даже рукой провёл по стене. Еле заметная прорезь говорила о том, что здесь есть дверца. Или не эта прорезь? Я присмотрелся. Стены карцера были покрыты рисунком, напоминающим множество прорезей.

Ладно, времени на изучение стен у меня будет достаточно. Интересно, а стол тоже двигается. Я дёрнул стол, но меня опять шибануло током. С кроватью экспериментировать не стал, а то мне только и останется, что сидеть на голом полу.

Я услышал какой-то механический шум. На противоположной стене в сторону отъехала панель, открывая окно-нишу, в котором тут же появилась полка с одеждой. Я наблюдал. Не оставят же они нишу открытой. И правда. Прошло не больше минуты, как полка поехала обратно, а одежда соскользнула с неё и упала на пол.

Это была обычная, ничем не отличающаяся от той, что сейчас на мне, униформа: простые штаны, туника, а также боксеры. Мне бы принять душ, я провонялся за вчерашний день. Самому противно. Как на грязное тело надевать чистую одежду?

Не знаю, то ли мысли мои совпали, то ли я настолько предсказуемый или просто невнимательный, только внезапно я увидел справа на стене горящий значок душа. Что? Серьёзно? В жилых помещениях душ и туалет общий. А в карцере – индивидуальный? Это точно карцер, а не номер-люкс? Мне понравится ещё.

Я подошёл, приложил руку со вшитым чипом к подсвеченной панели. Дверь отомкнулась. Я заглянул. Санузел совместный, небольшой, но с полным набором: душ по центру, унитаз с одного боку, с другого – раковина. На полочке стояла моя зубная щётка, паста, гель для душа и шампунь. Что ж, я не стал себе отказывать в удовольствии и вымылся.

Как только я вышел из душа, дверь карцера отворилась, и в помещение вошёл боец первого сектора.

– Тебя вызывает к себе хозяйка. Следуй за мной.

– Не пойду, так и передай.

Неожиданно этот грозный мужчина, по всему, мой ровесник, усмехнулся:

– Что ты ведёшь себя, как пацан перед кастрацией: не хочу, не буду. Мне сказали доставить, значит – я доставлю. Ты силы свои по уму расходуй.

– Что ей от меня надо? – спросил я, а в душе удивился, неужели им можно общаться с конвоированными.

– Я что, муж ей, чтобы знать, зачем тебя хотят? Несколько простых правил: в коридоре разговаривать нельзя, за это начисляются штрафные баллы; как зайдёшь к хозяйке – не проходишь, стоишь, опустив голову, пока не позовут. Ещё вопросы есть?

– Давно прислуживаешь?

– Не прислуживаю. Наказание отбываю. Но веришь, возвращаться в тюрьму не желаю. В ногах буду валяться, но чтобы здесь оставили.

Я чувствовал, как мои брови в удивлении ползут вверх.

– Я впервые за всю свою поганую жизнь узнал, каково это, когда к тебе как к человеку обращаются. – пояснил он.

Странная откровенность, хотя, чему это я так удивляюсь? Здесь же камер больше, чем сантиметров в квадрате. Наверняка выучил роль и теперь её разыгрывает передо мной. Не удивлюсь, если за мной наблюдают прямо из унитаза, когда нужду справляю.

Он вышел, я – следом. В коридоре стояло ещё четверо бойцов первого сектора. Я был в душе благодарен командиру, за то что избавил меня от очередного провального шага. Мы пошли по коридору до ближайшего поворота. Там оказался лифт. Дверь раскрылась. Зашли. Командир заставил меня приложить руку с чипом к панели на стене. Меня тут же накрыла капсула, а вместе с ней и темнота. Как обычно, заиграла тихая, спокойная мелодия, похожая на шум моря. Ничего не происходило. Я ждал, что мы поедем вверх или вниз. Нет, мы стояли.

Музыка прекратилась. Капсула поднялась. Меня вывели из лифта. Но это было другое место, не то, где я заходил. Я слышал, в «Трайкомпани» техника на грани фантастики, но чтобы так… Мы повернули за угол.