Эйла нагибается вперёд. Отверстие в груди девушки размером всего с ладонь; ей не видно ничего, кроме красного отблеска внутри. Сердце девушки. В отличие от крови автома, которая представляла собой маслянистую пурпурную жидкость, сердце было красным, как у человека. Красным, как сердечник. Что-то не так, и тогда Эйла понимает: оно не бьётся. Сердца автомов бьются медленнее, чем у людей, и их биение больше похоже на тиканье часов, чем на что-либо другое, но это то же самое биение. Такой же пульс. У этой девушки его нет. Её сердце тихо, как в могиле.

– Действуй быстро, но будь осторожна, – говорит акушерка, и Эйла вздрагивает; она совсем забыла, что акушерка здесь. – Вены нежные, особенно без кровотока.

Сиена кивает. Её тёмные волосы прилипли к вискам от пота, но руки не дрожат.

– Давай! – говорит Акушерка.

Эйла зачарованно смотрит, как Сиена вырезает из тела Рукотворной девушки сердце. Она аккуратно заворачивает его в белую ткань и откладывает в сторону. Каждое движение размеренно и точно. "Сиена знает, что делает," – понимает Эйла. Она знает, как ориентироваться во внутренних системах этого тела; ей это всё хорошо знакомо так же, как скирам, акушеркам или мастерам; для неё это столь же привычно, как дышать. Эйла ловит себя на том, что больше смотрит на лицо Сиены, чем на свои руки, рассматривает её профиль, находя между ними все сходства. "У неё мой нос, – отмечает она. – Мой подбородок".

Воспоминание меняется, пространство вокруг Эйлы на мгновение расплывается. Когда всё снова встаёт на свои места, акушерка держит что-то над телом девочки, протягивая это Сиене обеими руками. Кусок тёмно-синего камня. Гладкий и отполированный, размером не больше сжатого кулака. На нём крошечные рисунки, настолько слабозаметные, что Эйла удаётся рассмотреть их, только наклонившись – алхимические символы, расположенные концентрическими кругами. Она узнала четыре элемента, а ещё золото.

Сиена берёт тёмно-синий камень и опускает его в образовавшуюся пустоту. Эйла слышит слабый звук, похожий на щелчок защёлки, вставленной на место.

Импульс синего света. Сердце на мгновение вспыхивает, и воспоминания Сиены снова меняются, цвета перетекают из одного в другой, мир становится похож на мокрую краску, размазанную гигантской рукой. Последнее, что видит Эйла, это серебро. Два ярких серебристых пятна, похожих на звёзды.

Девушка открывает глаза.

– Йора! – восклицает Сиена.

12

Эйла проснулась, когда небо начало светлеть, из тёмно-синего меняться на лавандовое. Крайер, которая всю ночь стерегла их, теперь наблюдала, как пробуждение, подобно рассвету, разливается по телу Эйлы – сначала её пальцы дрогнули, затем брови нахмурились, затем губы приоткрылись, обнажив передние зубы, затем ресницы затрепетали. Не открывая глаз, она сделала глубокий вдох через нос – продолжительное сопение, которое в конце перешло в жужжание, тихий горловой звук.

Эйла открыла глаза и, моргая, посмотрела на Крайер в мягком свете.

– Мы хотели дежурить по очереди, – сказала она хриплым со сна голосом. – Я думала, что ты разбудишь меня.

– Тебе нужен был отдых, – сказала Крайер и поднялась на ноги. Она хотела отряхнуть грязь с одежды, но только размазала её ещё больше. – Можешь дежурить этой ночью, если хочешь.

– Хорошо.

Эйла попыталась встать и споткнулась, одно колено подогнулось. Встревоженная Крайер схватила её за плечо. Она сильно удивилась, когда Эйла не оттолкнула её.

– Я в порядке, – ответила Эйла, крепко зажмурив глаза. – Я в порядке. Просто... кружится голова.

– Тебе нужно поесть, – сказала Крайер.

– Да. Хотя не представляю, где раздобыть еды, – Эйла медленно вдохнула, затем потянулась, прогнувшись всем телом. Крайер отпустила её плечо. – Можно ещё половить рыбы.

Крайер помотала головой:

– Лучше поискать еды в лесу. Даже если не удастся поймать какую-нибудь дичь, я могу найти… грибы, зимнюю ягоду, семена, что-нибудь ещё.

– Откуда ты знаешь, как добывать пропитание в дикой местности? – спросила Эйла. На этот раз в её голосе не было обвинения, просто любопытство.

– У отца много книг по гербологии и ботанике, – сказала Крайер. – Я читала о съедобных грибах, цветах, коре и… о многом другом. Я знаю, что растёт в этом регионе в это время года. Это сложно, потому что после тёплых дней приходят ночные заморозки, много семян гибнет ещё до того, как они успевают прорасти, но думаю, что смогу что-нибудь найти.

Эйла открыла рот и тут же закрыла его снова.

– Понятно, – сказала она. – Это называется собирательство.

Они пошли в лес, прислушиваясь, нет ли разбойников, охотников, любых шагов, которые не принадлежали бы ей или Эйле. Но после часа, в течение которого не было ничего, кроме пения птиц, шелеста листьев и кваканья речных лягушек, Крайер позволила себе немного расслабиться. Земля была мягкой и поросшей губчатым мхом, который со временем уступил место ковру из опавших листьев по мере того, как они удалялись всё дальше от реки. Крайер вдохнула, и воздух наполнился запахом влажной почвы, земляного мха и мокрого гниющего дерева. Это было странно – воздух был совершенно не солёный. Дома, во дворце правителя, море было рядом. Воздух был пропитан солью. Шум прибоя звучал так, словно сам мир дышал: вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал, наполняя и опустошая эти гигантские лёгкие.

– Вон там, – сказала Крайер, указывая на гроздь белых грибов у подножия дерева. – Их безопасно употреблять в пищу.

– Ты уверена? – Эйла с сомнением посмотрела на неё.

– Да.

Крайер ожидала возражений, но Эйла просто кивнула. Она сорвала и съела грибы прямо там, присев на корточки у корней дерева, сначала маленькими неуверенными кусочками, а затем смелее – голод взял своё. Крайер старалась не думать о собственном голоде. Она не принимала сердечник уже... два дня? Силы подходили к концу. Прямо сейчас голод был слабой болью, беспокойством, зудом, но вскоре он станет гораздо серьёзнее. Она уже ощущала побочные эффекты: раны на спине продолжали болеть, а бодрствовать всю ночь напролёт оказалось неожиданно трудно. Пару раз она чуть не задремала.

Они продолжили, как только Эйла покончила с грибами. Потребовалось некоторое время, чтобы раздобыть ещё чего-нибудь съестного, в промёрзшем лесу было мало еды, но они нашли ещё грибов и горсть бледно-зелёной зимней ягоды. Пока этого было достаточно, чтобы набить желудок Эйлы. Они отправились в долгий путь обратно к своему убежищу на берегу реки, и по мере того, как утро проходило без каких-либо признаков появления разбойников, промежутки неловкого молчания между ними становились короче и менее неловкими. Крайер указала на собирающиеся тучи, и Эйла сказала:

– Надеюсь, дождя не будет, нам его совершенно нужно, – и Крайер ответила "да", а Эйла сказала:

– Может быть, мы могли бы найти укрытие получше. Вокруг леса расположены сельскохозяйственные угодья. Может быть, мы могли бы спрятаться в чьем-нибудь сарае.

И Крайер сказала:

– О, это хорошая идея.

Эйла была довольна. В какой-то момент Эйла начала рассеянно напевать, и Крайер узнала мелодию. Разве Эйла не пела её однажды?

Прислушайся к моему голосу над широкими, тёмными от шторма водами.

Прислушайся к моему голосу, позволь ему указать тебе путь домой.

Тогда, как и сейчас, песня звучала меланхолично, даже в сопровождении солнечного света, пения птиц и журчания реки. Грустная, ритмичная песня, полная тоски.

Ей хотелось выудить у Эйлы больше подробностей о пребывании в Талене. Всего несколько месяцев назад всё, что имело отношение к королеве Джунн, привело бы её в восторг. Но теперь имя Джунн наполняло Крайер отвращением. Она не могла забыть то письмо, последнюю весточку от Пожирательницы Костей: "Не беспокойся о пропавшей красной курочке. Я позаботилась о ней".