Мы отправились дальше на север, используя Фамильяров Фабиана для нахождения небольших племен. Было легко войти в рутину, пробираясь ночью в их деревни, хватая ничего не подозревающих людей и лишая их сознания, прежде чем питаться от них. Мы никогда не пили слишком много, никогда не убивали и оставляли как можно меньше следов. Когда они просыпались, мы надеялись, что болезненные укусы они списывали на змей. Это было лучшее, на что мы могли надеяться. И, по крайней мере, никто не должен был умереть в процессе.

Когда мы наконец достигли заснеженной земли, где горы громоздились на горизонте, я понял, что нам пора расстаться. Каждый из нас отправиться в северные территории, уходя на восток и запад, пока все мы не найдем место, где могли бы жить незамеченными.

Мы взяли одежду в городах, закутались в меха, чтобы как можно больше походить на местных жителей. Мы мало что могли поделать с нашей бледной кожей, но именно поэтому мы все согласились продолжать наш план тайного похищения людей как можно дольше.

Теперь мы стояли в кольце, а между нами танцевали снежинки. Одна упала мне на руку и не растаяла. Я не чувствовал ее ледяного прикосновения, моя собственная кожа была невосприимчива к ней.

— Мы воссоединимся через сто лет, — сказал я, когда Майлз положил руку мне на плечо. Остальные сделали то же самое, и мы встали в круг. — Возвращайтесь сюда, когда придет время.

Фабиан снял с бедра нож и направился прочь от группы к черному валуну, который под углом выступал из земли. Он смел с него снег и выгравировал на камне крест.

Кларисса обняла меня, и печаль сжала мое сердце при мысли о расставании со всеми ними.

— Мы семья. Навсегда, — поклялся Майлз. — Никогда не забывайте об этом.

— Мы не забудем, — пообещала Кларисса, и слезы потекли по ее щекам, когда она крепко обняла Майлза.

— Мы должны объединиться под одним именем, — сказал Фабиан, возвращаясь, чтобы присоединиться к нам. — Как настоящие братья и сестра.

— Мы могли бы назвать себя в честь жителей Бель Ведере? — Предложила Кларисса, приподняв бровь.

Мне понравилась эта идея. В деревне было полно людей, которые любили нас. Даже если их вера в нас была ошибочной, это не меняло того, кем мы были на самом деле. Но, может быть, это было что-то, за что можно было держаться. Что-то, что напоминало бы нам, что мы могли бы быть лучше жажды. Сильнее ее.

— Тогда, Бельведер, — объявил Фабиан, оглядывая нас с грустной улыбкой. — Я буду скучать по вам всем.

— Увидимся через сто лет, — сказал я тихим голосом, и боль в моем сердце усилилась. — И когда мы воссоединимся, мы, наконец, будем свободны от Магнара и его друзей-ублюдков.

В

сыром эллинге, который мы нашли, чтобы укрыться, пахло гнилью и плесенью, что было не совсем то, что я представляла, надеясь найти убежище.

Скудный огонь, за которым продолжал ухаживать Магнар, сопротивлялся всем попыткам разгореться, а значит, мои надежды согреться и снова почувствовать себя человеком уменьшались с каждой минутой. Все вокруг было сырым и отказывалось гореть с настоящим жаром. Я жаждала настоящего огня, который мог бы прогнать влагу с моего подранного платья, но я уже начала терять надежду, что он когда-нибудь разгорится как следует.

Даже мои дары истребительницы не могли выдержать такого уровня холода.

Вместо того чтобы пялиться на Магнара, пока он работал, я расхаживала взад-вперед по деревянному причалу у воды в тщетной попытке согреть свои конечности и отвлечься от мыслей.

Джулиус отправился на поиски припасов, но я не питала особой надежды. Если не считать деревянного строения, которое мы использовали в качестве убежища, с воды пейзаж вокруг нас выглядел почти пустынным.

После Последней Войны здесь мало что устояло, и этот обветшалый эллинг был единственным жизнеспособным вариантом для укрытия.

Он оставил у нас мобильный телефон и показал мне, как набрать номер Эрика, но кровосос не взял трубку, когда я попыталась позвонить.

Я звонила так много раз, что сбилась со счета. Телефон просто звонил и звонил бесконечно, оставляя меня в этой вечной муке. Как я могла быть уверена, что обращение вообще сработало? Она уже должна была стать вампиром. Ее тело должно было исцелиться. Так почему она не позвонила мне? Она злилась на меня? Или что-то пошло не так? Я не знала. Я вообще ничего не знала, и это незнание разрывало меня на части.

Я издала крик разочарования и ударила ногой по причалу подо мной, и мои окрепшие мышцы раскололи дерево и проделали дыру прямо в нем.

Я тут же пожалела о своей вспышке, когда боль пронзила мою лодыжку, и я выдернула ногу из дыры, а зазубренное дерево разорвало мою кожу.

Я выругалась, обращая свой гнев на саму себя, когда кровь потекла по моей босой ноге в качестве платы за мою глупость.

Магнар поднялся на ноги, оставив жалкий костер, и подошел ко мне, нахмурив брови, когда придвинулся ближе.

Мне захотелось врезать кому-нибудь. Я хотела врезать гребаному Эрику Бельведеру по его тупой лживой физиономии. Он обещал позвонить мне. Я позволила ему забрать ее у меня, потому что он заставил меня поверить, что это был единственный выход, и теперь я понятия не имела, что он с ней сделал. Он забрал у меня сестру во второй раз, и я понятия не имела, смогу ли когда-нибудь вернуть ее. Теперь она была одной из его созданий. И если он солгал о том, что позволит мне поговорить с ней после того, как она обратится, тогда он мог с такой же легкостью солгать и обо всем остальном.

— Сделай вдох, — пробормотал Магнар, и я повернулась, чтобы свирепо посмотреть на него.

— Сам, блядь, сделай свой вдох, — огрызнулась я.

Мой гнев был единственным, что у меня осталось в этот момент, и если я позволю ему уйти, то не уверена, что от меня останется.

Он наклонил голову и приподнял бровь в ответ на мой тон, как будто он его позабавил, а не разозлил, как я того добивалась. — У тебя идет кровь.

— Ни хрена подобного. — Я зашагала от него, но он поймал меня за руку прежде, чем я успела сделать больше двух шагов.

Я развернулась к нему, намереваясь ударить его, или начать кричать, или вообще сделать что-нибудь, кроме как упасть в его объятия, рыдая.

Магнар тяжело вздохнул, прижимая меня ближе к своей груди, и мои слезы хлынули на его кожу, когда что-то внутри меня начало разрушаться, несмотря на все мои усилия удержать это целым. Я не знала, что делать. Я чувствовала себя такой беспомощной, безнадежной и совершенно одинокой без своей сестры. Я даже не знала, была ли она все еще собой, и это съедало меня изнутри.

Я не могла вынести незнания. Я могла быть ей нужна. Или я могла никогда больше ей не понадобиться. Но как я могла даже начать пытаться справиться со всем этим, когда я просто ничего не знала?

— Когда мы охотились на Бельведеров тысячу лет назад, нам часто приходилось разделяться. Моя мать не всегда знала, где я был, а после того, что стало с моим отцом, страх того, что с нами что-то случится, иногда становился для нее невыносимым, — мягко сказал он. Я понятия не имела, зачем он мне это говорит, но мне удалось сдержать слезы, пока я слушала его глубокий рокочущий голос. — Она была рождена в твоем клане и разделяла твои дары. Поэтому, когда она хотела узнать, что со мной все в порядке, она приходила и находила меня. В моих снах.

Я сделала глубокий вдох, когда поняла, на что он намекает. Если Монтана сейчас спит, то, возможно, я смогу найти ее в ее снах. Я не знала, насколько это вероятно, но ее тело было настолько сильно повреждено, что это, по крайней мере, могло быть возможным. Фабиан много спал, когда оправлялся от ран, нанесенных ему Магнаром после свадьбы. Так что, возможно, сейчас она отдыхает, пока ее бессмертная форма восстанавливает ее сломанное тело.

— Ладно, — выдохнула я, задаваясь вопросом, как, черт возьми, я должна была спать, когда все это проносилось в моем мозгу в суматохе. — Но я не знаю, смогу ли я сейчас заснуть. Я чувствую себя такой взвинченной, как будто под моей кожей горит огонь, и у меня слишком много энергии, которую нужно потратить.