— Хорошая идея. Никогда не будь слишком гордым, чтобы просить о помощи, Том, — говорит Горби. — Кстати, о...

Он протягивает мне пакет «Доритос» с сыром, который я со вздохом открываю и отдаю ему обратно.

— Знаешь, — говорит Горби, хрустя чипсами. — Думаю, проблема в том, что ты просто разговариваешь с воздухом. А не с реальным человеком. Почему бы тебе не потренироваться на Кэтрин?

— Мы уже делали это однажды. И все закончилось не очень хорошо, — бормочу я.

— Нет, нет, он прав! — взволнованно говорит Кэтрин, дергая меня за мочку уха, пока я не поворачиваюсь к ней лицом.

Она распушивает волосы и хлопает ресницами.

— Вот. Представь, что я Лоло. Нет, нет, подожди... Могу поспорить, что мои сиськи больше, чем у нее.

Кэтрин пытается сплющить грудь ладонями.

— Хорошо, теперь вперед.

Глория допевает последние ноты своей песни, и радиостанция переключается на другую праздничную песню, и не на что-то безопасное и занудное вроде «Бабушку сбил северный олень», а на призрачные начальные ноты песни Дэна Фогельберга «Старое доброе время».

Проклятье. Горько-сладкая ностальгия этой песни всегда проникает в меня, и она делает именно то, что задумал Горби, перенося меня в другое русло, где есть только я и женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни.

Делаю глубокий вдох, и, хотя я не лгал, когда говорил, что десятки раз прокручивал в голове свое предложение Лоло, когда открываю рот, выходит нечто совершенно другое.

— Я не хотел влюбляться в тебя, — медленно говорю я, не сводя глаз с задних фар грузовика перед нами, которые выглядят размытыми сквозь мокрый снег, покрывающий лобовое стекло. — И точно не собирался продолжать любить тебя, — продолжаю я. — Но в последнее время понял... что лучшие вещи в жизни — не те, что ты планируешь. Все лучшее в жизни дается нелегко.

Я делаю глубокий вдох, а затем продолжаю.

— Самое лучшее — это то, за что ты держишься изо всех сил, и если настолько глуп, что отпускаешь это, то сражаешься, чтобы вернуть.

Я сглатываю, по-прежнему глядя прямо перед собой.

— У меня нет абсолютно никаких сомнений в том, что я буду совершать ошибки и что я тебя не заслуживаю. Но я также обещаю, что никогда не перестану пытаться заставить тебя улыбаться, сделать тебя счастливой. Обещаю, что никогда не сдамся. Если ты только дашь мне шанс.

Когда заканчиваю, то намеренно не смотрю на Кэтрин. Горби протягивает мускулистую руку и предлагает салфетку Кэтрин.

— Вот держи, милая.

— Спасибо, — говорит Кэтрин немного хрипловатым голосом, и я удивляюсь, когда она берет её и вытирает глаза.

— Так плохо, да? — поддразниваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, и смотрю на нее.

— Ужасно. — Она громко сморкается. — Ужасно. Просто... полное дерьмо. Ей это не понравится.

Ей. Лоло. Точно.

Горби тоже сморкается, еще громче, чем Кэтрин.

— Очень хорошо, Том. Только одна маленькая поправка. Ты сказал «то сражаешься, чтобы вернуть». Раз уж ты тащишь задницу через всю страну, тебе следовало бы сказать: «то сражаешься, чтобы вернуться».

Я долго молчу, потом киваю.

— Точно. Конечно. Спасибо, Горби. Хорошая идея.

Верные своему обещанию, Кэтрин и Горби награждают мое фальшивое предложение тишиной, и следующая минута заполнена только песней Фогельберга о потерянной любви и снеге, превращающемся в дождь.

Кэтрин тянется ко мне и сжимает мою руку.

— Эй. Она скажет «да». Она будет идиоткой, если не согласится. И как только я верну свой телефон, Гарри позвонит. И мы оба вернемся на круги своя, все пойдет по плану. Да?

Я сжимаю ее руку в ответ.

— Да. — Я позабочусь об этом.

А потом я начинаю вынашивать новый план.

ГЛАВА 34

КЭТРИН

24 декабря, 13:30

Через несколько часов мы подъезжаем к дому детства Тома, где на заснеженной лужайке перед домом стоит весь клан Уолшей, неистово размахивая руками из-за надувных саней, которые, как я знаю, являются проклятием существования Боба и радостью Нэнси.

Я говорю себе не смотреть. Не обращать внимания. Но ничего не могу с собой поделать. Мой взгляд ищет блестящую белокурую головку в море темноволосых Уолшей.

Я не вижу ее. Пока не вижу. Но это ничуть не облегчает внезапную приливную волну боли, которая, кажется, поглощает меня из-за неизбежности встретиться лицом к лицу с женщиной, которую любит Том.

Не думаю, что смогу это сделать.

За последние двадцать четыре часа я пережила автомобильную аварию, сотрясение мозга, дюжину швов, еще одну аварию, брожение по снегу, грязный номер в мотеле, кражу всех вещей и двухчасовую сессию пения с веселым водителем грузовика.

Со всем этим я справилась.

Но это? Встреча с Лоло? Я не могу.

Но, конечно, я должна это сделать.

Грузовик — простите, Ребекка, — останавливается у скромного, ухоженного дома в пригороде. И Уолши, которым Том пару минут назад отправил смс с телефона Горби о нашем скором прибытии, подходят к грузовику, переговариваясь между собой.

Любимый сын — это, конечно, повод для радости. А вот его бывшая?

Я делаю глубокий вдох и тянусь к дверной ручке. Она заедает. Предзнаменование? Возможно. На мгновение трусиха во мне задумывается о том, чтобы умолять Горби отвезти меня прямо в аэропорт. Но искушение обнять бывших родственников еще сильнее, чем желание избежать Лоло.

И все же ручка не поддается.

— Горби, что за...

— Старушка Ребекка разыгрывает из себя скромницу, милая, — говорит Горби, откусывая последний кусочек от своего третьего бургера за последние часы. — Просто потяни медленно и слегка подтолкни ее плечом.

Том добавляет:

— Осторожно. Мы не хотим снова потревожить твою рану.

— А мне показалось, что с ней все в порядке, — радостно заявляет Горби. — Я хорошо рассмотрел ее, когда Том недавно проверял повязку.

— Замечательно. Рада, что ты все хорошо рассмотрел, — бормочу я, прислоняясь к двери по указанию Горби, как раз в тот момент, когда отец Тома открывает дверь, с другой стороны.

Я практически падаю на него, и Боб Уолш, ничуть не смущаясь, заключает меня в теплые объятия.

— Черт возьми, Кэти. Столько времени прошло. Как же приятно видеть тебя.

Долгое время я позволяю ему обнимать меня. Позволяю себе притвориться, что все по-другому. Что это все еще моя семья, что Том...

— Моя очередь, моя очередь, моя очередь, — говорит Нэнси, отталкивая мужа и заключая меня в свои теплые объятия. — Кэтрин, дорогая. Ну и денек у тебя был.

— А как же я? Мой денек? — добродушно говорит Том, обнимая своих брата и сестер.

Его мама отпускает меня и протягивает руку, чтобы ласково погладить его по щеке, ее глаза слезятся.

— У тебя тоже, Томми.

Боб кладет руку на плечо сына.

— Рад, что ты добрался, сынок.

— Спасибо, папа. — Том тянется к отцу и обнимает его, и у меня немного слезятся глаза, когда я вижу восхищенное удовольствие на лице Боба, прежде чем он обнимает сына в ответ.

— Сейчас, — говорит Боб, отстраняясь, прочищая горло и доставая бумажник. Он кивает в сторону грузовика. — Сколько мы должны этому прекрасному джентльмену за поездку?

Я улыбаюсь, услышав, что «джентльмен» относится к Горби, но затем меняю свои мысли, потому что если Горби не самый настоящий джентльмен, то я не знаю, кто он. Такой щедрый, добрый человек, который заставил меня переосмыслить... ну, вообще-то, все мои жизненные решения.

Чем я и занималась последние двадцать четыре часа.

— Я позабочусь об этом, — говорю я, принимая наличные, которые Боб щедро протягивает мне. — И я, конечно же, верну вам все до цента, как только разберусь с потерянным бумажником.

— Ты мне ничего не должна, — бросает мне вслед Боб.

Когда я возвращаюсь к грузовику, взгляд Тома встречается с моим, и, несмотря на то, что он широко улыбается своей семье, в его глазах читается противоречие, как и у меня, когда я чувствую, что мы действительно достигли конца этого путешествия.