Про то она проведает после, а сейчас едва сутолока выдворила обратно в круг топорника, ходом метнувшего правый топор, на силу, пойманный на лезвие ражей, он, перекинув левую снасть в правую опустевшую длань, ринулся очертя голову на неё. Опять град выверенных ударов, что мастерски блокировала Алира и вот в обороне несокрушимой мечницы появилась брешь, что приметил уже плывущий бешенством Ульд. Шибко высоко держала она свой неподъёмный меч сберегая больше голову да грудь!

Топор, лишившийся себе пары, одиноко саданул звонко крест-накрест по подставленному горизонтально клинку и лестной кот обернувшись боком чуть согнувшись очертив лезвием стремительный круг, ударил восходящим снизу, аккурат под двуручник, все также несломимым претором затворявший путь, широко схваченный дочерью клана на чуть согнутые руки. Вот-вот должен был топор вонзиться в брюхо, Ульд уже почти заслышал вожделенный вскрик полный боли, но противница перетекающее плавно вильнув влево, только усмехнулась на выстланный веснушками грубый лик, да вдарила, распрямив руку, наискось с левого плеча кончиком лезвия в висок. Не-было там бреши, только силок охотничий, намерено выставленный мечницей!

Толпа кланников обратилась мертвой тишью, средь коей всхлипнула одинокая старушка, все видели шипы на кончике двуручника гостьи, на раз голову пронзят!

Но нет, Ульд хоть и кропя снег кровушкой посеченной головы от плашмя прилетевшей стали, нетвердо подняв свой топор смазал выпадом по так близко стоящей противнице, а второго и вовсе не довелось! Перекинув клинок ему за голову ражая, потянула на себя обеими дланями, вдарив с хорошим таким хрустом со лба аккурат в нос. Пал свирепый как на духу воин подломились ноги, к чести, попытался подняться да все одно завалился плывущей головой обратно на бок!

Весь мир окружающий замер молчанием даже как казалось скот перестал голосить только трещали надуваемые ветерком факелы, в ожидании последнего удара по поверженному ворогу.

– Э не, я вам не дурна с головы, дабы такого война у клана отнять! – уперла в ноги клинок Алира нагло брезгуя обычаем битвы насмерть, тяжело переводя дыхание, отерев взмокшее солёным потом лицо. – Чуть не посёк окаянный, ещё бы разуму хоть в пол прыти и вообще первый жених на деревне! Ну на то они и боги чтобы коли одной сыплют то другой гребут без меры!

Недоумение, царившее по сутолоке кланников развеялось чьим-то сдавленным смешком, вскоре переросшим лавиной в хохот! Вот теперь от щедрот её души празднество по гостей случаю не попятнанное кровью грянет в новую силу!

Хватив широкоплечую воительницу на руки, котов радостная толпа, славя в голос её воинскую стать, вильнув потоком стороной ясень священный внесла Алиру в зал!

Часом позже уж пред рассветом, должным золотистым оком воспарив над снежными кряжами клыков рока, развеяв власть мрака, когда гульбище разрослось сверх всякой меры, супротив показавших дно, прикаченными с медоварни бочками, Алира выспросив у Естара, где живёт Ульд, покинет вместе с бусинкой неприметно чертог, прихватив малый бочонок ковшей на пять, про себя приметив, что не видать их благородного спутника барона, как и той нахрапистой плясуньи, ну боги им в помощь, вернее ему!

В свете факела с трудом петляя вереницами тропок меж высоких сугробов, найдет она на околице в тени частокола-городьбы ту полуземлянку невеликого хозяйства, обнесенного плетнём, частью врытого в землю сруба покатой ложащейся на землю стропилами крыши, да постучит в деверь!

– Кто? – раздалось старческим женским гласом.

– Отворяй мать с сыном твоим поговорить хочу! – как можно миролюбивей отозвалась Алира и едва скрипнув запором дверь отворилась, вошла в дом на пару ступеней спустившись до зашитого доскою, тесанной пола, уж точно убранством не по тому войну с коим давеча насмерть секлась. Небольшое помещение рубленных стен, проконопаченных мхом, с обложенным камнем очажком посреди, в углу новенькая ладная прялка с наполовину сотканным холстом, стол, пара стульев, сундук и занавесь вместо стены переруба!

Старушка глядела тревогой на осилившую сына воительницу, хотя какая там старушка негаданно поняла Ражая и пятидесяти зим не разменяла! Уж больно горести да тягости раньше срока состарили лицо, и не могли вернуть утраченное даже дорогие бусы жемчуга да серьги!

– К сыну твоему есть разговор! – положив на стол бочонок, поднесла кряжистая дева ладони к пламени очага в знак добрых намерений ей следом повторила обычай и бусинка.

– И какой разговор? – пошатываясь вышел, отодвинув занавесь Ульд, бледный с лица кровью скрасивший бороду, тряпицу всю багряную прижимая к голове.

– Ну для начала хочу, чтоб слова свои взял назад про отца моего! Знаю, что всякого говорят, но не был он предателем! – откупорила бочонок дева. – Пред моей маленькой подругой повинись и вместе порешим как быть с твоим долгом, как-никак жизнью мне обязан! – присела она на стул. – Ну тащите чаши для гостьи!

Несколько мгновений матушка вопросительно глядела на сына покуда тот не кивнул, а после быстро собрала на стол чем боги послали.

Рассвет как всегда запоздавший пению петухов, застал их разговором уже сдобренным медом! Услыхав всю без утаек историю Хорша отца Алиреного, Ульд, и впрямь повинился от сердца, ещё-бы, знал на какие жертвы пошла его собственная матушка, спящая за занавесью на махонькой кровати рядом с сыновьим ложем, всё для него сделавшая, за хулу такую от горячки брошенную во всеуслышанье, готов сам себе был язык вырвать! Нет, ему бы духу не хватило пощадить того, кто бы так оскорбил его мать! На то воля нужна сверх всякой меры!

Иначе смотрел и на тронутую скверной девоньку шибко страшной улыбки чудных ручек, как вышло лекарку. Ровнёшенько вправившую ему нос, да смазав рассеченную голову мазюкай какой вонючей выуженной из явно великоватой для ней сумки на ремешке через безрукавку, быстро наложившей швы.

– Так от чего с кланом своим не в ладах, ведь никто окромя матери не пожалел тебя Ульд? – в свой черед спросила Алира приметив как прокисшим сбитнем скривился мастер топорник.

Вот теперь пришёл черед отповеди правнука лестной рыси, благо мед добрый терпкий на вкус можжевеловой ягоды хорошо развязывал язык. А Алира чего, вызнав всю нелёгкую судьбинушку воя, просто сплюнула будто разом на весь клан рыси, упавшей в её глазах ниже некуда!

– Вот нет, ни тебе не матушке твой здесь жизни достойной, отчего в другой клан не подался? Таки войны нужны с радостью бы приняли даже у нас в ястребах!

– Нет! – покачал головой воин твёрдо. – Хочу так жизнь прожить чтобы все, кто на меня с высока глядел да поносил, бородами задавились от зависти и страха! – и снова пред ражей оказался тот виденный на божьем суде лютый ворог, по серым глазам, леденящий нутро решимостью и ненавистью, крепки по всему были воспоминания о счастливом детстве да заботе клана.

– Ну коли так, то есть у меня к тебе дело! Долго не забудут твоего имени опосля в клане! Ты ведь ни смерти, ни сечи не страшишься? -явно чуть издевкой подняла бровь вопросом рыжая воительница, поддевая собеседника.

– Нет! – усмехнулся Ульд, ныне как на редкую для него подругу, глядя на еще прошлом закате чужую деву себя поперек силищей шире.

– А как с силами нечистыми, драуграми, демонами и прочей от нави и миров бездны пришедшей мерзопакости! Портков не замараешь? – Ульд ответом только вызовом вздернул подбородок колыхнув косичку козьей бородки, как никак рубился он в Аннисбурге в первых рядах, а череп адовой гончей ныне над ложем висит ощетинившийся клыками что боевой нож!

Не привыкшая верить на слово, дочь клана знающая сколь скоры на бахвальство равно трепетной суеверности горцы, просто молвила. – Элиот! – и посреди неказистого крова возник, соткавшись туманным бесплотным естеством её друг священник-призрак. Ульд отдать ему должное не шелохнулся, только ощутимо напрягся присутствию нематериального гостя.

– Добро! – оскалилась она. – Как тебе задумка в курганы Изгиррульва наведаться? Неупокоиных черной волшбой, проклятых королей древности за бороды замшелые потрепать?